Спросите, чем знаменита Спарта, и вам ответят: ну как же, там младенцев бросали не то в пропасть, не то в море, если они не подходили, слабыми выглядели или тупыми. Считалось, что в результате через несколько поколений Спарта станет непобедимой: ее граждане будут по всем статьям превосходить граждан вечного противника — Афин. Правда это или нет, не важно. Миф оказался настолько притягательным, что в XX веке был реализован в широких масштабах в двух известных странах. Искали «нового человека» и везде считали этого нового человека славным будущим, спасением от гниения и распада западной цивилизации. В одной стране, правда, слабостью, которую следовало искоренить, считалась кровь — славянская, еврейская, цыганская и т.д., а в другой — чуждая классовая принадлежность или вредные идеи, мешающие пролетариату выполнить свою цивилизационную роль. Впоследствии массовые убийства окончательно свернули мозги фюреров и великих руководителей, и убивать принялись всех подряд, без разбора, ради пьянящего запаха крови.

Евгеника, которую в первых десятилетиях прошлого века еще считали наукой, полагала, что если в какой-то биологической популяции, например в народе, уничтожить примерно треть ее состава, то уже через одно-два поколения можно получить совершенно других особей. В одной стране это безумие удалось общими усилиями подавить, другая долгие годы была головной болью для человечества. Но в конце концов геноцид прекратился и на шестой части суши.

И действительно, рассуждая здраво, зачем практиковать демонст­ративное уничтожение населения, когда есть такое удобное оружие, как экономика и политика? Евгеника нового типа руководствуется методологией манипуляции, исходящей из того, что массами можно крутить и вертеть как угодно, коль скоро речь идет об интересах самопровозглашенной элиты. И если массы не соответствуют ее ожиданиям, например как-то не так голосуют, или какие-то не такие партии формируют, или даже говорят и делают что-то без санкции начальства, то их можно и должно «улучшать», евгенизировать, но делать это мягко, а лучше всего скрытно.

Каким должен быть конечный результат? Ведь не арийцы же это и не новый советский человек? И, похоже, не «Русский мир», не «богоизбранность» и не особая духовная общность «одного народа», сыгравшие в прошлом году роль подсобных инструментов гибридной мобилизации.

Цель формируется по ходу дела, благо параметры ее известны. Критерием политического отсева, политического отбора и политического лифта является послушание. Поклоны возвышают, протесты опускают на дно.

Еще недавно, лет пять назад, господствующей идеологией, во всяком случае, в умах политтехнологов, были создание среднего класса и переход к демократии. Но коварный замысел экспертов был раскрыт и разоблачен: средний-то класс — представляете! — оказался не другом, а предателем и подрывным элементом, вредителем и «пятой колонной». Новые-старые идеологи «осажденной крепости» и окормляемые ими подонки, по-видимому, сочли, что надежной опорой коррупции и произвола помимо купленных силовых структур будут люди, находящиеся на грани нищеты. Люди, не имеющие сил и возможности противостоять несправедливости, боящиеся отстаивать свои права, иногда просто больные или голодные. И лишенные способности сопротивляться. И потому послушные.

Неумолимо, шаг за шагом страна движется к бедности и несвободе. Нищий не может быть свободным. Разве только в умозрении философа, для которого бытие и небытие суть одно.

Если кто-то думает, что нынешний кризис — это исключительно результат объективных экономических законов или даже внешних сил, то он крепко ошибается. Кризис — это помимо всего прочего удобный экономический механизм, гарантирующий жуликам комфортную жизнь, а остальным — высокий уровень бедности и борьбу за выживание. Политические решения последних лет были не чем иным, как подготовкой к «подмораживанию» общества, которое стало неуместно активным. При эффективном управлении кризис с небольшими перерывами на свисток и выпуск пара будет теперь всегда. Ведь в чем его назначение, как не в том, чтобы на радость элите помогать формированию новой популяции — человека бедного и послушного? Почти раба и уж точно не гражданина.