Конгресс-центр голландского города Ньювегейн. Небольшими группками люди проходят через полицейский кордон внутрь. Нет рассыпанных цветов, плакатов, только приспущенные флаги и подсолнухи в длинных вазах. В холле — кофейные автоматы и холодильники с газировкой, конфеты и печенье. Люди начинают собираться в холле за час до назначенного. Улыбаются, машут руками, когда видят в дверях только что пришедших. Говорят на голландском, английском, малайском. На день памяти приехали около 1500 человек. Родственники погибших из Нидерландов, Австралии, Малайзии, Великобритании, США. На автобусах, на такси, на машинах. Кто-то на велосипеде. Приехал без охраны голландский премьер Марк Рютте. Еще — делегации из Украины, Германии, Бельгии, послы из других стран. Несколько десятков телекомпаний со всей Европы, из Америки. Как объяснили мне в фонде МН17 (эта организация координирует гуманитарные акции в поддержку родственников погибших), утвержденного списка участников и делегаций не было. Приехали все те, кто посчитал нужным.

Люди приезжали семьями. С маленьким детьми и стариками на колясках. Приезжали соседи, коллеги, одноклассники. Это была закрытая встреча, куда пустили лишь пишущих репортеров, заранее попросив их не снимать на телефон и не писать в соцсети до окончания церемонии. Премьер-министр Марк Рютте вышел к микрофону с трехминутной речью. «Сегодня тяжелый день, день, когда мы переживаем заново случившееся. Переживаем то, как нас застала та новость. Переживаем тот момент, когда для нас остановилось время. Мучительное осознание того, что смерть пришла откуда-то издалека, с неведомой земли в тысячах километрах от нас… Это день, когда самое время вспомнить то замечательное, что оставили после себя ваши родные, близкие… Сложные длительные последствия и процедуры — наверное, самое тяжелое испытание, которое наступает с утратой. Поиск останков, расследование причин, что же в действительности произошло, все те вещи, которые необходимо сделать для справедливости в отношении ваших любимых. Это то, чего хотим мы все. Десятки и сотни человек работают, чтобы достичь этой справедливости. И продолжат дальше».

— Вообще, удивительно, что никакого негатива в адрес России. Вообще, удивительно просто! — говорила мне потом корреспондентка украинского «1+1». — Вы вот сами, общаясь с родственниками, наверное, почувствовали что-то? Винят люди вас?

— Не винят. Наоборот, даже сочувствуют.

— Интересно, — задумалась корреспондентка. — Вот мы, например, чувствуем какую-то свою вину. А вы тем более должны. Кстати, я думала, никто вообще не приедет из России, уже передала в эфир информацию.

— Так передайте теперь, что приехали.

— Удивительно, конечно, — все повторяла девушка.

К микрофону в черных фраках выходят два парня лет по 20 — Вим ван дер Граф (у него погиб брат) и Риг ден Хартог (в «Боинге» летели его сводные брат с сестрой). Совсем короткая речь. «Мы будем помнить, гордиться и любить. Это непросто. Но верьте, вы остаетесь с нами. Мы будем вместе».

С орокапятилетний Роберт Улерс — участник голландского шоу «Голос» и бывший военный — один из немногих, кто ездил на место крушения MH17. В селе Грабово Роберт искал свою двоюродную сестру Дейзи, которую не смогли найти сразу ни шахтеры, пригнанные «дэнээровцами» в качестве поисковиков, ни голландские эксперты. Идентифицировать девушку удалось по бедру, которое эксперты обнаружили, когда Роберт уже сам начал бродить по полям. К тому времени в окрестностях Грабова было разбросано еще много останков. В нескольких километрах от села шли бои.

С Робертом мы встречаемся за два дня до церемонии в Ньювегейне — в кафе рядом с амстердамским вокзалом. «Один парень из «ДНР» мне сказал так: «Мы, конечно, считаем: Обама —… Но ты нормальный пацан». — «Что ж. Большое спасибо!» — ответил я им. — «О, да».

— Вы понимали, насколько опасно такое путешествие на войну?

— Это, наверно, было безумие. Мало кто одобрил такой риск. Все мне говорили: «Ты же понимаешь, тебя могут убить?» Но я ничего не хотел знать — я должен был найти сестру. Где-то поблизости стреляли, шла война, но я продолжал искать. Многое из того, что я там видел, дошло до моего сознания только потом. Эта непонятная жестокость людей с той и с другой стороны. Людей, которые ничем не отличаются друг от друга. Они все говорят на одном языке, едят борщ, одинаково ругаются, «чай, пиво, водка», говорят «на …». Например, я видел, как один из мятежников достал из кабины водителя грузовика и прострелил ему колено, потому что тот ему показался слишком проукраинским.

Я спросил Робби, кто, по его мнению, виновен в гибели «Боинга».

