Народный суд Киевского района города Полтавы 26 сентября 1959-го рассматривал вполне заурядное и даже типичное для советской эпохи дело. Проворовался директор базы. Конечно, база есть база — всегда есть что украсть. Дело-то заурядное, вот только на скамье подсудимых оказался весьма непростой человек. И в свои 50 с небольшим лет он сохранял быструю реакцию и умение защищаться. Живой, подвижный взгляд и начальственные нотки в голосе выдавали его многолетнюю привычку командовать и подчинять себе людей. Но собравшаяся в зале суда публика вряд ли знала, какое на самом деле жуткое прошлое у подсудимого и сколько кровавых эпизодов в его деятельности.

Бывшего коменданта УНКВД по Харьковской области Тимофея Куприя, а на скамье подсудимых был именно он, судили не за убийства, а за банальные растрату и воровство.

Суд установил, что Куприй, будучи начальником базы «Маслоснаба», продавал «налево» кирпич и продукты, оформлял на подставных лиц фиктивные наряды на якобы выполненную работу. Уж как сумел Куприй произвести впечатление на суд, неясно. Приговор был мягкий: 2 года условно с взысканием суммы нанесенного ущерба в размере 3526 рублей. Хрущевская эпоха вообще отличалась от сталинской большей гуманностью. При Сталине за аналогичное меньше 7 лет лагерей не дали бы. А тут… Правда, приговор был опротестован прокурором как слишком мягкий и решением Полтавского областного суда от 2 декабря 1959-го был отменен, дело направили на новое рассмотрение в суд, а Куприя даже взяли под стражу. Но нашлись заступники в Киеве: прокурор Украинской ССР внес протест на решение Полтавского областного суда, и 19 января 1960-го Верховный суд Украинской ССР отменил определение Полтавского областного суда и оставил в силе приговор районного народного суда, по которому Куприю назначалось прежнее условное наказание.

В общем, обошлось. Куприй оказался на свободе, но, увы, без партбилета в кармане. В октябре 1959-го его исключили из рядов КПСС. С тех пор, сколько бы он ни писал жалоб и писем с просьбой о восстановлении в партии, — ничего не помогало. В партии его так и не восстановили. И никому не было дела до его «великих заслуг» 1940-го. А сам он об этом благоразумно помалкивал, ведя жизнь скромного пенсионера в Полтаве, где и умер от гипертонической болезни 3-й степени 10 декабря 1981-го.

Интересно, как он дошел до жизни такой. Ведь в прошлом — чекист, человек «особой профессии». Как там у Дзержинского: «Чистые руки, горячее сердце, холодная голова». Но это все в теории, а она, как известно, суха. Жизнь и многообразнее, и богаче. Вообще-то его поведение и стиль жизни были нетипичными для бывших комендантов, привыкших к ночным расстрелам. Им обычно свойственны замкнутость, мрачность и, конечно, пьянство как способ заглушить кошмарные видения прошлого.

А что же Куприй — веселый мастак-расхититель?.. Только вот пьянство — это осталось, это как у всех. А в остальном — разительный контраст по сравнению с другими отставными комендантами. Пил не где-то там втихую дома, прячась от людских взглядов. Райком партии 18 июня 1958-го вынес Куприю выговор с занесением в учетную карточку «за пьянку в рабочее время, грубость и оскорбление рабочих базы». На следующий день его сняли с директорского поста. Но и после снятия с должности директора Куприй неоднократно приходил на базу, требовал выплаты денег по фиктивному больничному листу, угрожал рабочим, запугивал их и «оскорблял нецензурными словами» нового директора и бухгалтера. Ну а дальше — суд…

Но это был не первый суд в его жизни и не первое обвинение в хищениях. Тут, оказывается, у него был стаж!

В октябре 1941-го немецкие войска вошли в Харьков. Накануне шла спешная эвакуация советских учреждений. Работники Харьковского УНКВД во главе с начальником управления Сафоновым перебрались временно в город Купянск, затем все дальше на восток, пока не осели в Саратове. По дороге убывал состав управления, людей отправляли в армию, откомандировывали в другие подразделения НКВД. При начальнике неизменно оставались — его заместитель, начальник секретариата, работники бухгалтерии, финансовой части и, конечно, комендант Куприй. Управление кочевало, надо было как-то жить, снабжать себя — в общем, нелегкие тыловые будни.

