Прекрасный, грустный, гордый, безденежный юноша Дорант безнадежно влюблен в богатую вдову Араминту. Социальная пропасть меж ними неодолима: даже богатый дядюшка Доранта — всего лишь стряпчий Араминты. Племянника он намерен женить на молодой деловитой компаньонке вдовы Мартон: той тоже светит кой-какое наследство, чего же лучше? Всяк сверчок знай свой шесток. И в этом убеждении Париж Мариво тверд, как Замоскворечье Островского.

Разбитной слуга, добрый гений, устраивает влюбленного к Араминте управляющим. Тонкая игра ревности, кокетства, продиктованных юноше писем о мнимой любви к другому медленно накаляет воздух дома. Светская дама боится любить. Ее изящество, небрежная властность, деловитость — броня, попытки защититься от хаоса жизни и чувства. Тонкая броня. Она бьется.

Спектакль Бонди лаконичен и изящен. Никакого рококо: хрупкая Араминта — Изабель Юппер — занимается модной гимнастикой тай-цзи, на ее рабочем столе мерно гудит принтер, ее мечтам подпевает Элла Фицджеральд, ее компаньонка похожа на секретаршу при бизнесвумен. О том, как холодна и пуста эта прелестная, никого ни к чему не обязывающая жизнь, можно догадаться по отдельным жестам. И по плодам шопотерапии (которая, как известно, заменяет психотерапию): туфельки, туфельки, туфельки всех цветов и фактур, изящные туфельки Араминты — что угодно для души! — стоят на сцене десятками пар, охранной цепью оловянных солдатиков гламура.

…Но шопотерапия — она же психотерапия — явно не работает. Дама эту коллекцию не носит.

Героиня Бонди и Юппер проходит много ступеней: от милого, почти вельможного цинизма и непреложного чувства своей биологической несовместимости с безденежным красавцем — через рассчитанную дерзость жестов и застенчивую, как у школьницы, мимику спрятанного чувства — к твердому осознанию того, что для нее — наконец, почти на закате! — стало важно по-настоящему. Совет да любовь? Бог ведает: в финале влюбленные, измотанные силой надежд и борьбой за право быть вместе, лежат в разных концах сцены. И белая фигурка Араминты, погруженной в мечты, кажется такой же одинокой, как при первом выходе на сцену: Мариво был мудрец…

Профессиональный блеск игры Юппер и всего ансамбля, режиссуры Люка Бонди делают гастрольный спектакль «Одеона» очаровательным. Но все-таки лавстори с хеппи-эндом грустна.

Героиня проекта — в окружении коллег и партнеров — рассказала об этой работе, о будущей роли в «Одеоне», об отношениях с русской культурой.

— Люк Бонди перенес действие пьесы из XVIII века в XXI. Вы полагаете, такие муки мезальянса возможны в Париже-2015?

— Ценность классики — именно в том, что она больше своего времени, легко проходит сквозь него и остается живой. Мариво умел показывать самые сложные и тонкие движения души, играть целым веером смыслов. Вроде бы «Ложные признания» — о любви, так? Но и о том, как социальные условия влияют на жизнь людей. И Люк Бонди хотел сосредоточиться именно на этой теме: социальные условия. Как они ранят, как меняют жизнь, как ставят перегородки между героиней и ее единственной — если не лгать самой себе — возможностью стать счастливой…

И как многослойны эти перегородки! Ведь они не только вовне, в мнениях домашних, слуг, адвоката: большая часть их — в самой героине. В ее опыте. В ее привычных мнениях.

Араминте страшно и больно ломать барьеры. И это вечная, вполне сегодняшняя тема.

— Ваша героиня, такая светская, стильная, уверенная в себе, кажется иногда испуганной девочкой. Точно груз наследства, кодекс поведения богатой дамы ей не по силам.

— Ну, с испытанием богатством она справлялась легко. Пока не пришла любовь. Все было очень мило, забавно, безболезненно — пока любовь не сделала ее уязвимой, не принесла с собой совершенно невозможную прежде мысль о сломе сословных границ… И вот — все ее страхи растут, как тени при свече. А то, что начиналось как игра, как легкое кокетство с достойным юношей (увы: наемным служащим без гроша за душой!), — становится мукой, вырастает почти в трагедию. Мне кажется, Мариво нащупал тут что-то страшно важное, глубокое знание о людях.

Но, возможно, в ней есть и что-то от вечной девочки. Пока она не решилась на шаг из круга.

У Араминты совершенно невозможная мать, такой роскошный осколок «старой буржуазии». Она правит взрослой дочерью железной рукой, переносит на нее свои — очень буржуазные — мечты об аристократизме и аристократии. Требует восходить по социальной лестнице все выше, твердо идти вверх — ведь есть шанс стать графиней Доримон… И только когда героиня находит силы сказать этому вечному давлению «нет!» — она окончательно взрослеет. Ближе к финалу.

— «Ложные признания» надолго останутся в репертуаре «Одеона»?

— Увы, уже нет. Но уровень этого спектакля, работа с Люком Бонди и замечательными артистами — Бюль Ожье, Ивом Жаком, Луи Гаррелем — были для меня счастливым временем.

— Но у вас новый проект в сезоне 2015/16. И вновь в «Одеоне». Вы будете играть Федру у известного польского режиссера Кшиштофа Варликовского. Кто ваш Ипполит?

— Так складывалось, что режиссеры, которые хотели работать со мной, выбирали именно сцену «Одеона». Роберт Уилсон, Жак Лассаль, Люк Бонди… Варликовский поставил в «Одеоне» пять лет назад «Трамвай «Желание», где я играла Бланш. А «Федра» будущего сезона — не «Федра» Расина: там есть и фрагменты «Федры» Еврипида, «Федры» Сенеки. И Ипполитов там несколько.

— Ваши работы в кино в России знают и любят. Помню, сколь культовым фильмом была здесь «Пианистка», очень точно попавшая в слом времен, в слом самоощущения Москвы. Вчера вы впервые играли в Москве на сцене. Ваши впечатления?

— Гастрольный спектакль всегда очень отличается от спектакля «домашнего». Зритель, говорящий на другом языке, не так следит за текстом. Зато он предельно внимателен к языку тела актера.

Для меня были важным опытом и уже довольно давние съемки здесь, в фильме Игоря Минаева «Наводнение» по прекрасной новелле Евгения Замятина (я не знала ее раньше). Самые невероятные воспоминания остались об этих съемках в России 1993 года!

— Вы следите в какой-то мере за «русскими гастролями» в Париже?

— Стараюсь следить. Я горда тем, что кинофестиваль в Марракеше, где я была председателем жюри, присудил Гран-при фильму Ивана Твердовского «Класс коррекции». Знаю, что только что на Авиньонском фестивале прошел спектакль Кирилла Серебренникова «Идиоты», к сожалению, меня в те дни в Авиньоне не было. Много лет помню спектакль Камы Гинкаса по Достоевскому («К.И. из «Преступления». — «Новая»), видела спектакли Юрия Любимова, Льва Додина, Анатолия Васильева. Внимательно слежу за Андреем Звягинцевым — начиная с его дебютного фильма.

Если уж говорить о «русском влиянии» — оно началось давно. Когда-то фильм «Летят журавли» и игра Татьяны Самойловой в нем потрясли меня. И впервые вызвали желание стать актрисой…