Дорога была сначала протоптана в горах, а затем прорезана, чтобы соединять людей, но жителей видно не было. Они остались в долинах Тибета пахать примитивным плугом серо-коричневую землю на приземистых яках, украшенных разноцветными лентами, мыть золото в ручьях, торговать в маленьких пыльных городках или молиться в монастырях. Они остались там, где пониже, где тысячи три над уровнем моря, где растет трава, где можно встретиться с путником и перекинуться с ним несколькими словами, подтверждающими, что ты в этой заоблачной стране не один, что здесь есть другие, которые понимают твой язык и образ жизни, и что, по-видимому, существуют еще какие-то страны и в них какие-то люди, чей язык неразличим и которые живут без этих грандиозных гор, вершины которых всегда покрыты снегом, и без чистого, прозрачного неба, темной синевы, и непонятно, во имя чего они там внизу копошатся.

Чем их жизнь богаче и содержательней?

Разве есть ценности выше тех, что создала природа? Свобода? Но ведь и она, как высший смысл, существует для того, чтобы осознавать красоту земли и чтить свой и чужой (человеческий) дух, заложенный в тебя божественным промыслом.

…Куда он шел, этот пастушок, со своими яками и откуда, если здесь, на высоте пять тысяч без малого метров, нет жилья. Правда, и мира другого для него нет. В нем он уместен. В нем и остался. А мы уехали в свой. Пыль от колес улеглась. Следов не сохранилось.