Для сведения. Федераль­ная служба по контролю за оборотом наркотиков (изначально — ГНК, Гос­наркоконтроль) была создана в 2003 году посредством преобразования ликвидированной Федеральной налоговой службы. 30 тысяч налоговиков, сидевших в просторном здании на Маросейке, 12, президентским указом, оставшись в этих же стенах, были переведены в штат вновь созданного ведомства, цели и задачи которого лежали чрезвычайно далеко от компетенций тысяч специалистов, одномоментно оставшихся не у дел. Это обстоятельство стало предметом многочисленных колких комментариев в адрес ФСКН и даже спровоцировало волну разговоров о том, что многотысячная силовая служба с колоссальным бюджетом создается специально под «нужного» руководителя.

Первым директором ФСКН стал Виктор Черкесов, однокашник Влади­мира Путина и его зам на посту директора ФСБ. И даже после его отставки в 2008 году разговоры об утилитарном значении ФСКН не прекратились: место ее директора занял другой товарищ Владимира Путина и также его зам на посту директора ФСБ Виктор Иванов.

Ежегодный бюджет ФСКН составляет порядка 30 миллиардов рублей.

Головокружение от успехов, или Кто для них «крупная рыба»

Еще в 2003 году, при создании, штат ФСКН был укреплен представителями МВД и ФСБ, ориентированными на оперативную работу. Однако ошибкой будет думать, что борьбу с наркотиками в стране с этого момента взвалили на одну только ФСКН. Это не так: и МВД, и ФСБ как были, так и остаются крупными игроками на этом поле. И можно еще поспорить, кто тут крупнее.

В частности, согласно межведомственной статистике МВД и ФСКН, в части раскрываемости наркопреступлений на долю МВД из года в год приходится до двух третей всех совокупных заслуг. По этому поводу не уставал объясняться Черкесов. Да вот и теперь пресс-служба ФСКН заверяет нас: «В последние пять лет ФСКН России ликвидировала в 9 раз больше преступных наркосообществ, по сути наркокартелей, чем все остальные правоохранительные органы вместе взятые. На долю ФСКН России приходится 99 процентов уголовных дел по легализации и отмыванию наркодоходов. ФСКН России расследовано в 4 раза больше преступлений, совершенных в организованных формах, чем всем правоохранительным пулом».

Ну, то есть надо понимать так, что ФСКН, в отличие от коллег из других ведомств, не связывается с мелкими дельцами, а сразу берется за крупную рыбу. За крупные преступные группировки и сообщества. В числе последних таких «преступных сообществ» — семья Полухиных из Воронежа, и выпекавшая там, на свою беду, булки с маком и продававшая мак в розницу, что не запрещено законом. Мама, папа, тетя и дочка — все получили по восемь с гаком лет реального заключения. Чрезвычайно громкая вышла история, глава ФСКН призывал журналистов «не жалеть преступников».

Впрочем, он и прежде подбирал сочные эпитеты для представителей «преступных сообществ», разоблачаемых его службой.

Вот ретроспектива самых громких уголовных дел, реализованных ФСКН за 12 лет ее существования.

Спустя всего несколько месяцев после собственного создания ФСКН оказалась в центре крупного скандала: в разных регионах страны были возбуждены идентичные друг другу уголовные дела по сбыту наркотиков. Фигурантами всех этих дел стали ветеринарные врачи.

Дело в том, что анестетик кетамин, традиционно применяемый в качестве обезболивающего при операциях, оказался не включенным в списки препаратов, разрешенных к применению в ветеринарии. Этот список был составлен Минсельхозом в 1998 году, и кетамин в него не попал исключительно по недогляду. Никакого запретительного умысла в этом не было: все прежние годы ветврачи оперировали с применением кетамина. Однако ФСКН воспользовалась этим формальным поводом и завела сразу много уголовных дел. Некоторые из них состоялись посредством прямой, мерзкой провокации. К примеру, в ветклинику привозили кота на кастрацию, а когда врач вводил ему обезболивающее, оперативники, замаскированные под хозяев кота, доставали наручники. «Сбыт наркотика путем инъекции кошке», — это прямая цитата из уголовного дела ветврача Константина Садоведова.

