На допрос меня увезли на следующий же день после антивоенного митинга у дома правительства в Донецке. События, которого власти «ДНР» совершенно не ожидали. Не ожидали его и журналисты, которых в городе в тот день оказалось немного. Да и сами жители вышли на улицы стихийно, не до конца понимая, чем этот их порыв может закончиться. Большая толпа народа просила главу «ДНР» Александра Захарченко прекратить войну, каждый что-то выкрикивал, многие хотели прорваться к нему со своей гневной репликой. А прорвавшись и увидев, что тот, вспотевший, еле стоит на костыляхПоследствия раны в ногу, полученной еще в феврале, — желали ему выздоровления. Захарченко выслушал людей, но сразу после митинга заявил, что протест «кем-то организован», «все это неспроста» и «есть некие силы…». Силовикам было поручено разобраться.

На следующий день в 14:00 меня забрали в «Министерство государственной безопасности ДНР» — прямо из кафе в центре Донецка, где я встречался с сотрудницей «республиканского пресс-офиса» Татьяной Егоровой. Девушка пригласила меня на беседу и неожиданно пообещала выдать аккредитацию для работы в «ДНР» — притом, что ее я не мог получить уже неделю. Выдавать бумагу без проведения некоего собеседования мне отказывались, дату собеседования также никак не назначали. И все это несмотря на наши телефонные и письменные обращения к «министру информации ДНР» Елене Никитиной, которая сначала обещала помочь, но затем тоже перестала отвечать.

— Ты мне не скажешь, почему наше руководство так вас боится? — спросила меня Татьяна.

— Понятия не имею.

— Не хотят, чтобы вы здесь работали.

— Почему?

— Ну говорят, необъективно освещаете события, которые у нас происходят… Но я тебе сразу скажу, что тут не согласна [c такой точкой зрения]. Я тебе сегодня помогу с аккредитацией. Но у руководства ДНР позиция четкая: нет вообще [не давать аккредитацию]. И не только тебе, вообще всей «Новой газете».

— А кто принимал такое решение?

— […] Ну, я так подозреваю, на уровне Захарченко.

— Он про нас знает?

— Кто же не знает «Новую газету»! — сказал Таня.

В эту минуту к нашему столику подошли двое автоматчиков в камуфляже и двое в штатском. «Вы Павел Каныгин?» — спросил в штатском. «Да, это я». «Отлично. Давно вас ищем. Вставайте! Вы задержаны госбезопасностью Донецкой республики».

Автоматчик направил на меня дуло автомата, его коллега взял меня под руку и повел в микроавтобус. Татьяна допивала лимонад.

Меня вели к машине. Молодой парень — сотрудник в штатском — подгонял меня в спину своей барсеткой и говорил: «Давай быстрее иди! Ты же у нас спортсмен!» — и хохотал.

В салоне микроавтобуса один из людей в камуфляже поставил автомат себе между ног и достал из кобуры пистолет. Передернув затвор, мужчина в бандане цвета хаки сказал: «Я псих и параноик. Дернешься или ляпнешь что-то — урою тут же, ты понял?!». «Хорошо», — сказал я. Второй автоматчик сел в кресло водителя и протер платком пот со лба. На меня надели наручники.

— Ты за кого воюешь? За кого ты вообще — за нас или, сука, за укропов? — спросил мужчина в бандане, направляя пистолет в мою сторону.

— Я ни за кого не воюю. Я за мир.

— За мир, сука?! — разозлился он. — За мир, значит?! Он за мир у нас, …, Сань!

После этого автоматчик ударил меня в глаз.

— За мир он, …! А дети гибнут за что?! — сказал Саня.

В наручниках меня завели в здание МГБ на улице Шевченко. Там меня встречал полноватый мужчина невысокого роста, который руководил допросом все последующие 4 часа. С вещами меня завели в один из кабинетов.

— Вы догадываетесь, за что вас задержали, Павел Юрьевич? — спросил полноватый мужчина.

— Совсем не понимаю.

— А вы подумайте.

— Вот у вас в вещах обнаружена визитка МацукиАлекей Мацука, донецкий журналист, ныне критикующий режим "ДНР" из Киева. Вы работаете на него?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Ну конечно! — сказал полноватый мужчина. — Вы на него работаете, у вас его визитка. А это известный подрывник, враг ДНР, за американские деньги очерняет республики и Россию. И вы с ним заодно. С Мацукой!

— Мы виделись один раз в жизни, он дал мне свою визитку, люди часто обмениваются визитками при знакомстве…

— Да хватит врать! — не выдержал полноватый. — Он американский наймит, к тому же гей. Вы знали об этом?

— Мне все равно, кто он.

— Он тебе просто наркотиками платит, — сказал оперативник с кривым носом. — Вместе нюхаете?