Непонятно, откуда, как и с чьей помощью вышло наружу, но стало известно: начальство Харьковского УНКВД проворовалось. Как выяснилось, начальник управления Петр Сафонов, его заместитель Иван Кейс, комендант Тимофей Куприй, начальник секретариата Николай Лелюк и два работника финансового отдела «путем составления фиктивных документов занимались расхищением государственных денежных средств». С октября 1941-го по август 1942-го Сафонов, Кейс и Куприй «присвоили и растратили около 76 тысяч рублей из средств, предназначенных для специальных целей комендатуры». Можно догадаться, какие такие «специальные цели». Обычно после проведения расстрелов их участники устраивали выпивку и стол, и им выплачивались дополнительные деньги — так называемые «оперативные». Ну, понятно, если управление в бегах, то не до казней, а значит, экономия средств. А что оставалось Куприю, он «составлял фиктивные расходные документы», получал деньги и передавал их частично начальству, а частично для питания в период эвакуации. Мало того, как выяснилось, Сафонов, «нарушая инструкции и приказы НКВД СССР, незаконно хранил у себя, а впоследствии безучетно расходовал золото, изъятое у арестованных».

Приговор был вынесен 10 июня 1943-го Военным трибуналом войск НКВД Приволжского округа. Петр Сафонов, Иван Кейс, Тимофей Куприй были приговорены к 8 годам лагеря, а заместитель начальника финансового отдела Михаил Козлов к 5 годам. При этом суд счел возможным исполнение приговора отсрочить до окончания военных действий и направить осужденных в действующую армию.

Так Сафонов и Куприй попали на фронт. Правда, ни тот, ни другой на фронте не задержались. Сафонов пробыл на Брянском фронте простым оперативным работником опергруппы СМЕРШ лишь до сентября 1943-го, а затем устроился заместителем директора электромеханического завода в Харькове. Важно другое: судимость им простили.

В июне 1943-го Куприя отправили командовать батальоном отдела контрразведки СМЕРШ на Брянский фронт. Но уже в ноябре 1943-го он вновь начальник комендантского отдела НКГБ Украины в Киеве. В январе 1944-го его вновь отправили в Красную армию. На этот раз на курсы усовершенствования командного состава, а затем на курсы военных комендантов городов. Высокое доверие! Куприю предстояло возглавлять военные комендатуры в городах, освобожденных Красной армией. В общем-то работа совсем не по его профилю.

В декабре 1944-го Куприй уже в Польше с войсками 1-го Украинского фронта. Служил до февраля 1947-го военным комендантом, представителем Военного Совета Северной группы войск в Келецком воеводстве. Здесь, в Кельце, бравого советского офицера Куприя могли видеть и родственники тех, кого он расстрелял в 1940-м, но им и в голову не могло прийти, кто перед ними.

И здесь не удержался. Парткомиссия Северной группы войск объявила Куприю в 1946-м выговор «за перерасход трофейных продуктов для личного состава». В феврале 1947-го служба Куприя в Советской армии закончилась, а на работу в госбезопасность его уже не взяли. Карьера завершилась. Теперь он осваивает новую полюбившуюся ему сферу деятельности — рабочее снабжение, заведование базами. Работа в распределителе благ, где все под рукой и своя рука владыка, — отличное, но опасное занятие. Давно известна цепочка: товаровед, заведующий складом, арест, суд, тюрьма…

За без малого два года оккупации Харькова немцами тайна массового захоронения польских граждан в Пятихатках не была раскрыта. Но уже в 1960-е раздался тревожный сигнал. Дети — они всюду суют свой нос! Вездесущие подростки, шастающие после школы по округе, взялись раскапывать массовое захоронение. Ученики 5—6-х классов из Пятихаток нашли обручальное кольцо, пуговицы с польским орлом и другие предметы, оказавшиеся во рвах вместе с костями расстрелянных.

Председатель КГБ при Совете министров Украинской ССР Виталий Никитченко 7 июня 1969-го проинформировал о произошедшем председателя КГБ Юрия Андропова:

«УКГБ по Харьковской области 2 июня 1969 года был получен сигнал о том, что в лесу, около поселка Пятихатки, неизвестными лицами вскрыта могила массового захоронения. При проверке на месте оказалось, что в лесу, на удалении примерно 100 метров от шоссе Харьков — Белгород, на площади радиусом примерно 50 м имеется множество провалов почвы глубиной до 70 см в виде прямоугольников 3 х 6 и более метров. Один провал разрыт на глубину до 1 метра, где видны кости и черепа людей. Часть костей разбросана около вскрытой ямы. Там же имеются остатки военной обуви иностранного производства. <…> Установлено, что в указанном месте в 1940 году УНКВД по Харьковской области было захоронено значительное количество (несколько тысяч) расстрелянных офицеров и генералов буржуазной Польши, останки которых и обнаружены детьми при случайных обстоятельствах»1Отраслевой государственный архив СБУ. Ф. 16. Оп. 13. Д. 2. Л. 180.

Ну уж при случайных обстоятельствах! Надо признать, расслабилась, размякла советская власть и ее боевой страж КГБ, перестав кое-где охранять и огораживать места массовых захоронений жертв террора. И часто по природным причинам — ливни, размывы почвы — тайное становилось явным.