Разразился, конечно, огромный скандал. Митинги, пикеты… Страдания животных — мобилизующий фактор редкостной силы, оказывается. Фигуры подсудимых ветврачей возвысились до масштабов мучеников веры. Хотя, конечно, не всем ветеринарам хотелось под суд, а потому кто-то отказался от обезболивания в своей врачебной практике. Из регионов пошли душераздирающие сюжеты о буднях вивисекторов. Сама Брижит Бардо писала президенту Путину: прикажите не мучить зверушек. Для ФСКН ситуация выглядела неприятно: молодая служба не могла провести ни одной встречи с журналистами, ни одной пресс-конференции, чтобы там не прозвучали неудобные вопросы про злополучный кетамин. Вероятно, чтобы не признавать досадный промах с этой дурацкой кампанией, спикеры от наркополиции стали проводить такую линию, что подсудимые ветеринары — это звенья большой цепи незаконного оборота наркотиков. Этот трюк ФСКН предложит нашему вниманию еще неоднократно, он оказался удобен. Как только градус абсурда в очередном масштабном деле вываливается за все мыслимые пределы, крупный представитель ФСКН выходит на публику и, сохраняя таинственный вид и выдерживая паузы в нужных местах, сообщает нам что-нибудь типа: «Ну, вы-то всего не знаете, да и мы пока всего говорить не можем. Но поверьте: эти люди — часть большой банды, продающей наркотики. Даром, что выглядят мирно».

Тем не менее стране по итогам скандала не показали ни единого человека, который завел бы свою практику с той целью, чтобы под ее прикрытием торговать наркотиками. Хотя разговоров об этом было достаточно.

Сегодня, по прошествии стольких лет, почему-то считается, что развернувшаяся тогда широкая общественная кампания в защиту подсудимых ветеринаров закончилась безоговорочной победой над мороком. Но это совсем даже не так. Когда дела уже были близки к приговорам, правительство, очнувшись, подготовило-таки постановление о внесении кетамина в список Минсельхоза. Большинство подсудимых получили после этого свои условные сроки; какие-то уголовные дела были закрыты «в связи с изменениями в законодательстве», что есть «нереабилитирующее обстоятельст­во». Ну то есть по формальным признакам счет вышел все же 1:0. В пользу ФСКН.

В 2004 же году, буквально встык с кампанией против ветеринаров, ФСКН осторожно попробовала почву под еще одной отраслью народного хозяйства, а именно под медициной. Обычной человеческой медициной. В столице и в провинции было возбуждено множество уголовных дел, устроенных по принципу, обкатанному на ветеринарах: гинекологам, наркологам, стоматологам предъявляли обвинения в сбыте сильнодействующих и психотропных веществ своим пациентам, цепляясь за пробелы в области лицензирования врачебной практики.

Уже тогда образ наркополиции проступил очень выпукло. Не для смеха — а для понимания, что это за контора, — я вам коротко расскажу о спецоперации, проведенной в отношении частнопрактикующего нарколога Николая Трухина оперативниками московского управления Олегом Коноховичем и Валерием Комаровым в 2004 году. Конохович и Комаров, запершись на квартире и приняв неформальный вид, вызвали на дом доктора Трухина — якобы затем, чтобы тот оказал Коноховичу врачебную помощь. Чтобы у доктора не возникло подозрений, что его заманивают в спецоперацию, оперативникам пришлось напиться. Комарову — до того состояния, чтобы открыть доктору дверь. А Конохович вошел в образ глубже — до беспамятства. До такой степени, что у Трухина возникли серьезные опасения за его жизнь. Когда доктор достал шприц с сильнодействующим препаратом «реланиум», его скрутили. Предъявили «сбыт».

