На днях стало известно, что и в Костроме — последнем регионе, где оппозиционной партии «ПАРНАС» еще не отказали в регистрации на выборах в местную легислатуру, — избирком насчитал необходимое число «неподходящих» подписей. Это значит, что и здесь с высокой долей вероятности «демократической коалиции» побороться за кресла депутатов не дадут.
Вряд ли у кого-то остается иллюзия, что оппозиция смогла бы реально влиять на политику в этом регионе. Не только потому, что мест в региональном парламенте, за которые она могла бы побороться, не хватило бы для блокирования любых решений, спущенных из администрации губернатора, но и потому, что сами эти места оппозиции нужны скорее как плацдарм для подготовки кампании в Думу. Конечно, эта цель очевидна и для Кремля, и именно поэтому, несмотря на все заверения администрации президента о «честной игре», ее-то мы и не видим. Чего боится система сейчас, когда опросы фиксируют рейтинг ее поддержки в 86—89%? Попробуем ответить на этот вопрос с позиций классической политологии.
Современный немецкий политолог, специалист в области партийных систем Мартин Лепсиус указывает, что значительное влияние на результаты выборов в странах, которые недавно претерпели демократизацию, оказывает их сегментированная политическая культура. В условиях молодой демократии важной задачей для любой партии становится наличие у нее мощного символического основания: избиратели на интуитивном уровне должны понимать, за что они конкретно голосуют, когда ставят галочку в бюллетене напротив той или иной политической силы. При этом количество этих привлекательных символов в каждой отдельной стране ограниченно и соответствует т.н. «расколам» (cleavage) в обществе. Например, речь может идти о повышении соцгарантий или уменьшении налоговой нагрузки на бизнес, о том, «как было раньше», или за «светлое демократическое будущее» и т.д. Избиратель голосует за эту отличительную черту партии, а партии стремятся максимально дистанцироваться друг от друга и постоянно объяснять электорату, что выступают за что-то одно. Их программа и позиция по остальным вопросам играют намного меньшую роль.
Так, после 1990-х гг. молодая Россия получила КПРФ, символизирующую «наше светлое прошлое», ЛДПР — символ агрессии против мирового заговора, прежде всего в лице Запада, а затем и «Справедливую Россию» — как проект, формально ориентированный на создание более социально ориентированного государства. Партия власти при этом вовсю играла на самом популярном образе — стабильности, ключевом отличии «лихих 90-х» от «тучных нулевых». Другим политическим силам либо не позволили играть на иных символах, либо эти символы оказались невостребованными обществом.
Однако уже к 2010 г. несостоятельность, архаичность такой системы символов стала очевидной, и один из явных маркеров этого процесса — протесты на Болотной. Но кардинально все поменял именно Крым. Когда в едином патриотическом порыве любви к действиям президента слились все думские партии, смысл отстаиваемых ими различных символов перестал играть какую-либо роль. В соревновании, кто больше сможет придумать законов, чтобы насолить США и Европе и поддержать наши «духовные скрепы», в итоге проиграли все, кроме партии власти. Кто теперь демонстрирует come back to USSR? — тот, кто поднял Россию с колен и не прогнулся перед Западом. Кто весь мир заставил бояться («уважать») Русь-матушку? — тот, кто гремит ядерным оружием и отвечает контрсанкциями. Кто заботится о простом народе? — тот, кто грудью защищает строки бюджета на социалку, несмотря на экономический кризис.
Последствия можно было увидеть уже на последних выборах в Мосгордуму, где, несмотря на все старания «системной оппозиции», она получили на всех 6 мест из 45. Условная КПРФ или «Справедливая Россия» потеряла не только протестный электорат, который на прошлых выборах голосовал «за любую другую партию, кроме «Единой России», но и утратила часть своего ядерного электората.
Тот же Лепсиус и отечественный политолог Сергей Поцелуев соглашаются в том, что в режиме турбулентности и экономического кризиса количество «расколов», важных для общества, сокращается фактически до одного — вы либо за существующую систему, либо против нее. А значит, на любых следующих выборах каждый протестный голос будет отдан за тех, кто наиболее ярко символизирует другую грань — за тех, кто постоянно оказывается под уголовным преследованием за свои политические взгляды, или кто не боится обличать бесконечные подмосковные дачи-дворцы и зарубежные активы.
Что это значит для выборов в региональные парламенты? Что условный ПАРНАС, будучи допущенным до выборов, может значительно потеснить здесь все думские партии, больше не позволяя властям использовать технологию «разделяй и властвуй». Что это значит для грядущих выборов в Госдуму? Что режиму придется либо еще жестче закручивать гайки, повышая при этом риски повторения Болотной, либо запускать свежие политические проекты, которые пойдут на выборы помимо «Единой России». Здесь пригодятся и визуально более близкий к «простым людям» ОНФ, и совсем недавно еще полумаргинальная «Родина», способная поймать голоса заряженных агрессивным патриотизмом избирателей.
Михаил КОМИН, политолог
