На манекенах в магазинах турецкого города Измир самая популярная этим летом модель — оранжевый спасательный жилет. Пиcк сезона. На вешалках рядом с поддельными поло «Лакост» — жилеты; жилеты везде, такие желанные и необходимые предметы гардероба для новых посетителей городка, беженцев из Сирии. Цены — от 65 турецких лир. Мне особенно рекламируют норвежскую модель — со сложным механизмом и лампочкой — за 130. Для детей есть надувные с Человеком-пауком.

Три месяца назад Измир стал меккой для беженцев. Сюда стекаются те, кто мечтает прорваться в Европу. На автобусах их вывозят на побережье, где под покровом ночи сажают в надувные лодки — до греческих островов. Место в лодке — от 1200 до 2000 долларов, ребенок до пяти лет поплывет за шестьсот. Убегают налегке, из вещей — рюкзак (почти у всех одинаковые, купленные по случаю) и черный плотный объемный пакет. В нем — спасжилет.

Горячая точка Измира — район Басмане, где находится междугородная автобусная станция. Раньше все в округе вымирало после полуночи, теперь для сирийцев открыты все кафе и бары. Кто-то коротает время за чашкой турецкого чая. Кто-то, как призрак в ночи, молча бродит по улицам с рюкзаком за спиной. Все ждут отмашки — звонка «координатора» о сборе на автостанции.

Официально Турция уже приняла только из одной Сирии около двух миллионов беженцев. По словам губернатора провинции Измир Мустафы Топрака, почти 68 тысяч из них зарегистрированы в Измире. Уже в течение двух лет сирийцы бегут от войны в Турцию. Тех, кто приехал сюда два года или даже год назад, уже почитают за местных. В кафе MIM ekmek в Басмане уже второй год сирийская семья печет хлеб. В кафе Le cafe de Paris по соседству кальяны раскуривает и протирает столики Базел из Сирии. «Новеньких» видно сразу — они праздно проводят время, не находят себе места, слоняются по городу. Турция — лишь первая точка на карте их бегства от войны. Раньше вынужденные переселенцы оседали в приграничных городах и специально созданных лагерях. Теперь Турция для них — лишь перевалочный пункт. Премьер-министр Турции Ахмед Давутоглу называет это «буферной зоной между Европой и хаосом». Хотя, кажется, хаос царствует сейчас как раз на улицах турецких городов. Оставаться здесь не хочет никто. Добраться до Греции, оттуда в Македонию, дальше Сербия, Венгрия и желанная Германия.

Время в Измире ползет сонными мухами по потным телам под палящим солнцем — и закипает, когда на улице темнеет.

На лужайке рядом с автобусной станцией под пальмами растеклись в бессилии женщины в хиджабах. Вокруг бегают дети. Мужчины курят в стороне, о чем-то нервно переговариваются. Всех поднимает окрик грузного мужчины с рацией в руке, он гонит всех с городской территории «по приказу полиции». Нехотя, но покорно беженцы переходят дорогу и садятся на землю — прямо у ворот железнодорожной станции Басмане.

Женщина в длинной бесформенной толстовке Adibas устало завалилась на сумки. Я не сразу замечаю — она примерно на шестом месяце беременности. Белое с двумя росчерками бровей лицо Надин обрамлено паранджой. Ей 25 лет, она бежала из Хомса в Ливане, где боевые действия сейчас уже утихли. Надин здесь с отцом мужа, братом мужа и одним из его друзей. Ее муж Сулейман остался в Ливане, у него там бизнес. Их первый ребенок, двухлетний Абдулла, пока с ним. В Ливане Надин работала в аптеке. Она вся в черном, только носки в разноцветные сердечки и кеды в крапинку, веселые — очевидно, из магазина ее отца, он тоже пока остался на родине.

В свою первую ночь в Измире она спала прямо на земле — от усталости было все равно где.

— Сегодня нас довезут до берега, и мы уплывем на лодках, — говорит Надин. Вертит в руках Коран размером с ладонь, тисненный золотом. Четко и хладнокровно перечисляет: Самос, Афины, потом Македония, Сербия, Венгрия и, наконец, Германия.

В конечном пункте рассчитывает на место в лагере — и тогда уже позовет за собой мужа с сыном. Свой маршрут она даже показывает мне на картах в телефоне.

Мы сидим на асфальте, люди проходят мимо безразлично — практически все. Только дворник задел нас метлой, когда выгребал из-под дерева фантики и сигаретные пачки. Кажется, за три месяца турки настолько сжились с картиной спящих на земле людей, что не интересуются нами вообще. Местные СМИ о беженцах пишут, но и не бьют тревогу.

К семье Надин прибились сирийцы из Дамаска — Ренуа с мужем и тремя детьми. Они познакомились в автобусе из Бодрума в Измир и как-то сплелись своей бедой.

У Ренуа остатки былой жизни — красный потертый лак на ногтях. Новая жизнь загнала грязь под ногти. Трое детей — ее гордость, обуза и стимул двигаться одновременно. Лане — 8 лет, Нарам — 11, Махмуду — 12. Сама она в заляпанном пятнами пальто, дети одеты аккуратно. Девочки в белых туфлях, хотя у Нарам и запылились носочки; свой белоснежный, режущий глаз цвет они сохранили только под штанинами.

Играть здесь нечем, и дети изнемогают. Болтаются под ногами у прохожих, как шарики для пинг-понга, отскакивая от них. За игрушки принимают все — от зажигалки до зарядки для телефона. Прохожие добродушно ерошат волосы на их макушках, жалеют.