Кампания против людских врачей, не получившая, к слову сказать, большой огласки, была быстро свернута. По моему убеждению, по той причине, что ФСКН, не вошедшая в полную силу, побоялась идти на риск. С морально-этической точки зрения притянутые за уши уголовные дела против врачей смотрелись сомнительно, неоднозначно. Можно ли было рассчитывать на понимание судей? Тогда наркополиция еще не решилась проверять это. Наверное, и правильно сделала: в 2006 году Пленум Верховного суда вынес постановление, согласно которому применение наркотиков и психотропов для лечения людей и животных больше нельзя было считать преступлением. Но тогда был 2006 год. А на дворе у нас 2015-й. И год другой, и страна другая: красноярского доктора Алевтину Хориняк с подачи ФСКН судят за то, что назначила онкологическому пациенту обезболивающий препарат трамадол.

Впервые о том, как можно получить судимость за недостаточно усердный труд на собственном приусадебном участке, мы узнали от пенсионерки Ирины Геннадиевны Батуриной, имевшей дачу в Смоленской области. Состав преступления пенсионерки Батуриной заключался в том, что она не прополола мак-самосейку, свободно произраставший у нее на приусадебном участке. Это 231-я статья УК РФ — «незаконное культивирование запрещенных к возделыванию растений, содержащих наркотические вещества». Следователь смоленского управления Нежданов предлагал Батуриной написать «чистосердечное», с тем чтобы все обошлось условным. Вроде и гражданке Батуриной не больно, и палка в статистике… Но интеллигентная Батурина «не захотела позора». В результате схватки, длившейся несколько лет, она все же получила свои три года условно — да только и потери понесла колоссальные. Умер муж, слегла старенькая мама.

После публикации в «Новой» истории Ирины Батуриной нам стали известны еще многие и многие случаи возбуждения подобных уголовных дел. В средней полосе России, где дикорастущий мак распространен, в ходе ежегодных операций «Мак» к уголовной ответственности привлекались тысячи пенсионеров. А российский пенсионер — он в массе своей робок, против следователя не прет: дает о себе знать прививка, поставленная советской властью. Так что дело, как правило, кончалось условной «двушечкой» после «чистосердечного». Но на статистику нового ведомства такие дела оказывали колоссальное положительное влияние. За 2005 год по 231-й статье к уголовной ответственности были привлечены 12 тысяч человек. (Операцию «Мак» и прежде ежегодно проводило МВД, однако подобными успехами не хвасталось.) Комментируя эти цифры, Олег Харичкин, один из заместителей руководителя ФСКН, высказался так: «В большинстве наших уголовных дел по незаконным посевам фигурируют именно пенсионеры, они бьют все рекорды по выращиванию мака и конопли». Но и этого Харичкину казалось мало. Он настаивал на том, что «подобных дел должно быть в десятки раз больше».

То есть от ста тысяч пенсионеров за год.

Опустим перманентно вспыхивающие кампании против издателей книг, содержащих, по мнению экспертов ФСКН, пропаганду наркотиков, — нам не известно ни единого случая уголовных посадок по такого рода делам. Сколь бы абсурдными они нам ни казались.

А вот следующая кампания заслуживает особого внимания.

Вероятно, многочисленные уголовные дела, объединенные мною в эту группу, представляют собой первый и последний на сегодня случай безоговорочной победы общества над ФСКН. Лицо этой победы и главная героиня центрального эпизода «дела химиков» Яна Яковлева с тех пор активно занимается правозащитной деятельностью в отношении предпринимателей. Не будет преувеличением сказать, что ФСКН в буквальном смысле вырастила государству активного конструктивного критика — и помощника. Именно Яне во многом принадлежит заслуга по декриминализации пресловутых 171-й и 174-й статей УК РФ — о незаконном предпринимательстве и отмывании доходов.

Яна Яковлева, финансовый директор компании «Софэкс», занимавшейся промышленной химией, была арестована в 2006 году. Против нее и ее бизнес-партнера Алексея Процкого было возбуждено уголовное дело по статье 234.1 УК РФ — «Незаконный оборот сильнодействующих и ядовитых веществ».