УКГБ по Харьковской области быстро выяснило, кто из бывших работников госбезопасности имел к этому расстрелу отношение и кто знает об этом месте массового захоронения. Помимо Сафонова, Тихонова и Куприя в документе КГБ говорится и о Ефиме Виговском, Николае Галицыне, Александре Карманове и Мельнике, живших на тот момент в Харькове. И точно, их имена есть в приказе НКВД от 26 октября 1940-го о награждении за расстрелы. Среди окрестного населения тут же провели разъяснительную работу, напугав их тем, что в захоронении — дезертиры и умершие от очень опасных инфекционных болезней (тифа, холеры, сифилиса). А потому приближаться к захоронению органы здравоохранения не рекомендуют. КГБ работал по шаблону, всегда включая старую песню о заразных могильниках и немецких расстрелах.

Но проблему это не решило. Надо было предпринять что-то кардинальное. Главной задачей КГБ было погасить распространение слухов о страшной находке школьников и скрыть следы преступления. Начальник УКГБ по Харьковской области Петр Фещенко выехал для консультаций в Москву, где пробыл с 16 по 18 июня 1969-го. Там он был принят первым заместителем председателя КГБ Семеном Цвигуном, а затем и самим Андроповым2Отраслевой государственный архив СБУ. Ф. 16. Оп. 13. Д. 2. Л. 188.. Дело было наиважнейшим. Нельзя было допустить, чтобы многолетняя ложь о Катыни вот так, из-за пронырливости каких-то школьников, рухнула.

И придумали в Москве вот что. Земельный участок, на котором располагалось захоронение, закрепить за КГБ, оградить колючей проволокой и попытаться уничтожить останки казненных — путем применения «чешуйчатого технического едкого натрия». Для этой цели собирались использовать буровую установку. По расчетам чекистов, им требовалось не менее 4 лет для полной ликвидации захоронения. Для обеспечения плана Управлению КГБ по Харьковской области были выделены дополнительные штатные единицы — 21 человек, 4 автомобиля и финансирование для проведения работ в размере 10 тысяч рублей. Вся эта активность маскировалась легендой, будто бы КГБ строит на этой территории для себя какой-то важный объект3Отраслевой государственный архив СБУ. Ф. 16. Оп. 13. Д. 2. Л. 188–189..

Трудно сказать, насколько успешны были усилия КГБ и сколь прочны познания в химии. Но когда в июле-августе 1991-го были произведены раскопки в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова, было обнаружено не менее 167 останков поляков, многочисленные предметы польской военной формы и военной атрибутики, письма, квитанции и обрывки газет, датированных весной 1940-го. Похоже, после того как участок массового захоронения был огорожен, дальнейшие усилия чекистов по уничтожению останков быстро сошли на нет. Чего стараться-то, все и так под охраной!

Следственные действия по выяснению обстоятельств расстрела польских военнопленных в Харькове начались весной 1990-го. Довольно быстро разыскали и жившего еще в городе Чугуеве Харьковской области Митрофана Сыромятникова. Уже 20 июня 1990-го состоялся его первый допрос. Сыромятников в 1940-м служил в должности старшего по корпусу внутренней тюрьмы УНКВД по Харьковской области. Он рассказал о своем участии в расстрелах польских офицеров. В обязанности Сыромятникова входило размещение прибывающих военнопленных в камерах внутренней тюрьмы. В тюрьме они находились совсем недолго — от нескольких часов до двух дней. Военнопленных расстреливала в подвале здания УНКВД группа чекистов под командованием коменданта Куприя. Сыромятников точно указал место захоронения расстрелянных — близ Пятихаток — и рассказал, что сам несколько раз грузил тела на машины и отвозил к месту погребения. Сыромятников не назвал фамилии участников расстрелов, сославшись на свою память. Тем не менее описанная им картина была практически сходной с методикой расстрела, принятой в Калинине. Как подчеркнул Сыромятников, «все действия по расстрелу поляков и их захоронению контролировались представителями НКВД из Москвы», но конкретных фамилий этих представителей не назвал.

На время Сыромятникова оставили в покое. А в следующем году, 10 апреля 1991-го, состоялся его второй допрос. Сыромятников вновь рассказал о месте тайного захоронения казненных в 1—1,5 километра от Пятихаток и вспомнил фамилии некоторых работников комендатуры НКВД, участвовавших в расстрелах, и в частности Александра Карманова. На допросе 30 июля 1991-го он назвал фамилии участвовавших в расстрелах: дежурного помощника коменданта Ивана Смыкалова, старшего по корпусу тюрьмы Алексея Девятилова, шофера Николая Галицына. В отличие от применяемых в Калинине наручников — в Харькове перед расстрелом связывали руки. На вопрос о награждении в октябре 1940-го деньгами в размере 800 рублей Сыромятников ответил категорично: нет, не получал он этих денег.

