Что ж, снова театр — поле конфликта мракобесного с нормальным, свободного с рабским, нового со старым. Снова сцена — питательная среда искательных подлецов, озабоченных — как же без этого? — благом отечества, здоровьем культуры. Что ж, и снова актеры — краткие хроники нынешнего момента, по формуле старика Шекспира: «…в худшие времена низость свободно смотрится в зеркало времени».
Варвара ФАЭР: «Месхиев использовал меня и актеров как разменную карту»
Была идея создать документальную пьесу, возникшую именно в Пскове. Заключила договор с прежним руководством театра: директором Сергеем Данбергом.
Договорились о том, что актеры будут брать интервью по моей стратегии, а я в итоге — делать пьесу. В конце ноября прошлого года согласовали график. Я провела мастер-класс по вербатиму, присутствовала вся труппа. И все, кто захотел участвовать в проекте, отправились на поиски необычных героев для интервью.
Актер Максим Плеханов почти сразу принес очень интересное интервью. С банщиком.
И постепенно стало ясно, что это и есть центр будущей пьесы. Маленький незаметный человек с потрясающим внутренним миром, философ и поэт. Он носит дрова, воду, топит печь, продает пиво, убирает баню, а до его слуха доносятся обрывки чужих речей, по сути — обрывки чужих судеб.
Вначале было много неудачного материала, я предлагала артистам внедряться в новую для них среду, пойти в морг, к проституткам (они ведь всегда при банях), к военным (Псков — военный город); они расширили свои поиски, и в конце концов стали появляться интересные люди. Возникла сектантка, глухонемой дворник, девочка-сирота (в Пскове очень много жертв домашнего насилия), женщина-следователь, которая рассказывает, какое испытала состояние восторга, когда впервые выехала «на труп». Все эти обрывки монологов банщик слышит и по их поводу произносит свои монологи — необычайным языком, с необычайной точкой зрения. И в этом интерактиве со зрителями возникает другая реальность, почти сказочная. Потом его избивают, выгоняют с работы… И он уходит со словами: «Самый большой мой страх в том, что я не могу ничего изменить…»
Мы спокойно работали, искали баланс между документальным и театральным, само собой, никого насильно в эту работу не загоняли.
И вдруг в театр приехал Дмитрий Месхиев, директор нового культурного холдинга, объединяющего несколько псковских учреждений. На пять минут зашел на репетицию: «Я — Дима, хочу познакомиться…» А на следующий день появилось два приказа за подписью и.о. директора театра Мартыновой. В одном требовалось немедленно показать прогон (без костюмов, декораций и реквизита), в другом — дать концепцию и обоснование спектакля.
На прогон пришли два артиста труппы, не имеющих отношения к спектаклю, — Юрий Новохижин и Сергей Попков, а также бывшая секретарша Лиза, уже в должности замхудрука. Прогон прошел ужасно: пришедшие входили и выходили, хлопали дверьми, отвечали на звонки мобильных. Мартынова, для которой все и было устроено, сильно опоздала. И после встал Попков и сказал: «Здесь даже нечего обсуждать. Вы меня оскорбили этим своим прогоном, два часа объясняли мне, что я — говно! Это — антитеатр, не имеющий права на существование!»
Новохижин высказался в том духе, что артисты молодцы, но мне он советует поскорее убираться в свою Москву. А через два дня после прогона, 13 апреля, появилось письмо артистов Мединскому. Театр скрывает, кто его автор. Было собрание по этому проекту с участием Месхиева, где все высказывались о пьесе, больше всего, я так поняла, встревожил монолог банщика про власть. Актриса, игравшая проститутку, отказалась от роли. Другая заявила, что не уважает мои политические взгляды (все знают, что я постановщик «Берлуспутина»). Актер, который играл короля-карлика, тоже подписал письмо…
И наконец, когда в Псков приехал Мединский и встретился с авторами челобитной, возникла новая сенсация. Видимо, чтобы уже окончательно всех свести с ума: актер Максим Плеханов заявил, что текст монологов банщика не документален, что он сам это все придумал.