— Очень сложно сказать, кто, когда есть две стороны, вооруженные до зубов. Ведь никто не видел и не запечатлел нажатие кнопки. Мне важно, кто непосредственно нажал на кнопку… Я не хочу обвинять, и не обвиняю в чем-то весь народ целиком, страну. Это несправедливо. Но важно, чтобы понесли наказание те, кто ответственен персонально. Я служил в армии, был в Югославии, я знаю, как военные могут облажаться, я знаю, что значит выстрелить не туда и попасть не в того, по ошибке. Но это тоже вопрос — был ли он сбит по ошибке. Возможно, гражданский самолет был целью. Тогда чья это была идея, чья персонально? Все эти вопросы остаются. И я не верю в простые красивые ответы, я понимаю, что истина может быть неприятной, но мне все равно.

— Многие склоняются к тому, что «Бук» был доставлен сепаратистам из России.

— Несколько месяцев я тренировался на противоракетных системах. И я вам скажу, что нахожу фантастическим, что те вооруженные пацаны, по 17—18 лет, или беззубые мужики, которых я видел в «ДНР», способны управлять такой сложной штукой, как «Бук», и сбить гражданский самолет. Come on! Я хочу знать, кто на самом деле сбил. И мне не нравится, что США, заявив спустя несколько дней после трагедии, что они располагают точнейшими снимками места события со спутника, до сих пор не показали нам их. Почему они тянут? Это нормально?

— Не любите Америку?

— Я не люблю политиков. Люблю кока-колу, Мерилин Монро, «Металлику»…

— До этой трагедии вы следили за российско-украискним конфликтом?

— Конечно. Следили многие люди вообще. Россия оккупировала украинские территории? Я скажу — да. Но точно так же оккупацию совершают другие. Эту войну развязали политики — тоже да. Виноваты те, кто обладает силой, но идет по пути разрушения. Сильные, которые должны гарантировать мир, в итоге устраивают войны.

— Мне очень жаль, что так вышло, — говорю на прощание. — Простите.

— Вам не надо извиняться, — говорит Робби. — Вина — это всегда персональное. И вы тут не при чем. Я люблю Россию и хочу приехать в Москву, но такое отношение не означает, что виновные, если они окажутся в вашей стране, должны остаться без наказания… Кем бы они ни оказались, с какими флагами бы ни ходили.

К микрофонам, установленным в разных точках конгресс-зала NBC, со списками подходят люди. Молодые произносят имена взрослых. Родители зачитывают имена детей. Имена, уже зачитанные, переползают на огромный экран. В зале слышно только негромкое шуршание полиэтиленовых упаковок с одноразовыми платками.

…Дэйзи Улерс, 20 лет, и Брюс Фредрикс, 23

Лоренс ван дер Грааф, 25, и Карлин Кайцер, 25

Дора Шахила Касим, 47

Гэри Слок, 15

Питер Эссерс, Эмма Эссерс, Валентин Эссерс.

Эльсмике де Борст, 17…

Ханс де Борст живет к югу от Гааги — в деревне с забавным названием Монстер. «И вам придется приехать в наш уютный Монстер, вам понравится!» — написал мне голландец, добавив улыбку-скобочку. У Ханса небольшая двухъярусная квартира в таунхаусе. Перед дверью его припаркован «Форд-фокус». На газончике соседней квартиры ребенок летает туда-сюда в самодельных качелях, закрепленных на дереве. Ханс машет рукой: заходите. Единственная комната первого этажа заставлена фотографиями его дочери Элисмике. Семнадцатилетняя девушка вместе с мамой, отчимом и сводным братом отправились рейсом MH17 в Малайзию на каникулы.

— Когда я узнал, земля провалилась под моими ногами. Я не мог поверить, что моя дочь может быть мертва. Кто-то должен был уцелеть, — говорит Ханс. — Но потом я нашел ее имя в списках. Ее тело нашли почти сразу. Мне сказали, что мне повезло. Я не мог понять, что это значит — повезло. Но потом понял, когда стало ясно, что многих других пассажиров опознать удастся только с помощью экспертизы. Но для меня ничего уже не было утешением. Начался ад, все хуже и хуже. Что дальше? Я не знал. Началось расследование, но разве оно может вернуть мою дочь? И есть ли гарантия, что виновные понесут наказание?

— У вас есть мысли, кто виновен в этой трагедии?

— Это вопрос, на который должны ответить расследователи. Но мы понимаем, что Россия поддерживает сепаратистов. Я очень надеюсь, что будет создан трибунал и те, кто нажимал на кнопку, понесут наказание. Но Россия оказалась против трибунала. И теперь я сомневаюсь, что нажавшие на эту кнопку будут найдены. Возможно, они где-то за Уралом, или в тюрьме, или вообще их нет в живых.

— Вы вините только конкретных исполнителей?

— И тех, кто отдавал приказ, конечно. И тех, кто не закрыл небо для полетов. Это невообразимо, что пространство над зоной боевых действий было открыто. Украина, разумеется, несет ответственность за это.

