СюжетыКультура

Оправдание Лулу

Опера Берга в постановке Чернякова в Мюнхене стала международной сенсацией

Этот материал вышел в номере № 62 от 17 июня 2015
Читать
Опера Берга в постановке Чернякова в Мюнхене стала международной сенсацией
Изображение

Это четвёртый спектакль Дмитрия Чернякова в Баварской национальной опере – раньше были «Хованщина» Мусоргского, «Диалоги кармелиток» Пуленка и «Симон Бокканегра» Верди, все под управлением Кента Нагано. Знаменитый (но скучноватый) японец теперь трудится в Гамбурге, а в Мюнхене главным дирижёром Кирилл Петренко, родом из Омска, который за полтора десятка лет стал одним из самых почитаемых маэстро в мире. После «Парсифаля» – первой немецкой оперы, своеобычно поставленной Черняковым в немецкой столице, – внимание к его «Лулу», тоже такой немецкой-перенемецкой, особое. А с Петренко после его бешеных успехов в «Кольце нибелунга» Вагнера в звёздном Байройте и «Солдат» Циммермана в Мюнхене вообще никто глаз не сводит.

Спектакль получился феноменальный. По трём параметрам – режиссёр, дирижёр, примадонна. Всё остальное потрясающе – но эти трое заткнули всех самых блестящих за пояс.

Черняков поместил действие в огромные стеклянные выгородки, и мы сразу ощутили себя в мегаполисе. В этих больших поблёскивающих коробках с проёмами никаких аксессуаров. Нам как будто бы в изящных жёстких иероглифах, без всяких интерьеров и пейзажей, рассказывают историю выдающейся личности, женщины чуть за сорок, красавицы и невротички, историю, которая сводит с ума. Потому что больше нет Лулу из Франка Ведекинда и Альбана Берга, женщины-вамп, совращающей и губящей невинных юношей и гораздых мужиков, а есть редкой глубины «персоналити», которая, да, обольстительна и хороша собой, но свои главные достоинства скрывает не на блестящей поверхности, а в глубине мучительной психики, влекущего микрокосмоса – он за время оперы становится для нас макрокосмосом, образом сегодняшнего мира.

Лулу зациклена на докторе Шёне, они мучают друг друга своей любовью-ненавистью с изуверским умением, хотя в конечном счёте спектакль можно назвать в полном смысле монодрамой. Всегда одетая в белое, Лулу принимает разные облики, постепенно низвергаясь в бездну помешательства. Поразительна по внешней отточенности массовая сцена в третьем акте, когда Лулу сидит на стуле в шелках и мехах, одна-одинёшенька, а участники массовки шеренгой, почти неподвижной, комментирующей, судачащей, остаются за её спиной соглядатаями надвигающейся катастрофы. Даже в сценах финальных, когда безумная Лулу стала уличной женщиной, Черняков избегает вторжения быта. Только в двух-трёх едва заметных деталях угадывается эта «проза жизни». Потому что главная цель здесь у режиссёра – поэзия жизни и поэзия смерти, и язык его, не без помощи хореографа Татьяны Багановой, оберегает себя от натуралистических подробностей. Баганова и Черняков ставят интерлюдии как кордебалетный комментарий к главному действию, и пары разного возраста, то враждующие, то флиртующие друг с другом, окутывают фигуру Лулу своего рода дымкой, леонардовским сфумато.

Дирижёр Кирилл Петренко превращает музыку Берга, не такую простую для восприятия, в поток красоты и изящества. Каждая нота встраивается в связную драматургическую панораму. Трагедия находит своё жилище в грозных нагромождениях страшных вскриков, и они доводят нас до лихорадки. Музыка «Лулу» превращается в этом спектакле в символ нашего мира.

Немка Марлиз Петерсен не впервые поёт Лулу, и многие её прочтения ролей уже приносили ей лавры лучшей оперной певицы. Здесь снова триумф, но какой-то особенный, не столько театральный, сколько общечеловеческий. Конечно, она поёт зубодробительную партию с невероятным изяществом, как будто не напрягаясь ни на секунду. Все верхи восхитительны, фразы выточены тончайшей пилочкой. Но главное – внутренняя завершённость душевного облика. Есть единственная сцена в опере, когда Лулу появляется в чёрном, – она выходит из тюрьмы. Еле идёт, ноги заплетаются. И надо слышать, как она поёт: «Я два года не видела комнату». Ты сразу понимаешь, что такое тюремное заключение, что такое отсутствие свободы для любого человека.

Про сцену с массовкой я написал выше слово «сидит». Но внешний рисунок роли тут выстроен с такой невероятной тщательностью, с таким обилием изысков в языке тела, что скорее подходит другое, более ёмкое понятие – «живёт». В этом и есть человеческое высказывание всего спектакля – безграничность человеческого проживания.

Конечно, и у датчанина Бо Сковхуса – доктора Шёна – не отнять редчайшей театральной выразительности. Мы понимаем, что только такого героя могла выбрать себе в пассии разборчивая Лулу. Она и в злостном Джеке-потрошителе в конце спектакля узнаёт своего единственного. Она сама себя убивает, не виновная ни в чьей другой смерти. Она не может жить рядом с фальшивым Шёном, в фальшивом мире. В Мюнхене полностью удалась многочастная операция под названием «оправдание Лулу», которую осуществила русская постановочная группа. Это переживание можно смело назвать весьма патриотическим.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow