Относительно методики расстрелов, которые осуществлялись в самом здании УНКВД в Смоленске, то она была схожей с той, что и в Калинине. И так же тела казненных выносили во внутренний двор здания и отправляли на машинах к месту захоронения. По описанию Петра Климова, «…трупы расстрелянных из подвала НКВД выносили на носилках. Выносили трупы обычно шоферы. Подвал, где расстреливали, находился под зданием нынешнего УВД Смоленской обл. на улице Дзержинского (третье окно)».

В приказе НКВД от 26 октября 1940-го не менее 36 сотрудников Смоленского УНКВД и среди них: заместитель начальника УНКВД Ильин, помощник начальника УНКВД Зубцов, начальник 1-го спецотдела Караваев, комендант Грибов и его заместитель Гвоздовский, начальник внутренней тюрьмы Стельмах, начальник гаража Григорьев и 3 работника комендатуры, 18 надзирателей тюрьмы, 5 шоферов и еще 3 сотрудника. Изучая детали их биографий, можно сделать немало интересных наблюдений. Большинство имели крестьянское происхождение — 70%, из рабочих — 24% и из представителей других слоев — 6% (в данном случае речь идет о родившихся в семье официанта и почтальона).

Играли свою роль и обстоятельства детства и отрочества. Некоторые рано потеряли отцов или вовсе росли сиротами. В детском доме воспитывался Владимир Соловьев — будущий шофер УНКВД по Смоленской области. Значительная часть будущих участников катынского расстрела изначально не были люмпенами, а имели крепкую крестьянскую закваску. В чем причины социального сбоя, что заставило большинство из них пополнить ряды смоленских безработных или перебиваться случайными заработками?

Коллективизация — тяжелейший удар, после которого крестьянству уже не суждено будет подняться. Это прослеживается и в биографиях. Многие после службы в Красной армии не возвратились в деревню. Да и куда: в колхоз, что ли? В результате — уход в город, люмпенизация, биржа труда, неквалифицированный труд.

У ряда будущих шоферов, надзирателей и вахтеров комендатуры Смоленского УНКВД жизненные перипетии середины 1920-х списаны как под копирку. Интересная закономерность в том, откуда они рекрутировались в ОГПУ. Кадровый резерв — грузчики и шоферы конторы городского транспорта. Здесь работали шоферами Михаил Григорьев, Игнатий Комаровский, Владимир Соловьев, и там же грузчиками — братья Владимир и Николай Костюченко, чернорабочим — Иван Чужайкин. Первым на работу шофером в полпредство ОГПУ по Западной области (Смоленск) в августе 1929-го устроился Игнатий Комаровский. Вероятно, он и перетащил постепенно туда своих бывших сослуживцев. Они знали друг друга, и отсюда — особая спаянность и круговая порука, еще более усилившиеся в условиях закрытого коллектива ОГПУ. И не важно, что долгое время безработный, а потом грузчик товарной станции Смоленск Николай Костюченко пару месяцев был под арестом в исправительно-трудовом доме.

Так выясняется алгоритм общей судьбы, своего рода коллективный портрет. На службе в госбезопасности формируется психология охранника. Государственное довольствие, красивая форменная одежда. Хоть маленькая, но власть над людьми. Не надо думать и не надо ничего делать. Только сидеть на вахте. Конечно, скучно. А по ночам тайное и щекочущее нервы занятие — участие в расстрелах. Это неимоверно укрепляет самооценку, дает сознание тайного могущества. Не такие уж мы никчемные и малозаметные!

Трудно сказать, как после столь массовой экзекуции чувствовали себя ее участники. Испытывали ли тяжелые душевные муки? Дочь Петра Карцева рассказала, что ее отец, служивший дежурным комендантом, «остро переживал свою вину в массовой гибели польских офицеров. На дачах УКГБ в Катынском лесу отец показал место захоронения расстрелянных польских офицеров, лег на него и долго плакал»1Яжборовская И.С., Яблоков А.Ю., Парасаднова В.С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М., 2001. С. 362.. 18 января 1948 года Карцев покончил с собой.

А кое-кто не вернулся с войны. Пали на поле боя Малах Журавлев и Лазарь Тиваненко. Пропали без вести Владимир Зубцов, Александр Ковалев, Семен Лазаренко. Судьба ряда участников расстрела из Смоленского УНКВД сложилась куда более печально и трагически, чем у калининских. Может, наиболее совестливые даже искали смерти…

Бывший заместитель начальника Смоленского УНКВД Федор Ильин безвременно умер в марте 1947-го, в должности заместителя начальника УМГБ Кировоградской области. Из тех, кто умер до срока, можно выделить не дожившего до 50 лет Николая Богданова и не доживших до 60 лет Михаила Григорьева и Василия Моисеенкова. Кстати, судьба начальника гаража УНКВД по Смоленской области Михаила Григорьева могла сложиться еще хуже. Он был привлечен к уголовной ответственности в июне 1941-го за превышение власти, приговорен к расстрелу, но, на его счастье, в связи с войной была введена норма закона, по которой приговор заменили 10 годами лишения свободы с отправкой на фронт в действующую армию. Воевал и выжил. Вернулся в Смоленск после войны и вновь стал начальником гаража в УНКВД.