— Многие винят российские власти, Россию в целом.

— Конечно, и я думаю на Россию, да. Но я не говорю о стране в целом, я говорю о тех, кто совершил это преступление. Кто нажал на кнопку, кто непосредственно отдал приказ ехать с «Буком», также виноваты авиакомпания и авиационные власти.

— Я уже спрашивал Роберта Улерса, спрошу и вас. Что вы знали об этой войне до крушения MH17?

— Что-то знал. Я никогда не доверял политикам и пытался всегда разобраться в ситуациях сам. Я знал, что Россия пришла в Крым, когда Запад поддержал Украину в революции, а голландские политики приезжали в Киев и кричали: «Вступайте в ЕС! Вы — Европа!» Но я понимал, что люди в Восточной Украине не согласны с этим, они не хотят идти в Европу… Поэтому здесь есть ответственность и наших политиков. Возможно, лучшим решением было бы, если бы Украина разделилась на две части. Россия забрала бы себе восток, а Европа — западную часть.

— Вы серьезно?

— Я не знаю. В таком случае не было бы этой войны!

— Вы ведь писали Путину письмо?

— Да, после того, как я немного пришел в себя, я написал ему и сепаратистам открытое письмо. Конечно, никто не ответил мне из Кремля.

— Вы надеялись на ответ?

— Я не знаю, Павел, но я был удивлен молчанием.

— Вы верите, что расследование, которое сейчас идет в Голландии, к чему-то приведет?

— Я хотел бы. Но у меня нет уверенности, что удастся привлечь ответственных. Есть радиоперехваты, где сепаратисты говорят, что сбита украинская «птичка», есть снимки «Бука», который спрятали потом в России, я надеюсь, что будут обнародованы снимки со спутников США. Но Россия ничего не признает, говорит: если и есть какое-то участие, то это наши военные приехали в отпуск, ничего не можем поделать с этим. Приехали повоевать вместо отпуска — какая чушь! Кстати, скажите, это же вы брали интервью у двух арестованных российских контрактников?

— У капитана Ерофеева и сержанта Александрова — да.

— Для нас это было доказательством, что армия России присутствует на Украине… Но Кремль не признает никакого участия. Выступает против трибунала. Но если нечего скрывать, почему тогда против? Было бы здорово, мы были бы рады, если бы Россия помогла в расследовании. Но она не хочет. Мы все пытаемся понять Россию, и нам это тяжело.

Ханс идет заваривать нам кофе и замирает возле большой настенной фотографии Элисмике, где она идет по песку вдоль моря и оборачивается на камеру.

— А знаете, ведь в этом году она должна была сдавать выпускные экзамены. На прошлой неделе я собрался с силами и поехал в ее школу на выпускной. Я видел счастливые лица ребят и представлял, что моя дочь тоже здесь… Да, у меня есть выпускной альбом. — Ханс растерянно идет к шкафу и достает из него толстую синюю папку. — Тут фотографии одноклассников, и вот есть фото Элисмике. Ребята посвятили ей слова: «Дорогая Элисмике. Это твоя страница в альбоме. Мы будем помнить и любить тебя. Мы постараемся продолжить жить без тебя, хоть это будет нелегко»…

Ханс молча разглядывает альбом.

— У вас очень красивая дочь, Ханс. Это правда.

— Спасибо.

— У вас так много фотографий повсюду, Ханс…

— Да, я знаю. Мне говорят, что я должен отпустить ее и жить дальше… Тем более у меня есть и моя семья. Мы постоянно видимся, хоть и живем раздельно. Но я хочу не забывать Элисмике. Это невыносимая жизнь, но я не хочу по-другому.

— Спасибо что приняли нас, Ханс.

— Я рад, что вы приехали, — сказал седой голландец и добавил: — Увидимся!

К микрофону Конгресс-центра выходит смуглая высокая девушка в платке. Шарифа Асма Альджуни, жена второго пилота.

— Не представить боль, которая остается в сердце. Но никуда не уйдет любовь, которую я хочу разделить со всеми вами… Я хотела бы выполнить последнее задание своего мужа [произнести его последние слова во время того полета] которое ему уже никогда не придется выполнить самому. Послушайте их со мной. — Шарифа слегка отступает от микрофона. — «Ассаляму алейкум и добрый вечер, дамы и господа, девушки и парни. Говорит старший помощник капитана Ахмад Хакими. От имени капитана и всего нашего экипажа я еще раз приветствую вас на борту «Боинга»-777 «Малайзийских авиалиний», наш рейс MH17. Погода на всем протяжении маршрута хорошая, и уже скоро мы приступим к снижению, — голос девушки срывается, и она делает паузы. — От имени «Малайзийских авиалиний» и всего нашего экипажа еще раз благодарим вас за полет с нами. Спасибо и приятного вам дня!»

Ньювегейн — Гаага — Амстердам