Происходящее в театре похоже на склоки в дачном кооперативе. Не хочу участвовать, тонуть в этой чавкающей биомассе. Руководство театра объясняет, что коллектив не хочет участвовать в этой похабщине; нет костюмов, декораций, актеров. В итоге я ощущаю, что вынуждена играть по чужим правилам, по законам местного ада. А выгодно это только одному человеку — Месхиеву, он использовал меня и актеров как разменную карту, чтобы засветиться перед Мединским. И хотя он все время говорит, что ничего не запрещал и не запрещает, понятно: спектакля не будет.
Чиновник на ниве культуры
Но особенно Месхиев отличился в сфере театра. Он пытался выдавить из города и Театра имени Ленсовета Юрия Бутусова, выставив главному режиссеру кабальные условия контракта (работать только в своем театре). Собирался возродить худсоветы, печально известные по советскому времени «приемками» спектаклей, и навязывать режиссерам подписание годичных контрактов.
Он начал лоббировать вывод киностудии «Ленфильм» из центра города, ввязавшись в конфликт с Александром Сокуровым и Алексеем Германом. Еще в 2008 году подписал обращение к Владимиру Путину с просьбой вернуть студии форму государственной собственности.
В штыки в Петербурге была встречена идея Месхиева создать на базе Дома кино единый фестивальный комплекс. Как и другая — количество кинофестивалей, проводимых городом, необходимо сократить за счет их укрупнения, что сильно повысит их качество. Поддерживал Месхиев и строительство «Охта-центра». Ни одно из его спорных начинаний в городе реализовано не было.
Но самой скандальной страницей в бытность Месхиева петербургским чиновником стал тендер на проведение Дня города 27 мая и торжеств по случаю Дня Победы на Дворцовой площади. Каждый раз реализовывался один сценарий. Объявлялся конкурс, в последний момент комитет по культуре отсеивал всех участников, объявляя их несостоятельными. Затем срочно искали нового поставщика услуг. Им неизменно оказывался «Крамер и Ко продакшн». С единственным поставщиком заключался контракт по максимальной цене. Прокуратурой были инициированы проверки, сроки которых продлевались несколько раз и, судя по всему, не закончены до сих пор.
Подготовила Марина ТОКАРЕВА
«В письме говорится о том, чего в спектакле нет»
— Евгения, ваши оппоненты говорят, что спектакль «Банщик» не готов…
— Безусловно, не готов. Почти одновременно было назначено две премьеры, возникли проблемы с декорациями. А теперь, в условиях конфликта, все друг в друга бросаются неприятными словами. Варвара не хотела делать эту читку-прогон, но поскольку ее настоятельно попросили, она это сделала.
— Когда вы участвовали в читке, уже знали, что спектакля 16 апреля не будет? Или отмена случилась после опубликования письма Мединскому?
— Нет, еще до того. Не были готовы декорации и костюмы…
— Часть актеров принимали участие в проекте, а потом отказались и даже подписали письмо. Почему же они не отказались раньше?
— Не влезешь в шкуру каждого человека. Артисты, которые работают в государственном театре (я в государственном театре всего полгода и с этими правилами только знакомлюсь), привыкли ни от чего не отказываться. И всем было интересно.
— Как вы думаете, этический барьер был перейден, когда артисты отправили письмо Мединскому?
— На мой взгляд, это очень некрасиво. Во-первых, в тексте письма все передернуто очень сильно. Там упоминается обнаженная натура, мат и так далее. То, чего в конечной редактуре нет. Есть близкие к нецензурной лексике слова, есть шокирующие моменты, но нет обнаженной натуры, и уж тем более ее не было и не могло быть при читке.
Я все думаю, зачем им это было нужно? Некоторые подписывались искренне, но мне кажется, что это было все хорошо подготовлено и точно подсказано артистам. В сложной ситуации оказались и те, кто подписал, и те, кто не подписал.
— Но ведь главная претензия связана как раз с ненормативной лексикой и некоторыми сценами.
— Сейчас очень много говорят про сцену с карликом. Она почему-то становится чуть ли не центральной, хотя там много других персонажей. Такое ощущение, что ветер дует в определенную сторону, и артисты — гибкие от природы и по профессии — невольно подстраиваются. Проект небесспорный, но когда артист Попков нам говорит, что здесь нет драматургии, то понятно, что он не знаком с документальными пьесами, эта территория ему не известна или мало известна.