На складах фирмы были обнаружены и изъяты тонны диэтилового эфира, применяемого в химической промышленности в качестве растворителя. Путем нехитрых псевдологических выкладок эксперты ФСКН пришли к выводу, что этот диэтиловый эфир есть сильнодействующее вещество. А раз у фирмы нет лицензии на работу с сильнодействующими, то это незаконное предпринимательство. И трата заработанных таким образом денег — это отмывание доходов.

Пикантность ситуации состояла в том, что определение понятия «сильнодействующее вещество» в законе отсутствовало. Не то что возможности получить лицензию, а просто и самого понятия не было. Более того, не существовало и списка «сильнодействующих и ядовитых веществ», утвержденного правительством для целей этой 234-й статьи. Таким образом, сильнодействующим веществом можно было признать что угодно, в зависимости от фантазии и аппетитов сотрудников ФСКН: хоть вазелин с нафталином.

Да, вазелин с нафталином я здесь упоминаю не для красного словца, а потому что были реальные уголовные дела по факту оборота этих веществ, «Новая» писала о них (см. №20 за 2007 год).

И про аппетиты наркоборцов я тоже не просто так пишу. Вот цитата из письма Процкого, отправленного из СИЗО: «Господин Елисаветченко (начальник Службы контроля легального оборота наркотиков (СКЛОН) ФСКН по Москве. — О. Б.) высказал мнение, что нам («Софэксу») для безопасности следует держать плотный контакт с его службой. Несколько месяцев спустя к нам приехал его заместитель господин Фомин. Он высказался более конкретно о механизме сотрудничества нашей компании со СКЛОН ФСКН по Москве. Он предложил по определенному кругу веществ всех крупных клиентов отправлять в СКЛОН за разовыми разрешениями, которые имели форму невозражения, то есть абсолютно безответственную. При этом нам было сказано, что с появлением такого разрешения появляется безальтернативность сделки и мы можем повысить цены, учитывая их интересы. Мы отказались от предложения. <…> Нам было сказано, что напрасно мы приняли такое решение».

Дело против Яны Яковлевой и Алексея Процкого развалилось в суде. Вскоре (и во многом усилиями Яны) правительство утвердило списки для целей 234-й статьи — и не было в них ни промышленных растворителей, ни вазелина с нафталином, ни сосновой канифоли, которая совсем недавно тоже возбуждала следователей ФСКН.

В эту группу я объединила несколько типов дел, сюжетные линии которых закручены вокруг разных статей УК, порой даже не связанных с наркотиками. Однако в центре этих сюжетов стоят ФСКН и лекарства.

Вот вам два примера. В 2009 году «Новая» писала про Светлану Сухорукову, которая получила пять лет колонии за следующее деяние. Сидя дома в декретном отпуске, Светлана решила похудеть. Она заказала через интернет таблетки из Китая, и таблетки эти оказались удивительно эффективными. Они отбивали охоту к еде, вследствие чего дамские формы стремительно теряли пышность. Успехи Светланы в этом нелегком деле оказались настолько поразительны, что к ней стали обращаться подружки, не владеющие интернетом: закажи и мне. Потом подружки подружек, соседи, их дочки, мамы и дальние родственники. В конце концов, компания IBS, занимавшаяся поставками этих таблеток в Россию, предложила ей взять уже небольшую оптовую партию. Так у Светланы появился маленький бизнес: она брала таблетки оптом и развозила их заказчицам. Когда успевала — сама, когда не успевала — просила помочь Татьяну Сытикову и Александра Якутина, брата и сестру, приехавших в Москву из Саратова. Они в квартире Светланы делали ремонт.

Все, что успела Светлана поиметь от своего бизнеса, — это новый пылесос и курсы английского языка. Потом все трое — Светлана, а также саратовские брат с сестрой — были арестованы оперативниками ФСКН. Все та же 234-я статья — «незаконный сбыт сильнодействующих». Да еще и в группе. Да еще и 171-я и 174-я — незаконное предпринимательство и отмывание доходов.