Мужчины принесли из магазина немного еды. Между лепешек растирают брынзу, на чемоданах катают их в роллы. Ренуа достает из рюкзака замотанную в целлофан трехлитровую банку. Национальное блюдо — макдус, маленькие фаршированные баклажанчики в масле. Масло течет по рукам, вытираемся вместо салфеток туалетной бумагой, которую тоже залило баклажанным соусом. Кажется, банка в рюкзаке протекла. Хотя какая разница — все равно вещи берут на всякий случай, готовы, если понадобится, сбросить лишние килограммы перед посадкой в лодку. Вот у Надин всего-то — запасное платье, обувь и ночнушка. Все. У мужчин еще блок сигарет и кое-какие таблетки. Они готовы распрощаться со всем ради шанса на новую жизнь. Слово «шанс» тут, как волшебное слово, у всех на устах.

Через три часа томительного ожидания сверху к нам протягиваются руки — кто-то из местных принес еды и айран.

— Люди бывают разные, есть плохие, а есть хорошие, — рассуждает Надин.

По соседству с нашим временным пристанищем — киоск с водой и прессой. Его хозяин, молодой лысый турок, иногда поглядывает в нашу сторону. Потом не выдерживает — идет к нам. Просит отодвинуть рюкзаки от кирпичной стены и не облокачиваться: там у него стоят корытца с водой для кошек, мы их загородили. Он бросает горсть корма, прибегают три кота.

Во время зухра, обеденного намаза, я вижу сирийских мужчин и этого продавца в мечети по соседству — они сидят рядом, склонив головы. Только там они сравнялись. Когда пришло время намаза, среди женщин с нами на земле остался только один мужчина: он не смог совершить тахарат-омовение — не хватило воды.

В нашем пыльном закутке приютилась и другая семья из Сирии: видно, что здесь они уже несколько дней. Пространство оборудовано: поверх картонки затертый плед, укрываются детской простыней с рыбками. В одинаковых, уже грязных розовых футболках две сестренки лет двух-трех, младшая косит на один глаз, безутешно ревет, не спасает даже соска. Мать выдыхает сигаретный дым и звучно целует малышку в переносицу. Та замолкает. Эта семья, кажется, никуда не стремится, их устраивает и Турция. И скоро им на простыню с нелепыми рыбками начинают кидать милостыню. Надин и Ренуа здесь не нравится, они хотят бежать дальше.

— Я сфотографируюсь в лодке и отправлю тебе по WhatsApp, — обещает мне Надин.

Пока мужчины в мечети, дети виснут на мне, что-то щебечут по-арабски. Лана мастерски изображает меня, повторяя интонации. Она не понимает моих слов, но все равно что-то упорно мне объясняет, иногда даже доверительно притягивает к себе и шепчет в ухо. Нарам, в клетчатой рубашечке и джинсовой жилетке, — типичная отличница, что-то раскрашивает в журнале для детей. Махмуд не по-детски спокоен. Тоже говорит со мной на арабском. Не разрешает Надин (она единственная знает английский) переводить. Просто тащит меня к киоску и знаками просит купить печенье.

Нас прогоняют отовсюду. Вот и с нагретого солнцем и распаренными телами места — перебежками до кафе на другой стороне улицы. В кафе везде — за столами, на земле — только сирийцы, здесь подают шаурму, но никто ее не заказывает. Просто сидят и ждут. Целый день я провожу с этими двумя семьями и с их тягостной неизвестностью.

Но не все беженцы не могут позволить себе большего. Бегут и те, у кого есть деньги. Все гостиницы в Басмане переполнены, в некоторых живут теперь только сирийцы. Номер стоит 80 турецких лир, сирийцы ставят на кон 100 — кто даст больше, того и место. За номера в отелях теперь конкуренция, хотя из-за постоянной текучки можно ухватить себе место. В моем отеле действует правило — «только один номер для беженцев», поэтому тут уже 12 дней живет лишь одна сирийская семья из Дамаска, мать с дочерью. Девушка представляется Сарой, хотя, кажется, она выдумывает это имя, чего-то боится. Ей около двадцати, она ходит в белых тапочках с логотипом отеля, на лодыжке золотой браслет, кудрявые волосы собраны в хвост. Они с матерью пытались попасть в Грецию уже несколько раз — и все неудачно. В последний раз арестовала полиция — на три дня, но отпустили. Брат и сестра Сары уже успешно добрались до Германии и сейчас живут в палаточном лагере. Сара не рассказывает об этом, но уже днем работники отеля сообщили мне, что они снова уехали — снова в Бодрум, еще раз попытаться прорваться в лодку.

Приграничные с Турцией греческие острова — Кос, Лесбос, Самос, Лерос — пользуются спросом. Каждую неделю туда прибывают по морю около 20 тысяч человек. Оттуда — на пароме до Афин. Но не всегда лодка доходит до берега, многие переворачиваются в море. Говорят, были и случаи, когда греки просто стреляли по резиновым лодкам. Те, кому удается прорваться, получат доступ ко всей шенгенской зоне, поэтому, кажется, о цене жизни здесь не думает никто.

Уже стемнело, наш «координатор» обещал прислать машину к полуночи, но неожиданно звонит — переносит отъезд на завтра. То есть в лодку запихнут двойную партию за два дня — минимум по 40 человек вместо двадцати. Придется выбросить рюкзаки. За еще один день томительного ожидания на улицах Басмане доедят макдус, может, повезет — и уплывут в эту ночь.

Я слежу за семьями Надин и Ренуа. И я последую по их маршруту через все страны, наблюдая, получится ли у них использовать «шанс».

Продолжение следует

Измир