Я приехал из страны, где патриотизм — знак и инструмент преданности официальным властям. Я понимал, что израильский не такой. Я знал, что и русский когда-то был не такой. Независимо от того, легенда — подвиг Ивана Сусанина или факт, идеальным патриотом России стал он. Образец патриота, эталон. С колен не вставал, ни с какой идеологией не сверялся, ни под какое общественное настроение свой поступок не подгонял, ни с кем не объединялся. Но, попав в крайнюю ситуацию, без колебаний пожертвовал жизнью. Образ героя библейского равно, как и античного. Политического капитала на этом не нажил, в интернете не поучал, партию «Родина» не возглавлял. Но сегодняшней установке на массовость верноподданных настроений и поддержку высокого рейтинга президента он не в масть. Нынешняя преданность начальству происхождения не патриотического, а фирменно большевистского: «Как один человек, весь советский народ / за любимую родину станет», музыка братьев Покрасс, слова Лебедева-Кумача. «Подымайся народ, собирайся в поход! / Барабаны, сильней барабаньте! / Музыканты, вперед! Запевалы, вперед! / Нашу песню победную гряньте!»Честно говоря, я удивлен, что эта песня до сих пор не возвращена в радио- и телеоборот, на шествия-в-поддержку, на съезды единства блока единороссов и беспартийных, на Селигер. «С нами Сталин родной, и железной рукой / нас к победе ведет Ворошилов».

Израильский же патриотизм таков, что из двух машин, едущих рядом с автобусом, в котором я сижу, водитель первой, возможно, верный единомышленник премьер-министра, а второй — непримиримый его ненавистник. Но флаги — на той и другой. Этот полицейский, чей был флаг, однажды со своего балкона громогласно стал обвинять моих хозяев, что они поставили кран для поливки травы, воровски ввинтив под землей в его трубу. От начала до конца, понятно, вымысел, обычная бытовая склока без всякой связи с позицией по отношению к государству. Но у меня возникло впечатление, что и флаг был для него органичной принадлежностью быта — такой же, как, скажем, снабжение водой его семейства под присмотром государства. Балконная его речь лишь предупреждала соседей: не вздумать на это снабжение — как на часть необсуждаемого миропорядка — покуситься.

Коротко говоря, разница между патриотизмом в России и в Израиле та, что в России упор делается на верности отчизне в первую очередь как идее. Большой идее, и, как все идейное, он возвышенный и горячий, и одновременно более отвлеченный. На практике верность отчизне выражается в озлобленности против остального мира, причем существующего не в реальности, а в представлениях о нем. И озлобленности до определенной границы: обзывать его поносно — да, но собирать собственных детей на войну с ним — с какой стати?

В конце прошлого года Путин выступил на Госсовете по культуре и среди прочих целей культурной политики назвал воспитание патриотизма. Как говорят в математике, некорректно составленное условие задачи. Ни преданность, ни любовь нельзя воспитать, наоборот, опираясь на преданность и любовь, уже открывшиеся человеку, его можно в их духе воспитать. Отпрыску, к маме равнодушному, нежных сыновних чувств не привьешь.

В Израиле у всех боеспособных граждан всех возрастов и обоего пола всё необходимое для немедленной явки на сборный пункт давно собрано загодя. Как у приверженцев правительства, так и у яростных противников. Формула «воспитание патриотизма» там абсурд. Там народ един по определению. У него один Бог, выбравший его с самого начала и неотступно руководящий им. Даже у атеистов (довольно редких в этой стране) способ национальной идентификации — посещение синагоги. У него одна не очень большая земля. Он весь в какой-то степени родня. Как говорил мне в конце 90-х известный английский философ, еврей и по убеждениям сионист: «Я в Бога не верю, но мне близки евреи. В том отношении, что, если кто-нибудь из них делает что-нибудь гадкое, я не только осуждаю это — мне стыдно. А стыдно может только быть, если родственник это делает. Или кто-то очень близкий. Если какой-нибудь политический арестант предавал других — им было стыдно. Потому что они были братья. Только за братьев можно стыдиться, братьев и сестер». И враг там не вымышленный, а вот он, за забором. Накануне отъезда я ужинал в доме метрах в ста от «стены безопасности», на которую смотрит этот квартал. Арабская деревня за ней превратилась в густо застроенное поселение необычайно быстро. С короткими промежутками звукоусилитель выстреливает оттуда пение мусульманских молитв и лозунгов.

Головы огромного числа людей в России заморочены спортом. Мы — фанаты: разных клубов, футболистов, фигурного катания, теперь даже керлинга. Все это поощряется сверху для отвода буйной энергии толп в регулируемые русла. Но замена прямой агрессивности на болельщицкий энтузиазм далеко не безобидна. Хвастливые наклейки на машинах: мол, берегись, Запад, нам недолго войну 1941—1945 годов и повторить, порождены представлением об истребительной бойне и всесожжении как о хоккейном матче. Израильтяне знают, что кого из них уносит смерть, все равно, по возрасту или в бою, тот «приложился к народу своему», как говорит Библия. Там народ вечен, связь каждого с ним неразрывна. В России загробная жизнь другая, да и вера в нее размыта.