Двадцать лет назад, когда земля была не ухожена, двор запущен, а дом выглядел облезлым и ветхим, строители, ремонтировавшие соседнее здание, оставили у угла бывшей конюшни чаезаводчиков Боткиных, ставшей, по счастью, моей мастерской, ржавую железную емкость в виде куба размером приблизительно метр на метр. Он был на треть заполнен какой-то агрессивной химической дрянью — то ли клеем, то ли замазкой. И забыт.
Сдвинуть его с места не представлялось возможным. Очень уж тяжел. И тогда я открыл крышку и набил свободное от химии место всякими материальными ошметками времени, теми, что выносили на помойку.
(Ах, какие были помойки в то время! Мой друг — кровельщик и энциклопедист Иван Андреевич Духин — нашел там этюд Коровина, заклеенный «Тремя богатырями» из «Огонька», венские стулья «Тонет», печные дверцы каслинского литья… Да я сам подобрал у мусорного бака чешский электропроигрыватель «Супрафон» на 78 оборотов, который мне отреставрировал замечательный мастер и меломан Сергей Зыков.)
Утрамбовав находки, я досыпал куб песком доверху, а известный архитектор Александр Великанов (довольно похоже) изобразил на оргалите копию произведения Казимира Севериновича, которую мы положили на песок под крышку. Куб выкрасили в черный цвет, и я заказал бронзовую табличку, на которой значилось: «Черный кубометр» — «Черному квадрату» Казимира Малевича от друзей конюшни Роста».
2 февраля 1996 года под звуки духового оркестра Гнесинского института, под жужжание камер (знаю, что не жужжат, но так красивее) РЕН TV, при попустительстве замечательной Ирэны Лесневской, пригласившей свою съемочную группу, неплохая компания собралась на торжественное открытие.
Музыканты играли, прожектора светили, камеры крутились, мороз (-17°) обеспечивал зимний холод.
К микрофону поочередно выходили дорогие гости и близкие «черного кубометра». Перечислю по памяти: (все великие и любимые) знаток Малевича, искусствовед Андрей Сарабьянов, писатель и журналист Ярослав Голованов, артист, режиссер и писатель Сергей Юрский, писатель Владимир Орлов, режиссер Георгий Данелия, актер Валентин Гафт, телеведущий Владимир Молчанов, художница Татьяна Назаренко. А актриса Ольга Остроумова просто-таки спела на этом холоде.
Речи были серьезные и веселые, и телевизионная программа, в которой комментатором был писатель Андрей Битов, отсутствовавший в день праздника в Москве, тоже была серьезной и веселой.
Она получила высокую оценку. В том числе от драматурга Виктора Розова, который выделил ее из общей массы телевизионных шедевров: «Не пойму, что это за бред?»
Ага, точно бред. Радостный и никому не обидный.
А речи были такого уровня эрудиции и юмора, что можно было бы их издать с эпиграфом из Розова. Разве только после «какой» вставить слово «блистательный» со сноской «Ред.».
Шли годы, и агрессивная среда разъела памятник культурному слою. Из этого нашего слоя стала вытекать какая-то дрянь. Металл стал разваливаться на глазах, и был объявлен тендер на утилизацию недавно славной городской шутки. Происходи это в наше время, его, возможно, выиграли бы Ротенберг или Тимченко, но тогда все было строго по правилам. Василий Иванович Цыганков, всего за две бутылки водки, т.е. рискуя репутацией честного человека, погрузил краном и вывез на свалку старый технологический куб, недолгое время бывший властелином нескольких умов.
А в мире образовалась недостача, объемом в кубометр, и это было чувствительно.
Идея настоящего памятника «Черному квадрату» возникла на пустом месте. Единственное пустое место на земле — это не занятый ничем воздух неба. Такое место я увидел над крохотным садиком у моей мастерской.
С моим незабвенным Иваном Андреевичем Духиным мы в унылом дворе убрали залатанный асфальт, вынули из земли битый кирпич, грязный редкий булыжник, выкопали с помощью доброго экскаваторщика яму 10х4 метра, глубиной 110 сантиметров и засыпали ее с походом плодородной землей из-под Спасского-Лутовинова. (Кто мог предположить, что два самосвала с прицепами это так много?!) Поход раздали, а остальную землю утрамбовали, и скоро она приняла ростки дикого в своем буйстве «девичьего» винограда, который погнал двадцатиметровые плети и полностью затянул отреставрированную нами стену конюшни.
Ирина Бандорина и Ирина Окунева привезли из ботанического сада, где они двигают науку ботанику, купленные законно три японских (так я их называю) яблони, которые в этой богатой земле взялись расти и цвести так буйно и красиво, что мало у кого поднималась рука сломать на память веточку.
Это радостное пространство после смерти Андреича я назвал «Духиным садом» и прибил на стенку табличку, изготовленную по принятым в Москве образцам Дмитрием Муратовым.
Над садиком с зеленой травой, казачьим можжевельником, папоротником «страусовое перо», тремя яблонями, одна из которых — розовая — посажена в память о Духине, я и предполагал поместить памятник самой загадочной картине двадцатого, а теперь и двадцать первого века.
Мне казалось, что он должен парить (висеть) в воздухе неба. Тогда я не читал статью Андрея Сарабьянова об идее Казимира Севериновича сделать из супрематических фигур пространственную композицию и запустить ее в космос (см. научный комментарий А.С.). Жизнь под летящим, парящим, висящим черным кубом давала повод для невеселых размышлений. Однако концепция памятника оказалась в результате не лишенной оптимизма.
Сначала куб предполагалось вывесить на кевларовых нитях. Практически невидимых. В кевларе было что-то от фокуса. Иллюзионисты летают на нем над сценой. Красиво, но как поведет себя материал при длительной нагрузке, особенно в узлах, я не знал. Вдруг перетрется на сгибах.