Работалось нам трудно, но это работа, и мы должны здесь говорить на профессиональном языке. Сейчас это перестает быть зоной профессионального разговора, а становится зоной бесстыдства.
— После откровений на встрече с министром верите, что спектакль возможен?
— Думаю, что нет. Стороны не идут на диалог. И потом, если пять человек вышли из состава спектакля, получается, что надо переделывать пьесу. В условиях скандала пригласить новых артистов представляется проблематичным.
— Да еще и признание Максима Плеханова, что он сам придумал монологи банщика… Это меняет жанр.
— Да, это уже фарс. Но в любом случае я защищаю проект.
— Ваши оппоненты говорят, делайте что хотите, но не за государственные деньги.
— Если все определяют государственные деньги, получается, что государство цензурирует то, что идет на академической сцене. Ведь в Пскове это единственная сцена, если не считать кукольного театра и филармонии. Вопрос в том, хотим ли мы знакомиться с чем-то новым? Иначе получается, что мы воспитываем публику как потребителя, говорим ей: «Вы приходите, а мы дадим вам что-то разжеванное, мягонькое». Или мы дадим им повод подумать или повод возмутиться и сказать: «Нет, я так не хочу». Если не будет выбора, то мы получаем стадо баранов, которые зависят от того, куда дует ветер.
«У нас была одна задача: чтобы Мединский разрешил художественный совет»
— Юрий Михайлович, вы бы хотели закрыть этот спектакль?
— Вы пскович? Спектакль начинается так: «Пскович злобный, пскович жестокий, пскович г…». Двадцать раз произносится слово г… Это кому-то интересно? Или, допустим, три монолога проституток и это целование в зад… Если ты ненавидишь Путина и правительство и не хочешь жить в этой стране — не живи в ней. Это никакого отношения к искусству не имеет. Но закрывать? Об этом никто и слова не сказал. И это все делается на бюджетные деньги. И там еще звучит фамилия Цецерского, главы города. Посмотрят на все это губернатор и его команда и скажут: «Зачем нам такой театр?» И финансировать не будут.
— Фамилия Цецерского звучит в нелестном контексте?
— Конечно, в негативном. Она там рефренчиком вброшена, но ведь ее слышно. Все это мы уже проходили. И совокупление на сцене, и мат.
— Вы говорили, что на всеобщее обозрение внутренний конфликт выносить не надо. Может быть, действительно это стоило обсуждать внутри театра, а не писать письмо министру? Некоторые называют это доносом.
— Донос, когда люди не подписываются. А там конкретные фамилии. У кого есть звания, написали звания. Донос был бы, если бы было подписано «Коллектив театра». У меня есть ощущение, что эта дама сама спровоцировала ситуацию. Зная, что не будет спектакля и что он ей не нужен. Знаю по себе, что когда мне нравится роль и я болен спектаклем, то я вывернусь, буду репетировать и отстаивать его, если надо, пойду на компромисс. Потому что я хочу это! А если я не хочу, то буду делать все, чтобы спровоцировать мое нехотенье, но за счет кого-то. Это был не спектакль, а застольная читка, с вкраплением музыки. Пьесы как таковой нет. Там нет ни сюжета, ни развития. Посидели-поговорили. Постояли-поговорили. Под душем помылись — поговорили. Вошли в предбанник — поговорили.
— Кто писал письмо министру? Не было ли установки?
— На встрече с министром был задан вопрос: «На вас давил кто-нибудь?» «Да что вы! — дружно говорили актеры. — Какое давление?» Но у нас была одна задача: чтобы Мединский разрешил у нас художественный совет.
— А кто сейчас руководит художественной частью театра?
— Никого нет.
Алексей СЕМЕНОВ — специально для «Новой», Псков
Когда верстался номер
Нам стало известно, что сторонники Варвары Фаэр в Пскове стали получать нешуточные угрозы и подвергаться давлению. «Новая газета» будет пристально следить за развитием событий.
