На этой неделе на YouTube всплыл ролик, где ученицы танцевальной школы «Кредо» исполняют хореографическую композицию, довольно своеобразно изображая пчел. В результате общественность возбудилась до полной невменяемости. Депутаты потребовали проверить и запретить, простые граждане изощряются в скабрезных шутках и негодуют, интернет бурлит, СМИ обсуждают. Дополнительную изюминку всем этим пляскам придал тот факт, что девочки-танцовщицы были одеты в наряды, расцветкой напоминающие георгиевские ленты. Практических итогов несколько.

Во-первых, теперь вся страна знает, что такое «тверк», и ролики, название которых содержит это слово, набирают миллионы просмотров.

Во-вторых, танцевальная школа «Кредо» ждет проверки Следственным комитетом и закрыта до его решения.

В-третьих, предполагается проверка всех частных танцевальных школ Оренбургской области.

История с «неприличными» танцами тянется уже не первое столетие — чуть ли не каждый новый танец вызывал взрыв общественного негодования по поводу его безнравственности, независимо от того, трясут ли ягодицами или обнажают ногу чуть выше щиколотки. Не так давно досталось бесстыдной ламбаде, при исполнении которой старшее поколение билось в истерике, а младшее, включая детей, отчаянно выписывало круги задом.

Есть такой старый анекдот: мама запрещает дочери приводить поздно домой ее парня, потому что она будет волноваться, и девушка решает ходить с парнем к нему в гости. Пусть его мама волнуется. Так вот, пусть волнуются мамы этих юных танцовщиц, почему государство решило, что без его тяжеловесного участия нельзя решить эту проблему? С чего вдруг государство перестало доверять мне в вопросе о том, какие фильмы и спектакли я могу смотреть, какие книги читать, какие танцы могут танцевать мои дети? Почему перестало работать правило «не нравится — не смотри»? Почему у взрослых людей снова отбирают право быть взрослыми, иметь собственное мнение, принимать решения? В моем детстве был преподаватель драматического кружка, который хватал девочек за постройневшие ноги. Когда я это поняла, то решила проблему без привлечения администрации, государства и даже родителей: ушла в другое место, где за ноги не хватали. Означает ли это, что я в четырнадцать лет была взрослее, чем, по мнению государства, все оренбургские родители вместе взятые?

Эта принудительная инфантилизация населения — наш любимый фасон. В «Ниоткуда с любовью» Дмитрия Савицкого, одной из самых пронзительных книг о советском прошлом, есть прекрасно сформулированная мысль: «Их власть в самом новейшем смысле патриархальна. Дети не имеют права голоса… Дети не имеют права обсуждать взрослые проблемы. Если ребеночек лет пятидесяти девяти, изобретатель какой-нибудь там водородной игрушки, вдруг решится вылезти на совет старейшин, его для начал поставят в провинциальный угол, чтобы одумался. Нет? Так выпорют. …И они категорически не выносят этих дошкольных воплей из-под стола, призывающих решать дела совместно, перейти на диалог, не ссориться с заграничными родственниками… Бунт малолеток им потому и не страшен, что они создали разветвленнейший механизм контроля, насадили громадную армию воспитателей-надсмотрщиков…»

Хотелось бы напомнить, что впадение в детство взрослых людей относится к области психиатрии и имеет вполне определенное название — деменция. Которая, кстати, переводится с греческого как «безумие».