Мы отмщены, читатель!
Сколько раз железная дорога, ведомая испытанным в борьбе с пассажирами Министерством путей сообщения, или как оно теперь (РЖД), оставляла нас одураченными. То мы встречали не пришедшие к назначенному не нами сроку срочные поезда; то, преодолев всевозможные «билетов нет» и сев с боем в отходящий состав, ехали в полупустом вагоне; то, наоборот, заказав за полтора месяца место, заставали на нем совершенно другого человека с таким же законно выправленным, а не поддельным билетом; то принимали влажное белье за свежее, хотя оно было выдернуто из-под предпутешествовавшего пассажира, а затем сбрызнуто и спрессовано для нашего оглупления; то корчились на изуверских стульчиках, установленных в залах ожидания (чтоб не спали) вместо старых добрых лавок, на которых старики и дети коротали ночи в ожидании, как милостыни, билета в необходимое им место обширной нашей родины; то будили нас за два часа до прибытия с целью узнать, не украли ли мы часом простыню со штампиком; то испытывали нашу верность стальным магистралям вагонной духотой или, наоборот, морозными сквозняками; то…
Да ну… Дополните сами.
Но мы незлопамятны, простили бы всё — тем более что выбора у нас нет — всё, кроме комплекса вины перед РЖД, выработанного у нас с детства, с того самого момента, когда впервые в спину или в лицо мы услышали: «Куда вас всех носит, сидели бы дома». «Действительно…» — думаем мы и испытываем неловкость оттого, что отвлекаем железнодорожников от дел, которые, как нам часто дают понять, поважнее, чем своевременная перевозка людей или грузов из одного места в другое. «Наверное, главное для них — свято содержать подвижной состав в умопомрачительном порядке и планировать грузопассажирские перевозки, рационально используя вагоны», — предполагаем мы, и затихаем.
«Спасибо, что хоть как-то везут», — думаем, глядя на уплывающий за окном перрон и не подозревая, что мысль эта — не наша собственность, а крупнейшее психологическое завоевание перевозчика.
И вот мы отмщены. Не отмщены даже, а так, уравнялись, что ли. До этого жуткого случая на транспорте только пассажиры чувствовали себя в дураках, а теперь мы с железнодорожниками — одна компания.
Итак, к самому случаю. Казалось бы, чем еще нас может удивить железная дорога? А вот извольте — угнали вагон. Ну и что, зевнет читатель, поезда пропадали с хлопком, углем, нефтью, а тут — вагон. Но вагон-то купированный, граждане пассажиры, новый вполне вагон — построенный в Германии. И накрутил этот вагон в свободном от расписаний полете на свою колесную тележку не 20–30 верст из одного губернского города в другой (что, впрочем, тоже было бы ярким мазком в общей картине дорожных порядков), а… спокойно, читатель, — 24 159 километров. Окинем мысленным взором земной шар и представим себе путь длиной более половины экватора, который совершенно беспрепятственно преодолел в пассажирском вагоне наш рекордсмен, не сомневаюсь, мира по бесплатному проезду в личном железнодорожном транспорте.
Кто же он, сей любитель, обыгравший хваленых профессионалов?
«Не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар», коль ему минуло лишь двадцать два года, «однако ж и не так чтобы слишком молод», поскольку за плечами две легких судимости; не скажешь, что вовсе не образован, затем что «из пользовать» пишет в двух словах да еще на свой манер, однако и чрезвычайную грамотность не поставишь ему в упрек, хотя имя «Игорь» наколото на руке по всем правилам орфографии.
Словом, ни то ни сё…
Прочтет это описание почтенный генерал тяги и стукнет от злости ногами об пол: «Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вот он по всей дороге заливает колокольчиком! Разнесет по всему свету историю. Мало того что пойдешь в посмешище — найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши… Ну что было в этом вертопрахе похожего на проводника? Ничего не было! Вот просто ни на полмизинца не было похожего, и вдруг все: «Проводник! Проводник!» Ну, кто первый выпустил, что он проводник? Отвечайте!
Отвечаем.