Важная деталь: перед тем, как запустить свой микробизнес с таблетками, Светлана дотошно выяснила всю их подноготную. Установила, что таблетки не являются лекарством, а являются БАДами, т.е. не требуют лицензии для распространения. Все СанПиНы они прошли, сертификаты соответствия были подписаны лично Онищенко. Ну то есть государство в этих таблетках не усмотрело ничего криминального. А ФСКН усмотрела. Как такое получилось?

Наркополиция зацепилась за главное действующее вещество этих таблеток — сибутрамин. На тот момент, когда схватили Светлану и ее ремонтную бригаду, в отечественном законодательстве, как мы помним, еще не существовало определения «сильнодействующих», и списка веществ, к ним отнесенных, еще и в помине не было. ФСКН тем не менее сделала умозаключение, что сибутрамин именно и является сильнодействующим. Единственным аргументом было некое рабочее заключение постоянного комитета по контролю наркотиков (ПККН) при Минздраве, не предназначенное для широкого круга читателей и не имеющее силы закона. Так что у Светланы и не было шансов разыскать это рабочее решение — его в «Российской газете» не публиковали. Однако на основании этого «рабочего решения» все трое — Сухорукова и саратовские брат с сестрой — получили по пять лет колонии (сейчас освободились уже, конечно).

Ребенка Татьяны Сытиковой к тому же отправили в детский дом на время отсидки матери.

Я, когда писала об этой кромешной истории, звонила следователю, который занимался данным делом.

— Но ведь списки ПККН — это сугубо внутриколлегиальное решение, ведомственное, о котором могут знать только специалисты. Его же не публиковали в «Российской газете», — сказала я Сергею Седову, следователю УФСКН по СЗАО.

— С этим я согласен, да, — ответил мне следователь Седов. — Но если смотреть с точки зрения справедливости, то спискам ПККН можно верить. А если смотреть с точки зрения формализма, то можно цепляться, что закона еще не было. Вот адвокаты за это ухватились. Но государство озабочено проблемой того, что здоровью населения причиняется вред, и оно с этим борется.

Одним словом, беззаконные посадки, с точки зрения представителей ФСКН, — это вполне в интересах государства.

Вместе с этим случаем широкую огласку получил еще один: когда в подмосковном Подольске суд отправил по этапу 12 работниц аптеки «Федор и доктор» вместе с ее владельцем, Федором Душиным. Об этом нерядовом уголовном деле отозвался даже Дмитрий Медведев, тогдашний наш президент. «Есть что-то странное в том, как удалось посадить целую аптеку», — сказал он на очередном совещании с правоохранителями.

А ничего странного нет, вот как это делается. У Федора Душина, управлявшего аптекой, вышел конфликт с партнером и совладельцем Вагифом Кулиевым. Дело шло к разделу бизнеса, а часть бизнеса, пусть хоть даже половина, — это совсем не то, что целый бизнес.

На этом фоне в аптеку пришла тайная проверка от подольской ФСКН и уличила ее в безрецептурном отпуске препаратов. Что само по себе весьма неприятно — тут и большой административный штраф, и возможный отзыв лицензии. Но история пошла дальше: завелось уголовное дело, ровно по 171/174, вскоре декриминализированным. Следствию нужны были показания на Федора Душина, этого никто не скрывал. Следователь живописал страшную, наркотическую историю — будто аптека снабжала препаратами наркозависимых. Стращал посадкой, рекомендовал аптекарским теткам дать показания на своего начальника, Федора Душина. А они уперлись всем коллективом, все 12 человек. Отказались оговаривать.

Однако так и не нашлось среди широкого ассортимента отпущенных без рецепта лекарств хоть какого-то, причисленного законом к особо контролируемым (наркотикам и психотропам). Все больше были от геморроя, от давления и противозачаточные. Так что пошла аптека сидеть за незаконное предпринимательство и отмывание, хотя ФСКН и отчиталась в разоблачении очередной группы наркосбытчиков. И даже в судебный приговор этот «наркотический мотив» попал — как подтверждение особой общественной опасности аптекарей.