— Да, Паш, ты уж признайся — кокс-то нюхаешь? — поменял тему допроса полноватый.

Я спросил, как его зовут, и в каком я нахожусь статусе.

— Ну Вячеслав, к примеру, зовут — сказал полноватый. — А статус? Ну какой у тебя может быть статус. Ты обнюханный!

Я спросил, могу ли сделать один звонок в Москву.

— Или в Вашингтон? — засмеялся Вячеслав. — Ладно, мы тебе предлагаем два варианта. Или ты говоришь нам, что нам нужно, и мы тебя отпускаем в Россию или можешь дальше тут умничать и пойдешь, минимум, на 30 суток подвала.

— Что вы хотите услышать?

— Про Мацуку, про наркоту, что там еще у нас?

— Я же вам все сказал.

— Ну а мы сейчас поедем к тебе в гостиницу, проведем обыск и, я уверен, мы там точно что-нибудь найдем, — сказал Вячеслав.

— Хорошо, давайте.

— Какой смелый, — сказал Вячеслав. — На тест его давайте! Пусть мочу сдаст.

— В наручниках, Михаил Юрьевичнастоящее имя Михаил Юрьевич Квакин? — спросил оперативник с кривым носом.

— Да, да, ведите прямо так его, — ответил «Вячеслав» Михаил Юрьевич.

Меня повели на этаж ниже в кабинет с надписью «медпункт». Женщины перебирали лекарства, упакованные в коробки с украинскими надписями. Оперативник распорядился, чтобы мне обработали глаз. Вокруг засуетились эти самые женщины.

— Еще ухаживаем за тобой, — сказал кривоносый. — А потом напишешь, что только мучили.

— Не надо было ни того, ни другого, — сказал я.

— А почему у него акцент такой, Игореша? — спросила одна из женщин.

— Россиян он. Но работает на американцев.

— А, пятая колонна, — ответила та. — Что же вы так Путина не любите своего?

— Да если б не Россия, нас бы задавили вообще, ты понял!? — сказал Игорь. — Иди пописай в банку.

Я сказал, что не хочу. «Значит, хочешь снова по-плохому?» — спросил Игорь. Получилось совсем немного. Одна из санитарок разглядывала банку: «Маловато, но посмотрим».

Меня снова повели в кабинет. «Вячеслав» крутил в руках мой лэптоп и телефон: «Как он тут включается…». «Нужен пароль, Михаил Юрьевич». «Говори пароль», — потребовал Михаил Юрьевич. Я отказался. «Ты говори, а то получишь по … (грубо: лицу — Ред.)».

Я попросил сообщить, за что меня задерживают.

— Для беседы, — сказал Михаил Юрьевич. — Мы знаем, что ты сотрудничаешь с «Громадским телевидением» этим украинским, передаешь им информацию, а также Мацуке передаешь.

— Ничего не передаю, я рассказываю открыто, что вижу.

— В этом и проблема — рассказывать врагам, что у нас происходит, — сказал Михаил Юрьевич. — Ты же российский журналист, должен давать позитивную картинку.

— Я даю ту, которую вижу.

— Да-да, но позитивную, которую видишь.

Я сказал, что так не работаю.

— Значит, плохо работаешь! Вот ты сообщил там, что люди выходили на митинг против войны. Но ведь люди требовали и наступления. Надо было сообщать это!

Я сказал, что требовали и то, и другое.

— Эта твоя объективность так называемая вредит и России, и нам, понимаешь? — ответил Михаил Юрьевич. — Зачем ты писал, что «Боинг» сбили из Снежного? Ездил, опрашивал людей. Зачем раскачивать эту лодку?! А ваша эта Костюченко про бурята написала, с ней бы тоже поговорить. Вот это все большой вред.

Я сказал, что думаю по-другому.

— Не надо умничать, этот Мацука и «Громадское» у нас запрещены! Значит, ты нарушаешь наш закон, совершаешь преступление. Игорь, что у него по наркоте?

— Да там полный букет! Эх, журналист, ну ты вообще!

Оперы — их в кабинете было человек пять — стали хохотать.

— А мы сейчас это еще и выложим куда-нибудь в интернет, — сказал Михаил Юрьевич. — Что ты скажешь на это нам?

— Выкладывайте.

— Ну ты же нюхаешь? Ну признайся, наконец. Ну употреблял же? Ну вот давай честно. Ну хоть граммулечку, а?

— Я же вам сказал, что нет. Нельзя по здоровью.

— Надо тогда все же поискать в гостинице, — расстроился Михаил Юрьевич. — Переберем все вещи, в носках поищем, трусах, тебя разденем. Найдем-найдем.

Я спросил, могут ли мне снять наручники, потому что затекли ладони.