В середине февраля в парке отстоя станции Ленинград-Московский появился молодой человек с чемоданчиком в руке. Накануне он прибыл из города Кировограда, где, получив зарплату за целый месяц токарного труда, решил навестить друга в городе на Неве. Город этот в целом произвел на молодого человека приятное впечатление, правда, было оно неполным, потому что из-за отсутствия средств он не попал ни в Эрмитаж, ни в Мариинский театр на «Жизель», но рассчитывал, накопив денег законным путем, посетить эти достойные места уже в Кировограде. С этой целью молодой человек и прибыл в депо, чтобы найти знакомого проводника, который бы взял на себя благородную миссию безвозмездно доставить нашего героя к покинутому им рабочему месту.
Мороз, как пишут в художественных произведениях, крепчал. Не найдя знакомца, он увидел на восьмом пути пустой вагон, на борту которого красовался шифр Октябрьской дороги 002 и номер 14874. Шифр напомнил ему номер телефона милиции, но он преодолел суеверие и поднялся по лесенке.
Вагон был не топлен, и чувство глубокой ответственности за государственную собственность заставило молодого человека поискать угля и разжечь печку, не то вода в трубах замерзнет и разорвет отопительную систему. Протопив вагон, он обнаружил, что воды в системе маловато, и отправился к дежурной, чтобы поставили вагон под заправку. Дежурная ему объяснила, что заправлять некому, и поэтому пусть, если сумеет, сам заправит. Заправив вагон водой, наш герой уснул, а проснулся в новом парке, куда перетащили за ночь его пристанище, чтобы направить в ремонт. Прожив день в вагоне, молодой человек как-то привык к новому месту и, решив, а не поехать ли мне на нем если не в Кировоград, то хоть до Москвы, отправился на Октябрьский ремонтный завод, чтобы взять зеленой краски и замазать не приглянувшийся шифр «002» и на его место, вырезав из белой бумаги, наклеить нечто не вызывающее неприятных ассоциаций — ну, например, «094», что моментально меняло принадлежность вагона. Теперь это уже был не родной, ленинградский, требующий ремонта на месте вагон, а пришлый, мешающий всем чужак, приписанный к Забайкальской дороге.
Большой знаток путейских душ, наш герой сам мечтал стать проводником, но долгое время натыкался на отказы, поскольку его судимость пугала железнодорожных начальников. А жаль, быть может, стал бы первым, кто пришел в проводники по велению души. Страсть, кою испытывал он к этой бродячей профессии, побудила его изучить не только устройство вагонов, способы их эксплуатации, названия и шифры дорог, местоположение монтажных заводов, технологию отстоя и формирования поездов, расписания пути следования, но и психологию подданных этого обширного государства в государстве.
Наскоро пришив к пиджаку пару железнодорожных эмблем, молодой человек пришел в цех формирования и отрекомендовался проводником вагона 094/14274 из Читы, неизвестно как попавшим через Свердловск почтово-багажным поездом (он знал, что одиночные вагоны ходят с этими поездами) в Ленинград.
— А куда вагон — в ремонт? — спросила его дежурная.
— В ремонт, — подтвердил молодой человек и, посмотрев на дверь, за которой гулял промозглый февральский ветер, добавил: — В Тбилиси. Цепляй к 945-му. Черт-те какие порядки на дороге. Чем только думают. Загнали вагон в Питер, а деньги кончаются.
Насчет денег он сказал чистую правду.
— Вот прям сразу тебя и цепляй. Успеем выработать, сегодня поедешь. Нет — завтра.
Нет зря, зря грешил наш герой на порядки в путейском деле. Не успел он выйти за порог, как вагон был включен в поездную схему и маневровый тепловоз потащил его к техническому осмотру.
«В дорогу! В дорогу! Прочь набежавшая на чело морщина и строгий сумрак лица! Разом и вдруг окунемся в жизнь со всей ее беззвучной трескотней и бубенчиками»…
Нет, рано окунаться, не будем спешить, потому экипаж нашего героя волей осмотрщиков вагонов был внезапно задержан на станции.
— Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?
— Доедет, — отвечал другой.
— А в Казань-то, я думаю, не доедет.
— В Казань не доедет, — отвечал другой.
— А отчего ж именно не доедет? — спросил наш герой.
— А нет отметки ревизии букс.