Случайным стечением обстоятельств именно в ФСКН у Вагифа Кулиева служил сын. На сей счет аптека строила всякие предположения, однако я не могу себе позволить их строить, потому что данный факт не нашел никакой оценки в приговоре суда.

Я очень хочу надеяться на то, что судьба семьи Полухиных, разгромленной в Воронеже, всколыхнет, наконец, не только простую сострадающую публику, но тех, кто носит с собой сакральную возможность вмешательства в судьбы родины. Ну и в судьбы конкретных людей, конечно, но вообще нам речь надо вести уже о судьбах родины. Когда одна-единственная контора, заслуженная уже потому, что во главе ее стоят сильно уважаемые люди, на протяжении двенадцати лет терроризирует население страны, — разве это не разговор о судьбе родины?

«Маковые дела» — последняя, самая длительная и самая успешная кампания ФСКН.

Еще в 2009 году к нам в редакцию пришел Рома Пронякин, кладовщик бакалейной фирмы «Крайдер-С». История, которую он нам рассказал, потрясла концентрацией абсурда, не достигнутой прежде ни в одной из кампаний наркополиции. А Рома меж тем отсидел уже два года, установленных законом в качестве предельного срока ареста на этапе предварительного следствия. И его выпустили (как впоследствии выяснилось, ненадолго).

Вот что там было. Калужское УФСКН взялось расследовать дело против владельца бакалейной лавки на калужском рынке Николая Калинина: в его палатке среди прочей бакалейной продукции был обнаружен и изъят пищевой мак. Вскоре дело подмяло под себя и продавщицу из этого ларька Розу Каримову. Потом — Рому Пронякина, кладовщика той самой московской фирмы, в которой ларечник Калинин закупал свой товар.

Экспертиза установила, что мак, продававшийся в палатке, имеет степень загрязнения — 0,1%. Среди зерен попадался сор в виде обломков стебельков, коробочек, оставшихся после переработки растения. Количество этого сора вполне соответствовало требованиям ГОСТа, который на тот момент допускал степень загрязнения — 3% (позже была установлена норма 0,2%, но и в эти границы калужский мак, как мы видим, легко проходит). Однако разработчики ГОСТа — это совсем не оперативники ФСКН. У них разные цели и задачи.

Наркополиция составила следующую логическую конструкцию. Маковая солома — это наркотическое средство, входящее в первый, особо контролируемый список для целей 228-й статьи («незаконный оборот наркотиков»). Согласно российскому законодательству, в том случае, если вещество, входящее в «список 1», обнаруживается в составе смеси, то при определении крупного и особо крупного размера засчитывается общий вес смеси, а не самого вещества.

Так вот, тот самый сор в количестве 0,1% от общей массы признали наркотическим средством из первого списка, и всю партию кондитерского мака, обнаруженного на складе в Москве (56 тонн), записали как «особо крупный размер». Калужских ларечников и московских поставщиков бакалеи связали в организованную группу и всем дали сроки.

Рома Пронякин звонил мне буквально на днях. Освободился по УДО, отсидел в общей сложности 6 лет и 3 месяца.

Важная деталь: этот сор в маке — не ФСКН и не бакалейщиками придуманная штука. Он был всегда, только прежде никто не додумывался за это сажать. Но это прежде, а теперь по-другому. То, во что поначалу с трудом верилось, со временем начало приобретать весьма конкретные очертания. Сегодня я с уверенностью могу сказать о том, что по стране счет таким делам идет на тысячи. Сам Виктор Иванов говорит даже о десяти тысячах подобных дел, расследованных в 2008—2013 годах. Пронякин, калужские палаточники, Полухины в Воронеже — это лишь те немногие, что выплыли на свет. А сколько подобных им?

Если поначалу маковые процессы затрагивали лишь непосредственно причастных к продаже бакалеи, то потом эта база существенно расширилась. Стали брать и водителей, и родственников. В преступных группах собирается по десять и более человек; когда вся семья сидит на скамье подсудимых — это совсем не редкий случай.

