Есть несколько бесспорных удач в моей работе заместителем главного редактора журнала «Пушкин» (2008–2011), для которого российские авторы делали свои самые блестящие интеллектуальные рецензии. К ним относится текст Станислава Маркелова «Не читайте эту книгу» — рецензия на российскую Конституцию. Когда я предложил адвокату Маркелову написать такой текст, он на пару секунд задумался и уже с выражением азарта на лице переспросил, точно ли я этого хочу и готов ли к этому журнал. Наряду с аналитикой российской судебной системы Сергея Пашина, это — одна из самых ясных иллюстраций того, как не работает закон.

Другой безусловной удачей можно назвать замечательный аналитический текст «Идеология охранки», написанный Петром Рябовым. Есть тексты, которые, исследуя российское прошлое, предсказывают будущее. К примеру, к ним относится публикация Андрея Зорина о Крыме в истории русского самосознания («Новое литературное обозрение», 1998). Или вот эта рецензия Петра Рябова, которая очень точно схватывает риторические порывы и волнения сегодняшних охранителей. В момент публикации, шесть лет назад, эти наблюдения уже звучали актуально. Но именно сегодня невозможно избавиться от впечатления, что речь идет о фигурах текущего момента, схваченных с портретной точностью:

«Выслуживание перед троном и площадная брань в адрес революционеров преподносятся им как акт героизма. Какое мужество — пойти против общественного мнения… вместе с мнением всемогущей власти! Какой героизм — апеллировать к ксенофобским чувствам обывателя, рассыпая бездоказательные и безнаказанные намеки на «темные силы», стоящие за нигилистами, интеллигентами, студентами!»

О ком это и о каком времени? О Михаиле Каткове в 1860–80-х. Об идеологе «патриотического» охранительства, который начинал свою интеллектуальную биографию вдумчивым философом и умеренным либералом, а закончил одним из нетерпимых пропагандистов и визгливых конспирологов своей эпохи.

Сегодня на публичной сцене действует ряд специалистов, оставивших размеренную научную критику ради нервного политического науськивания. Их главная миссия — поддержание второго защитного пояса вокруг центров официальной и «джинсовой» пропаганды. Как и Катков, они не создают сердцевину пропагандистской повестки, но призваны тонко обслуживать ее тяжеловесные тезисы и отражать любые контратаки со стороны недовольных. Им не откажешь в артистизме при исполнении этой задачи. Особенно им даются призывы к приличиям и позы благородной стойкости перед лицом варварства всех, кто смеет быть недоволен. Они умело демонстрируют нам свой горький и величественный подвиг, обличая преподавателей и студентов под гул тяжелой шовинистической артиллерии. Некоторые из речей, что они повторяют сегодня, были сказаны ими уже в конце 2000-х, но тогда это все еще были состязательные точки зрения, а не нынешние вариации на монотонный военный марш, несущийся из множества динамиков.

Университетский бойкот агитбригады агрессивных дилетантов (в лице Николая Старикова с адъютантами) в РГГУ стал удобным поводом для некоторых из описанных выше лиц для того, чтобы осуществить качественный скачок от роли охранителей к роли глашатаев охранки. Увы, среди таких «скакнувших» оказался и Борис Межуев, который не ограничился критикой бойкота, а неоднократно озвучил требование «разобраться», адресовав его и университетской администрации, и Следственному комитету. «Я не поклонник жалоб в СК — все-таки донос есть донос», — начинает он одно из своих обращений. И вкрадчиво заканчивает: «Повторяю, сейчас еще есть время одуматься, отделаться выговорами и предупреждениями».

«Никаких аналогий!» — заклинала редакция того номера «Пушкина», где был опубликован текст Петра Рябова. В последний год аналогии находят нас сами — и с особой настойчивостью. Чтобы яснее понимать, что происходит сегодня, бывает очень полезно вспомнить лучшие примеры анализа российского неоконсерватизма из середины-конца 2000-х, когда уже достаточно ясно кристаллизовались мотивы и публично зазвучали речи нынешних охранителей. Но в то время все еще был шанс для материализации коллизий в интеллектуальном, а не полицейском ключе. Возможно потому, что тогда охранители еще не занимали мягких кресел, из которых сегодня встревоженно взывают к охранке.

Александр БИКБОВ