— Если затекли — это плохо, — сказал Михаил Юрьевич. — Вот скажи, ты понимаешь, что у нас война, мы воюем тут с Америкой, а такие, как ты, на нее работают? Получаете еще бабки оттуда!

Я сказал, что работаю на свою редакцию и читателей.

— Давай быстро пароль к телефону!

— Я вот к Путину нормально отношусь. Может, он не лучший, но единственный. Наш человек, — сказал Игорь.

— Вы раньше работали в СБУ Донецкой области?

— Это неважно. Важно, что мы все русские люди, — сказал Михаил Юрьевич.

— Мне в рапорте что писать? — спросил Игорь.

— Что такой-то такой-то был в состоянии наркотического опьянения. Адекватно отвечать на вопросы не мог, спутанное вот это сознание, — сказал Михаил Юрьевич.

Я предположил, что как офицеру ему должно быть где-то в глубине, наверное, неудобно. «За что?». «За вот эту ложь». «А что такое ложь? У нас война, мы должны победить».

В эту минуту в кабинет зашел еще один человек в штатском.

— Шеф сказал: ничего не изымать, выдворять. А я думал, оставят его здесь на 30 суток.

Я поинтересовался, кто принимал решение о задержании, допросе и прохождении теста.

— Наше руководство, конечно.

— Лукашевич (глава «МГБ» — П.К.) решил? — уточнил.

— Ну да, непосредственно, как бы, больше некому.

— А Захарченко в курсе?

— Все в курсе. Но формально ты, как бы, работал без аккредитации, ты нарушил закон, к тому же передавал информацию украинским СМИ. Они ее использовали в своих целях, переврали.

Я сказал, что это интернет, и невозможно запретить кому-то что-то использовать. Попросил посмотреть видео, почитать мои репортажи: «У вас тут есть интернет?»

— Здесь нету, но я сейчас пойду и посмотрю, — сказал один из оперов и зашагал куда-то по коридору.

Другой его коллега снова погрузился в мой телефон «Он тут кому-то пишет: «МГБшники за мной следят целый день…». В кабинете захохотали. «Борзый заметил нас». «Можно было бы и так встретиться, без принуждения». «Это неинтересно», — сказал Игорь. «Телефон твой надо бы изъять, по-хорошему». «Сколько он стоит? Новый себе купишь». «Да и компьютер». «Да нет, потом точно скажет, что отобрали». «Я бы тоже квартиру себе в Москве купил». «Да ты эту сначала отработай!». Все хохочут. Наконец, опер, ушедший в кабинет с интернетом, вернулся.

В это время на мой телефон стали один за другим поступать звонки. «МГБшники» немного засуетились. Михаил Юрьевич сказал, что перед выдворением все-таки надо осмотреть номер в гостинице. Молодые опера Игорь и Иван отвезли меня в отель.

На столике в номере был чайный бокс с пакетиками растворимого кофе и чая: «А можно их взять?», — сказал Иван.

— Шампунь тоже бесплатный здесь по ходу, — сказал Игорь из ванной комнаты.

— Наркоты реально нет.

Закончив с обыском, Ваня и Игорь отдали мне рюкзак с вещами и документы.

Посадили на переднее кресло машины старой «Шкоды фабия». Ехали к границе часа два.

— Я вот рэп американский люблю, — сказал Иван, включив приемник. — Ты любишь?

— Ты пойми, у нас работа такая, — сказал мне Игорь.

Я сказал, что, по мне, их работа — не очень.

— Мне 23 года, а что я еще буду делать?! — обиделся оперативник.

Тогда я спросил, что он еще умеет. «Вот именно, — сказал Игорь. — Только это и умею».

Я спросил, разве меня «не депортировали из ДНР»?

— Да ну. Как бы, считай, что мы с тобой даже любезно побеседовали, — сказал Иван. — Ну приложили слегка. Хотя про нас обычно такое рассказывают! Была у нас одна главный бухгалтер, сидит сейчас, она себе специально лицо часами расцарапала, чтобы нас выставить зверьми.

— Ну мы естественно, ей дали за это, — добавил Игорь.

Проезжаем украинский КПП «Успенка». Дальше опер Игорь ведет меня 100 метров пешком на российский пост «Матвеев Курган», где нас уже встречает капитан пограничного службы ФСБ. Они здороваются за руки. Затем капитан говорит, что задаст мне несколько вопросов и отпустит. Например, он спрашивает, везу ли я оружие или боеприпасы. «Может, вы воевали, — говорит капитан. — Мало ли».

Через пять минут меня выводят за пределы КПП и отпускают. Впереди и по сторонам пшеничные поля.

Донецк — Ростов

P.S. Просим Следственный комитет РФ, Генпрокуратуру Украины и прокуратуру города Донецка считать данный материал официальным заявлением о совершении преступления.