Впервые в Россию, в Санкт-Петербург, на празднование 75-летия своего отца приехала Анна Александра Мария Бродская-Соццани. Единственная из детей поэта, кто официально носит его фамилию — Бродская и абсолютно не знает русского языка: домашние звали ее по-русски и запросто Нюшей, но русскому языку никогда не учили. Сейчас она, почти без акцента, может произнести разве только «спасибо», «пожалуйста», «бабушка». Ей еще не исполнилось 22 лет, у нее своя семья, она живет собственной, отдельной жизнью и откровенно не хочет, чтобы ее вписывали в уже бронзовеющий образ отца.

— Анна, вы впервые в Петербурге, впервые в России, здесь о вас совсем ничего не знают. Вы учитесь, работаете?

— Я — мама, у меня маленькая дочь, ей два с половиной года, ее зовут Шей.

По разным причинам мы с моим партнером и дочерью переезжаем в скором времени в Италию, и со следующего учебного года я начну учиться рисованию в художественной школе в Ломбардии.

— Вы очень пластично и легко двигаетесь — занимались танцами, музыкой?

— Очень люблю танцевать джаз, дома пою песенки, но специально ни танцам, ни музыке не обучалась, и никакого особенного таланта у меня нет. Я аккомпанирую себе, когда складываю постиранную одежду или мою посуду на кухне.

— Выступая в Музее Ахматовой на чествовании стипендиатов Фонда наследия Бродского, вы явно вызвали у многих в зале непонимание и даже легкое возмущение своими словами об отказе от авторского права, об абсолютной свободе слова. Рядом со мной немолодые уже люди говорили — что она такое говорит, она же дочь Бродского!.. Видимо, от вас ждали пафосных речей о своем отце, а вы выдали манифест «пиратов».

— Как говорил Аарон Шварц в своем манифесте, который я прочитала, делиться — это моральный императив и моральная необходимость, и это не то же самое, что пиратски захватить чужой корабль и убить его экипаж. Я с этим совершенно согласна: «Движение свободного доступа» отважно сражалось за право ученых не отдавать свою интеллектуальную собственность корпорациям, а свободно публиковать свои работы в интернете. Так к ним сможет получить доступ любой желающий.

— У нас сказали бы, что вы человек левацких взглядов, убеждений…

— Нет, я просто отвергаю любые формы конвенциональной политики, выступаю за устойчивое развитие в области ресурсов, за добро и общую собственность. Думаю, что многие люди хотят революции, переворотов, но я уверена, что на самом деле и миру, и обществу требуется некое успокоение, конструктивное изменение. Хорошим примером групп, которые предлагают подобные изменения, а не стремление к деньгам, является, например, движение The Zeitgeist Movement (неполитическое движение «Дух времени». — Н. Ш .). Россия уже отлично почувствовала материальную, выраженную в деньгах, ценность искусства, современная жизнь в России очень изменилась по сравнению с тем временем, когда здесь жил мой отец: монетарная сторона творчества здесь теперь хорошо известна. Но я хотела бы процитировать Мартина Лютера Кинга: «Чтобы ты ни делал, ты должен двигаться вперед». Россия тоже должна двигаться вперед.

— Ваша семья живет на доходы от реализации авторских прав на творческое наследие вашего отца, а вы призываете сделать все доступным для всех без денег…

— Все равно я считаю, что необходимо отказываться от авторских прав, права на идеи, исследования, работы должны принадлежать всем. И снова напомню слова Аарона Шварца: «Только ослепленные жадностью не согласны с этим. Большие корпорации, несомненно, ослеплены жадностью. Нам нужно брать информацию, где бы она ни хранилась, делать свои копии и делиться ими с миром».

— Вы хорошо знаете творчество отца? Многое, наверное, читали?

— Нет, не много и не подробно, большую часть даже не читала. Мне разные люди рассказывали о его творчестве, те, кто хорошо знает его работы. Но я от многих слышала: когда близкий человек умирает, непросто смириться с мыслью, что ты уже не сможешь получить от него ничего нового — да, этот человек тебе близок, но ничего нового он тебе уже не даст.

— Иосиф Бродский умер, когда вам было два с половиной года, понятно, что большая часть ваших воспоминаний — это рассказы матери. А что-то личное в памяти осталось?

— Да, есть один, очень личный момент, я действительно помню это сама.

— Можете сказать?

— (Короткая пауза.) Нет, не скажу.

— Что из того, что вы читали, вам особенно понравилось?

— Понравился «Боснийский напев» и, конечно, стихотворение «Моей дочери». Недавно начала читать большую книгу эссе «О скорби и разуме», там есть место, где он говорит об определении любви, — мой партнер, с которым я живу, впервые прочитал мне этот текст, это было очень приятно. И все, пожалуй. Спросите меня об этом через десять лет, и я скажу, что прочитала намного больше. Уверена, что мое представление об отце, о его творчестве будет меняться всю жизнь. Мое личное движение — внутреннее, мои поступки будут меняться в том числе и под воздействием его работ. И это хорошо.

— Познакомились со своими сводными братом и сестрой?

— Да, я увидела их впервые, это была замечательная встреча, я надеюсь, что мы будем дальше общаться, будем переписываться.

— В квартиру своего отца вы уже заходили, видели будущий музей. Какие впечатления?

— Мне очень понравилось, есть ощущение времени. Когда я прикоснулась к единственному подлинному, сохранившемуся столу — это был особый для меня момент. Но эта атмосфера происходит в основном от людей, которые вложили так много сил, чтобы превратить эту квартиру в то, чем она сейчас стала. Никаких особых духовных связей не почувствовала, но я тронута той огромной работой, которую проделали сотрудники музея. Поскольку я плохо помню своего отца, считаю, что мне очень повезло — здесь так много людей, которые его хорошо помнят и могут о нем рассказать.

— Понимаю, что у вас было мало времени, но вы хотя бы попытались съездить на могилу бабушки и дедушки?

— Нет, к сожалению, но я планирую приехать еще раз. Сейчас у меня был официальный визит, Фонд наследия Бродского смог оплатить поездку. Посмотрим, как будет в следующий раз.

— В эссе «Полторы комнаты» есть такие слова Бродского, когда он смотрит в зеркало и понимает, что он — это все, что осталось от его матери. Вы испытываете подобные чувства?

— Абсолютно нет! Потому что то, что он написал, создал, его произведения начали жить своей жизнью. Его работы, и все те, кто читал и продолжает читать его произведения, люди, которых он знал, читавшие его, — все это его наследство. Все эти люди несут в себе немного, чуть-чуть от жизни моего отца. Я — не более чем другие люди. Биологически, конечно, я несу его гены, но биологическое — не самое главное.