Великий сценограф Давид Боровский посоветовал всю конструкцию подвески сделать элементом объекта. Видимой. Ход открытый, крепеж проверенный и безопасный. Это важно, когда подвешена такая конструкция.
Сам куб я нарисовал, как умел, а архитектор Олег Алехин на компьютере изобразил грамотный рисунок в разных проекциях.
Собственно, это был не один куб, а два. Внешний «скелет» — белый, образ полей. Внутри — сплошной матовый черный. Соотношение двух кубов в точности соответствовало параметрам «черного квадрата». Это мы просчитали с Сарабьяновым.
Поиски тех, кто мог соорудить конструкцию, способную выдержать снег, мороз, жару, ветер, дождь и при этом сохранить изящество, привели к Василию Евсееву, возглавлявшему небольшую фирму, создававшую оригинальное выставочное оборудование из современных материалов.
Повезло.
Евсеева задача увлекла. Не быстро, но первый вариант был готов. Белая часть — из крашеного профиля алюминиевого сплава, и черный куб — из армированного внутри ребрами жесткости и снабженного вентиляционными отверстиями, чтоб не менял форму от жары или холода, карбона. Его предполагалось вывесить внутри белого на тонких тросах. Однако разница московских температур — около 60° — летом ослабляла бы тросы, а зимой могла деформировать конструкцию. Черный куб Василий укрепил на пересекающихся «спицах» из нержавеющей стали.
В готовом виде памятник в порядке испытаний простоял два лета и две зимы, не потеряв лица.
Осенью, договорившись с владельцами соседних зданий, я укрепил в стенах на десятиметровой высоте мощные крюки, за которые предполагается цеплять тросы, на которых повиснет памятник.
И не торопясь начал готовить оснастку.
Купив четырехмиллиметровые тросы из нержавейки и нержавеющий крепеж — зажимы, карабины, талрепы, коуши (Какие слова! Морские), я принялся собирать подвеску. В это время ко мне в Москву приехал блестящий, мирового класса детский хирург Владимир Алекси-Месхишвили. С присущей ему аккуратностью, тщательностью и красотой он закрутил много гаек на тросах, на которых будет крепиться памятник.
Осталось повесить куб на определенное ему место.
Господи, сколько же я с этим тянул. Рассказывал, как это будет выглядеть, показывал рисунки и собирал вежливые восторги, объясняя ленью свои опасения, что красивая идея окажется нереализуемой.
Однако время оказалось сильнее страха.
11 мая во двор въехал заказанный на фирме Николай Медведев на своей автомашине с вышкой. Я залез в люльку, и он поднял меня, чтобы я зацепил основные тросы за крючья и проверил собственным весом их прочность. Наш замечательный дворник — «мастер чистоты» Гриша Хачатурян моим фотоаппаратом сделал несколько снимков и полез на крышу конюшни, чтобы регулировать на блоке длину тросов. К моменту повески пришел и Вася Евсеев, проконтролировать, все ли в порядке. Оказалось — всё.
Операция заняла часов пять.
Когда все помощники разошлись, я изготовил и закрепил нижние стропы.
Получился кубический воздушный шар, к которому вместо ивовой корзины привязана Земля. И мы на ней.
Приехавший с инспекцией Сарабьянов посмотрел на «черный кубометр», парящий среди цветущих яблонь, и сказал:
— Северинович был бы доволен.
P.S.Официальное открытие памятника «Черному квадрату» Казимира Малевича состоится 7 июня. А 8-го картине исполнится ровно 100 лет.
Научный комментарий
Андрей САРАБЬЯНОВ:
— В середине 1920-х годов Малевич работал в ленинградском ГИНХУКе (Государственный институт художественной культуры), где возглавлял один из отделов. Тогда он придумал «пространственный супрематизм» (по его утверждению, первые мысли о нем зародились еще в 1916-м). Это были шаги к созданию новой архитектуры — утопической, суперконструктивистской, неземной. А одним из воплощений стали «планиты» — дома для «землянитов» (людей), составленные из параллелепипедов разных форм. В одном из рисунков с «планитами» Малевич дает указание на материал, из которого следует делать: «белое матовое стекло, бетон, сталь, железо». То есть самые для того времени современные материалы. Напрямую с функцией полета (или парения в воздухе) «планиты» не связаны, но сама их форма, напоминающая аэроплан, невольно некий полет подразумевает. Способствует тому и название, созвучное слову «планета».
Ведь ранее подобные мысли Малевича уже посещали. Малевич писал: «Земля и Луна — между ними может быть построен новый спутник, супрематический, оборудованный всеми элементами, который будет двигаться по орбите, образуя свой новый путь. <…> Супрематические формы, как абстракция, <…> уже не касаются Земли, их можно изучать, как всякую планету или целую систему» (1920). А в 1919 году в брошюре «О новых системах в искусстве», под литографией «Черного квадрата», Малевич поместил объяснение: «Последняя супрематическая плоскость на линии искусства, живописи, цвета, эстетики, вышедшая за их орбиту». Нам важно слово «орбита». Именно в Витебске, куда Малевич приехал в 1919 году, в его голове возникла идея космических полетов. Может быть, стимулом великой идеи стала скудость окружающей жизни, бедность земного существования? Ответа на этот вопрос нет. Но идея полетов, в том числе в космосе, осталась. Да и супрематизм — в самом простом из некоторых аспектов его восприятия — это летящие в неведомом пространстве цветные плоскости.
Парящий сегодня у конюшни Роста «черный кубометр» — не только память знаменитому «черному квадрату» Малевича, но и продолжение его идей.