— А была бы отметка — доехало бы до Казани? — настаивал наш герой.
— Пожалуй, и до Казани.
Следующим днем, написав на борту ревизскую сказку о недавнем осмотре букс, молодой человек представил вагон техническому контролю.
— Что думаете, доедет теперь колесо?
— Теперь-то? А куда оно денется?
И сменный мастер, выслушав историю о беспорядках и ремонте, которую мы уже слышали, включил вагон с наклеенным шифром Забайкальской дороги в схему поезда №945.
18 февраля в 2 часа 10 минут со станции Ленинград отошел почтово-багажный поезд. В его составе шел новый купированный вагон, на ступеньке которого стоял наш герой в купленной к случаю фуражке железнодорожника и с желтым флажком, свидетельствующим, что у него все в порядке.
Не будем гадать, о чем думал нечаянный путешественник, сидя в теплом вагоне и разглядывая в сумеречной мгле проплывающие мимо заснеженные деревеньки, леса, утопающие в белом тумане, и бескрайние поля, по которым проложено множество железнодорожных путей…
Самое время нам лирически отступить от сюжета и познакомиться с хозяином экипажа. Жизнь его едва ли может стать примером подрастающему поколению, поскольку, ежели из двадцати двух лет вычесть четыре года, которые он провел в лагерях (отнюдь не пионерских), да еще прибавить к ним восемь лет детского дома, которые тоже не назовешь счастливою юностью, и все это вычесть, то получится, что жил он маловато. Дома у нашего героя не было вовсе, ибо, закончив восьмилетнее образование, он, по дороге в СПТУ, стащил из автобуса магнитофон, а выйдя на свободу, пытался попасть в проводники, но не был принят и долго практиковался в различных переездах, пока за бродяжничество вновь не угодил в известные места… Работать токарем он бы, верно, и мог, будь установлен станок в каком-нибудь движущемся вагоне… А теперь он отчасти осуществил свою мечту — топил вагон, смотрел в окно, беседовал с проводниками почтово-багажных вагонов и изредка пускал в вагон тетечек, которые, проезжая короткое расстояние, оставляли ему деньги на еду. Но не злоупотреблял промыслом, который лишал бы его главного удовольствия — ехать по стране в собственной «резиденции».
Тем временем в Ленинграде, хоть и не сразу, хватились пропажи и стали рассылать телеграммы по разным дорогам: дескать, есть подозрение, что нет вагона; одна прошелестела по проводам 2300 км, достигла станции Кавказская в городе Кропоткин, и вагон в соответствии с подозрением был отцеплен.
— Ну-с, — сказал инспектор линейного отдела ОБХСС, войдя в вагон вместе с заместителем начальника станции, — нет ли левых пассажиров и грузов.
И выяснив, что нет, сообщил, что есть подозрения, что вагон угнан.
— А доказательства есть? — спросил молодой человек, вспомнив приписанные буквы фальшивого шифра.
— Доказательств нет, но будут, и мы вас задержим, это уж как пить дать, будь у вас хоть какие документы на вагон.
— Чего нет, того нет, — сказал полупроводник. — Разве вот паспорт… Да вы уж, пожалуй, теперь и задерживайте, только будете топить сами, а то вагон замерзнет, а отвечать мне (тут он как в воду смотрел), или вы сами станете отвечать?
Инспектор пообещал подумать, отвечать ли ему, и ушел, по-видимому, разрабатывать версию поимки преступника, а молодой человек, потерпев два дня и решив, что ничего хорошего не дождется, отправился к дежурной по станции, где, пообещав к 8 Марта заграничной колбасы сервелат, попросил ее стребовать приказ по дороге на отправку вагона в Москву, раз уж не получилось в Тбилиси. Однако до Москвы он не доехал, поскольку в Харькове, обнаружив вагон забайкальской приписки, справедливо решил, что нечего ему без документов болтаться по Московской окружной, а лучше с поездом Харьков — Хабаровск ехать прямо в Забайкалье.
«Что же, — подумал молодой человек, — в Москве я еще побываю, а священное море посмотреть когда еще придется». Однако прибыв в Улан-Удэ, затосковал, видимо, по художественным ценностям, украшающим, как он слышал, столичный ресторан «Арагви», и попросил дежурную по парку направить вагон в Москву, поскольку он по ошибке попал в столицу Бурятии.