А вот в Брянском городском суде второй год лежит дело, в котором, среди прочих, обвиняемой проходит Ольга Зеленина, кандидат сельскохозяйственных наук, заведующая химико-аналитической лабораторией Пензенского НИИ сельского хозяйства. Она вообще никакого отношения к продаже семян мака не имела, а просто по долгу службы и по велению начальства ответила несколько раз на запросы людей, попавших под каток ФСКН по маковым делам. Смысл ее доводов сводился к тому, что методики, применяемые наркополицейскими для определения «опасности» кондитерского мака, некорректны. Что те самые ничтожные доли процента веществ опийной группы, априорно присутствующие в пищевом маке даже после самой тщательной их очистки, никак нельзя считать наркотическим средством. Просто уже потому, что их невозможно выделить из общей массы, нет в мире таких методик.

Ольгу Зеленину тоже прилепили к группе — по делу она идет вместе с Сергеем Шиловым, некогда крупным поставщиком бакалейной продукции в Россию из Европы (своего мака мы не производим); сейчас его бизнес разорен. Всего по этому делу проходят 13 человек. Поначалу Зелениной тоже вменили пособничество незаконному обороту наркотиков и контрабанду, давно декриминализированную. Однако обвинение не нашло подтверждения, так что оставили только превышение служебных полномочий, чего хватает для того, чтобы три года держать ее под подпиской в Москве, за сотни километров от семьи, которая осталась в Пензе.

И если в уголовном деле против Шилова мне видится хоть какая-то сообразность цели, то в деле против Зелениной чувствуется только хладнокровный просчет всех возможных поворотов и, не исключаю, мстительность. Она была настойчива в своей научной упертости. Не исключаю, что мешала какому-то оперативному плану.

Ведь что особенно интересно в маковых делах — так это их точная избирательность. Скажем, вы, лично вы, прямо сейчас можете пойти и купить в магазине пачку мака. Если ее подвергнуть анализу по методу хромато-масс-спектрометрии, то на ваших купленных семенах обнаружатся следы веществ опийной группы. Непременно обнаружатся, пусть даже в количестве 0,00049%, как это было у «группы» Сергея Шилова. Но если так, если других людей за это сажают, то почему данный, конкретный купленный вами мак свободно продается? Почему он вообще не запрещен к продаже в России? Приходят вам какие-то мысли в голову?

Рынок мака (по разным оценкам, от 3 млн долларов до 6 миллиардов рублей ежегодно) с начала крупных посадок оказался серьезно перекроен. Как констатируют его участники, оптовые цены на мак подпрыгнули в 3—5 раз, и это еще до всех перипетий с курсом евро. И лично мне кажется, что посадки Полухиных, Шиловых, Зелениных, Пронякиных и сотен, тысяч других свершаются отнюдь не в интересах моей безопасности и в целом безопасности страны. Мне кажется, там совсем другой интерес.

Дело ФСКН

В начале этого года газета «Известия» опубликовала сообщение о ликвидации ФСКН с 1 марта. Поползли слухи, для которых, мне думается, были серьезные основания. «Известия» — не та газета, которая позволила бы себе печатать непроверенную информацию про такую серьезную службу.

ФСКН меж тем работает по сей день.

Вот, к примеру, сам Виктор Иванов заявил, что в 2014 году к уголовной ответственности в связи с незаконным оборотом наркотиков были привлечены 83 тысячи человек. Эта цифра весьма незначительно колеблется год от года, так что примем ее за среднюю. При этом у нас есть заявление того же Иванова о «свыше 10 тысяч» маковых дел (пусть и за пять лет, но по каждому делу, не будем забывать, проходит несколько человек, иногда более десяти). Пусть даже судимость по этим маковым делам получат не все, пусть даже половина — но не кажется ли вам, что статистика ведомства имеет странный крен? А прежде такой же крен давали пенсионеры с их сорняками, а прежде — химики, которых тоже судили крупными партиями. При этом глава ФСКН Виктор Иванов не устает подчеркивать в своих выступлениях, что ситуация с наркотиками в стране остается стабильно тяжелой.

Ну а тогда зачем все это?