Во-первых, давно подмечено, что турбулентные времена — будь то 60-е в Америке или 70-е в Британии — благодатная среда для экстремальной музыки. Во-вторых, если говорить конкретно о России, то нулевые, действительно, напомнили сонные семидесятые, а нынешнее время — первую половину восьмидесятых с их удушающей атмосферой, тотальным враньём, чёрными списками, афганской войной… И это, как известно, было и время фантастического взлёта русского рока — время, открывшее Агузарову, Башлачёва, Гребенщикова, Майка, Мамонова, Цоя, Шевчука. Так что всё, вроде бы, сходится. Но не совсем.

Начнём с глобальной проблемы.

Во второй половине ХХ века музыке очень повезло: на протяжении двух-трёх десятилетий она, движимая мотором рока, была реальным стержнем всей радикальной культуры; она определяла стиль жизни, тащила за собой и кино, и арт, и поэзию, и даже моду.

С середины 50-х до (тут могут быть разночтения) начала 90-х. Мотор потерял обороты и музыка покинула авансцену; ушли в мир иной или потеряли актуальность мега-кумиры, словосочетание «рок-движение» утратило всякий смысл, лозунги типа «рок — моя философия (или даже религия…)» могут прозвучать разве что из уст сугубых реликтов или маргиналов. Россия в этом смысле исключением не стала, только пик влияния рока случился позже, чем на Западе — в восьмидесятые.

В первой половине десятилетия «подпольный» советский рок аккумулировал мощнейший творческий заряд, завоевал поистине культовый статус и непререкаемый авторитет, как едва ли не единственная в стране на то время живая, честная, «непродавшаяся» ветвь культуры. (Были, конечно, и «левые» художники, и самиздатные литераторы, но степень их влияния и популярности не шла ни в какое сравнение…) И с наступлением гласности этот заряд рванул! «Перемен», «Скованные одной цепью», «Время колокольчиков», «Поезд в огне», «Мы вместе», «Всё идёт по плану» — эти песни максимально раскачали совковую лодку, стали главным саундтреком горбачёвской перестройки.

В 90-е протестный накал и героический настрой ушли в песок, уступив место иронии, гламуру, бегству от реальности… «Утекай!»

Появился уничижительный, но заслуженный термин «говнорок» (кстати, вопреки распространённому мнению, запустил его не я) — уныло-весёлые радиоформатные песенки под электрогитару. В нулевые тенденции мелкотемья, конъюнктурности и гражданской деградации продолжилась. Музыкальная сцена разошлась по двум полюсам: коррумпированная попса со средой обитания в телеящике и на корпоративах, и небогатая «альтернатива» (рок, хип-хоп, электронщики), обитающая в интернете и клубах. Маститые рокеры, заодно с «русским шансоном», заняли позицию посередине, сделав ставку на радио, большие концерты и фестивали.

В плане новых имён и творческих достижений — совсем не густо: те же «Мумий тролль», Земфира, «Мегаполис»; чуть посвежее — «Ленинград».

Лишь к концу десятилетия, когда омут стабильности начал потихоньку закипать, появились признаки жизни: LUMEN спели «Я люблю свою страну, но ненавижу государство»; «Барто» реанимировали понятие «андерграунд» своим политсексуальным электро-панком; Noize MC, хоть и не вполне рокер, живо напомнил лучшие бунтарские песни 80-х; ветераны Шевчук с ДДТ, БГ с «Аквариумом», Макаревич и вернувшийся из Штатов Шумов — все вышли из комфортного оцепенения. Похоже было, что поднимается новая волна ангажированного рока. Помню, 22 августа 2010-го, ведя митинг-концерт в защиту Химкинского леса на Пушкинской площади, я прокричал в мегафон: «Нулевые были, как семидесятые — тупые и скучные, а сегодня здесь реально началось новое десятилетие — и оно будет, как восьмидесятые!!!» Я имел в виду перемены в стране вообще, но и рок не в последнюю очередь… Ну, что касается жизни, политики и гражданского общества — то «ещё не вечер», но вот с «музыкой бунта» дело далеко не пошло. Практически, все заметные фигуры тут ограничились списком «обычных подозреваемых», большую часть которых я уже перечислил выше. Плюс отдельный феномен Pussy Riot — самой знаменитой из наших рок-групп, которая и не рок-группа вовсе… Зато расцвели другие «сто цветов».

Среди новых трендов, вдохновленных интернетом, я бы отметил три. Во-первых, впервые с 60-70-х годов, главным языком российского рока стал английский. Мода эта пошла ещё с нулевых, и поначалу она меня огорчала, даже возмущала: Россия — не Европа, где английский для всей молодежи как второй родной, и если группа поёт по-иностранному, это значит, что никакого «месседжа» у неё нет и сказать людям нечего. А должно бы быть: рок — это же не Евровидение… Потом смягчился; нельзя же перечеркивать естественное желание музыкантов заявить о себе по сети на весь мир — а английский здесь в помощь. Недавно услышал от знакомых рок-артистов и ещё один, довольно неожиданный, аргумент: иностранный язык помогает обойти цензуру! Дожили.

Вторая, безусловно симпатичная штука — всё больше хорошей музыки приходит из провинции: Нижнего Новгорода, Самары, Владивостока и совсем уж экзотических областных центров вроде Владимира, Астрахани, Кирова, Курска, Смоленска. Кстати, самая, пожалуй, успешная на сегодняшний день наша группа в Европе — ростовчане Motorama.

И напоследок: звучат наши группы гораздо более «актуально», чем в суровые героические русские рок-годы. Оказавшись на концерте Scofferlane, Tesla Boy или The Jack Wood возникает полная иллюзия того, что находишься не в Лубянском проезде, а в Манчестере, Мельбурне или Бруклине. Безупречный прононс, модные звуки, убедительно фирменно.

Все эти приятные мелочи, к сожалению, никак не восполняют одного, но главного. Рок утратил сверхзадачу. Роль мощного эмоционального катализатора, которую он играл в 80-е, теперь досталась кому-то ещё, не знаю, кому. Или не досталась вообще. С ролью фоновой музыки рок справляется, но этого мало — для тех, кто помнит лучшие времена. Повторю: это глобальная драма некогда революционной музыки. Но у нас она усугубляется тем, что интегральной частью национальной культуры рок в России (это моё мнение), в отличие от «корневых» стран, так и не стал. Предпосылки были, но нити Башлачева и Цоя оборвались — и так и висят. Славные «восьмидесятники» делают, что могут, но, как пел один из них:

В кружке «Унылые руки» Всё говорят, как есть, Но кому от этого радость, Кому от этого честь?

На самом деле, есть кому. Но их немного, и уныния не убавляется.