Отцепить не прицепить — пожалуйста, и скоро путешественник уже бродил по коридорам местного отделения железной дороги в поисках дежурного, которому, видимо, приходилось и раньше встречать заблудшие вагоны и отправлять, куда попросят…
Москва встретила молодого человека весенней капелью. Уже почти месяц он путешествовал по стране и, как говорится, вошел во вкус. Он обжился и успокоился насчет собственной поимки, поскольку сообразил, что в милицию работники железной дороги не обращались, опасаясь, наверное, щелкоперов и бумагомарак. К тому же в Улан-Удэ он заменил бумажный шифр 094 на вполне респектабельно выполненный краской 096, что свидетельствовало о принадлежности вагона Дальневосточной дороге, а раз так, то и предполагало доставку вагона в те неблизкие, но прекрасные края.
Но Москва — это вам не Кропоткин, не Харьков и даже не Улан-Удэ. Тут не решишь вопрос без самого министерства. Шутка ли, через всю страну — в Уссурийск. Решением дежурной по станции Москва-Ярославская тут не двинешься. Экий все-таки бюрократизм. И пришлось нашему герою звонить в МПС оперативному работнику Главного управления движения, а тому перезванивать на станцию да распекать подчиненную, что держит вагон, которому бы сейчас весело бежать в сторону Владивостока.
Иной раз с пустяковым делом ткнешься в какую ни на есть инстанцию — и погрязнешь в бумагах, справках, доказательствах своей правоты и не добьешься ничего, кроме тщательных объяснений, отчего все, что ты ни просишь, ничего сделать невозможно.
Не оттого ли, что просьбы твои несут обременение столоначальников, в случае если хоть отчасти их выполнить. А проси ты, читатель, того, что избавляет их от лишних забот и хлопот, и тогда исполнятся твои радения. А ведь, действительно, избавился и забыл. Забыл, а вагон уже прибыл во Владивосток и смотрит окнами на Амурский залив. Ну уж теперь куда дальше ехать? Пути кончаются.
«Конечно, можно отчасти извинить господ чиновников действительно затруднительным их положением. Утопающий, говорят, хватается и за маленькую щепку, и у него нет в это время рассудка подумать, что на щепке верхом может прокатиться муха, а в нем ведь чуть не четыре пуда, если даже не целых пять»…
Конец путешествию, однако, наступил не в результате неустанных поисков и слежки. Опыт прошлых операций лжелезнодорожника дает возможность предположить, что, не погуляй он «как человек» во владивостокском ресторане «Арагви» и не притупи осторожность, он переменил бы шифр не в парке «Первая речка», а где-нибудь на перегоне — и ищи его… А так, вчера видели дальневосточный знак отличия на борту, а сегодня — Московской железной дороги…
Не пришлось молодому человеку вернуться с вагоном в Ленинград и поставить его на место. В Ленинград и прочие места отправились работники линейного отделения милиции станции Владивосток. И подробно поработав, составили три тома дела с шестью десятками действующих лиц.
Это увлекательное чтиво захватило Фрунзенский районный суд города Владивостока, на котором перед собравшимися выступил и наш герой, который сообщил заинтересованным лицам, что его путешествие есть бескорыстная (корысти в его действиях справедливо никто и не усмотрел) попытка продемонстрировать отсутствие в некоторых подразделениях МПС должного порядка…
Этот жуткий случай на транспорте заронил, знаете ли, некоторые подозрения в том, что к неписаному закону железных дорог, где, что ни спроси, ничего нельзя, полагается разъяснение: зато все можно. И от этого подозрения могучая система российских порядков чем-то напоминает действующую модель паровоза в натуральную величину. Совершенно похожую на настоящий паровоз. Не отличишь, пока не захочешь поехать…
Р.S.Герой наш, несмотря на рекордный заезд, достойный Книги Гиннеса, увы, был осужден на год исправительных работ и вышел на свободу 1 апреля, в день рождения Н.В. Гоголя, с творчеством которого Саенко Игорь Владимирович, двадцати двух лет от роду, познакомился в местах не столь отдаленных и оценил высоко.