Последний допрос (из тех, что опубликованы) Сыромятникова состоялся 6 марта 1992-го. Он вновь подробно рассказал об участниках расстрела (о ком помнил). Смыкалов, по его словам, сопровождал военнопленных поляков при доставке их из Старобельского лагеря, Девятилов и Мельник доставляли военнопленных в расстрельное помещение, расстреливали Куприй и Галицын. Правда, отвечая на следующий вопрос, Сыромятников вдруг заявил, что Галицын только привозил, так как был водителем. И вновь, как и на предыдущем допросе, утверждал, что никаких премиальных денег не получал. Даже нашел и объяснение этому факту: дескать, комендант Куприй «деньги получал, в карман забрал, а нас всех поставил туда под ведомость». Вообще-то Куприй, как позже выяснилось, действительно оказался нечист на руку. Но трудно представить, что он мог в 1940-м безнаказанно присвоить деньги сотрудников, не подчинявшихся ему по службе.

На допрашивающих ошеломляющее впечатление произвела обстоятельная и будничная манера рассказа о массовых расстрелах, свойственная Сыромятникову. В его рассказе чувствовался большой опыт участника расстрелов, и даже проскальзывали нотки профессиональной гордости. Напоследок спросили о комнате, где производились расстрелы: «Той комнаты уже нет, первый этаж Куприй взорвал, когда немцы уже на Холодной Горе были». Какие следы пытался скрыть комендант Куприй в октябре 1941-го, когда пришлось спешно покинуть Харьков, что там было в подвале и на первом этаже здания УНКВД — архив, бумаги, бухгалтерские счета? Может быть, Куприй думал, вот взорвали, и все шито-крыто. Но все же его финансовые махинации вышли наружу.

Как и в Калинине и Смоленске, приказом от 26 октября 1940-го были награждены участники расстрела в Харькове: заместитель начальника УНКВД Павел Тихонов, комендант Тимофей Куприй, заместитель коменданта Александр Карманов, помощник коменданта Иван Смыкалов, начальник внутренней тюрьмы Филипп Доронин, надзиратели тюрьмы (среди них Митрофан Сыромятников) и шоферы.

Сыромятников оставался последним свидетелем, который заговорил.

Бывший заместитель коменданта УНКВД по Харьковской области Александр Карманов умер в мае 1987-го в далеком Семипалатинске. Его рано, еще в 1943-м, уволили из НКВД, и дальнейшая его работа не может не вызвать удивления и улыбки: от директора общепита и начальника снабжения — до буфетчика, сторожа детского сада и распространителя театральных билетов. Кажется, он хорошо усвоил жизненные принципы коменданта Куприя.

Наверное, могли бы, но просто не успели допросить бывшего заместителя УНКВД по Харьковской области Павла Тихонова. Этот сделал великую карьеру, дослужился до генерала, в 1970-м возглавлял УКГБ по Киевской области, был членом Коллегии КГБ при Совете министров Украинской ССР. Он умер в 1990-м.

Под вопросом остается только Алексей Девятилов. В 1940-м он — старший по корпусу тюрьмы, затем на работе в ряде других тюрем, а закончил карьеру старшим лейтенантом, начальником надзорной службы в детской трудовой колонии в городе Изяславе Хмельницкой области. Он мог быть еще жив в конце 1990-го, так как его партийные документы не значатся погашенными. Но, скорее всего, сам он, услышав о начале расследования харьковского расстрела поляков, наверняка предпочел «не светиться».

К сожалению, о представителях НКВД из Москвы, руководивших расстрелом польских военнопленных, известно немногое. Основную роль играл капитан госбезопасности Иван Безруков — заместитель начальника 6-го отдела Главного экономического управления НКВД СССР, командированный в Старобельский лагерь и отвечавший за расстрелы в Харькове. Кто был прислан в Харьков из состава «спецгруппы» Блохина для непосредственного участия в расстрелах — до сих пор неизвестно.

По данным расследования «Катынского дела», расстрелы в Харькове шли с 3 апреля до 12—14 мая 1940-го. Согласно записке Шелепина от 3 марта 1959-го, было вынесено 3820 решений «тройки» о расстреле польских военнопленных, содержавшихся в Старобельском лагере. В то же время, согласно сводке (не ранее 19 мая 1940-го), было дано нарядов на отправку из Старобельского лагеря в УНКВД по Харьковской области 3822 человек.

От редакции.Книга Никиты Петрова о тех, кто участвовал в расстрелах польских военнопленных в 1940 году, готовится в издательстве «Центра польско-российского диалога и согласия» в Варшаве.