После службы в органах НКВД—КГБ многие по привычке шли в сторожа и охранники. Ничего другого ведь и не умели делать. В ведомственной охране РОВД Промышленного района (правда, в разные годы) работали Григорий Макаренков и Иван Сильченко, а в Заднепровском райотделе — Афанасий Моисеенков; сторожем автобазы — Тихон Гавриленков. И ныне сторож, а чаще охранник — одна из популярнейших профессий для не имеющих хорошей трудовой специальности мужчин. Своего рода жизненное депо. Это особый тип сознания, особый тип личности. Рост этого социального слоя в сегодняшнем российском обществе — тревожный сигнал.

Как и в Калинине, смоленские отставники жили неподалеку друг от друга. Хранили профессиональную спайку. И объединяла их улица с многоговорящим названием. Здесь, в Смоленске, на улице Дзержинского, 13, располагалось УНКВД. На этой же улице в 1950—1960-х жили Василий Моисеенков, Прохор Прудников, Владимир Соловьев, Николай Гвоздовский, Михаил Соловьев, Григорий Зюськин, Иван Стельмах.

Наверное, это вовсе не писательская выдумка, будто преступников тянет на место преступления. Один из участников — Михаил Соловьев в 1951-м жил непосредственно в санатории «Козьи Горы» и лишь позднее перебрался в дом 19 на ул. Дзержинского в Смоленске. Он был награжден высшими наградами: орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени, но, надо сказать, никаких особых подвигов не совершал. Его заслуга только в том, что он на своей маленькой должности просто верно служил много лет.

Бывший начальник Козельского лагеря Василий Королев продолжал службу по лагерному ведомству и в послевоенное время. Правда, его отправили служить в Магадан, откуда он смог вернуться в Москву лишь в 1952-м и в октябре 1953-го в звании подполковника ушел на пенсию.

Начальники лагерей отдавали себе отчет в том, что будет с польскими военнопленными, отконвоированными в распоряжение УНКВД. Получали поступающие из Москвы предписания на отправку, видели нарастающий итог. Из Козельского лагеря отправили свыше 4 тысяч. Начальник лагеря Василий Королев прекрасно знал, видел, что их отправляли на смерть. Но не пропустил этот факт через свое сознание, абстрагировался. Его жизнь только начиналась — с молодой женой Галиной, которая была младше его на 16 лет. В 1941-м у них родился сын, в 1943-м — второй сын, а в 1945-м жена порадовала дочкой. Наверное, свою старость Королев встретил в кругу любимой и счастливой семьи и вряд ли в мыслях возвращался к событиям 1940-го. Он прожил долгую жизнь и умер в Москве в сентябре 1983-го.

Из награжденных в 1940-м участников катынского расстрела кое-кто дожил до начала прокурорского расследования. Прежде всего — бывший надзиратель Григорий Зюськин, благополучно живший в Смоленске и умерший лишь 16 июня 1994-го. Можно полагать, что были живы и еще трое — фельдъегерь Иван Иванов, шофер Андрей Сюрин, дежурный комендатуры Иван Фроленков. По крайней мере, их партийные документы по состоянию на декабрь 1990-го значатся непогашенными. Но, как и в Калинине, КГБ саботировал расследование и чинил препятствия в поиске свидетелей. Бывший начальник УКГБ по Смоленской области генерал-майор Анатолий Шиверских с неприязнью пишет в мемуарах о сотруднике управления Олеге Закирове, оказавшем помощь московскому журналисту Геннадию Жаворонкову:

«Тем временем с Жаворонковым установил контакт один из сотрудников КГБ — переведенный из Ташкента «вечно недовольный» узбек Закиров О.З., который занимался пересмотром архивных дел по репрессированным. Материалов по Катыни Закиров не нашел и стал помогать журналисту выявлять очевидцев тех событий. Ясность в итоге они не внесли, а шуму наделали много»2Шиверских А. Разрушение великой страны. Смоленск, 2005. С. 146..

Логика КГБ: помогать журналисту в поиске сотрудников, участвовавших в расстреле, — предосудительно. Это как будто нарушение корпоративной чекистской этики. Подобное обособление чекистов в закрытую касту со своими собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо, — вполне укладывается в постулаты марксизма. Ну как тут не вспомнить знаменитую фразу Энгельса: «Каждый класс и даже каждая профессия имеют свою собственную мораль»…

На Закирова посыпались обвинения. Как пишет Геннадий Жаворонков, «майор Закиров, отыскавший Климова через живых ветеранов НКВД, был исключен из партии и представлен к увольнению из органов КГБ». А руководителям Смоленского КГБ удалось укрыть от взоров прокуратуры Григория Зюськина и, возможно, других еще живших в Смоленске участников расстрела в Катыни.

Расстрелянных узников Козельского лагеря принято называть офицерами. Но это не совсем точно. Ведь большинство из них призваны в начале войны из запаса. Среди них «21 профессор высших учебных заведений, более 300 врачей, военных и гражданских, более 100 литераторов и журналистов, много юристов, инженеров и учителей, а также около 10 капелланов и один штатский священник»3Абаринов Владимир. Катынский лабиринт. М., 1991. С. 28..

По данным расследования «Катынского дела», расстрелы в Смоленске (Катыни) шли с 3 апреля до 12—14 мая 1940-го, и, согласно последним публикациям, там было расстреляно 4415 человек, установленных поименно4Aleksander Gurjanow, Wprowadzenie // Zabici w Katyniu – Убиты в Катыни / Сост. А. Гурьянов и А. Дзенкевич. Варшава, 2013. S. 11—91..

От редакции. Книга Никиты Петрова о тех, кто участвовал в расстрелах польских военнопленных в 1940 году, готовится в издательстве «Центра польско-российского диалога и согласия» в Варшаве.