В январе прошлого года общественное мнение было поражено и возмущено историей об осуждении судьей Неверовой парализованного Владимира Топехина, которого обнаружили члены Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы в камере больницы — без одежды, в собственных экскрементах (см. № 3 «Новой» от 15 января 2015 года).Топехин был осужден судьей Неверовой и отправлен отбывать наказание, однако благодаря общественному же мнению освобожден судом уже из колонии как лицо, которое отбывать наказание по состоянию здоровья не может. Отметим, что к этому выводу почему-то не пришли московские тюремные врачи, отправляя на этап в Кострому неходячего человека.

Вера Петровна (это — вымышленное имя, а вот история — настоящая) осуждена той же судьей Тверского суда Москвы Неверовой к пяти годам лишения свободы. Вера Петровна, если верить приговору, совершила покушение на мошенничество, статья 159 ч. 4 через ст. 30. Покушение. То есть, в отличие от дела Топехина, где потерпевший получил-таки от осужденного 10 миллионов рублей, по делу Веры Петровны де-юре и де-факто нет потерпевшего и нет ущерба.

Вере Петровне судья Неверова присудила… пять лет лишения свободы. Взяв ее под арест в зале суда. До этого Вера Петровна находилась дома, под подпиской о невыезде. Услышав приговор, Вера Петровна закономерно почувствовала себя плохо и немедленно была доставлена в больницу автомобилем «скорой помощи», а затем — заключена в женский следственный изолятор № 6.

Вере Петровне 62 года. Она перенесла сравнительно недавно три инсульта. Передвигается с огромным трудом, почти не может говорить. Пытаясь объясниться с сотрудниками, начинает быстро писать на листке бумаги, напрягается, начинает сипеть, кашлять, задыхаться. За нее пытаются объяснять сокамерницы, при этом обязательно пояснив: вы не думайте, что она не понимает! Она все понимает! Просто говорить не может…

Вера Петровна содержится в камере на 38 человек. С теми, кто обвиняется в тяжких преступлениях против личности, то есть явно не со своей категорией. Мы, члены ОНК, удивляемся этому, ведь это же нарушение, она не может по закону здесь находиться, но женщины объясняют: ей так лучше. В камере со «своей статьей» (158 — кража, 228 — наркотики) ей было совсем плохо. Она таких сокамерниц боится…

Вера Петровна испуганно кивает, сжимает кулак и символически ударяет себя по скуле, несколько раз. И смотрит на нас глазами, полными слез.

Ну да, поясняют теперешние ее «семейницы», в той камере девочки ее били. У них же ломка, им самим плохо, и цыганочки там, а Вера Петровна сама себя обслуживать не может, ее в туалет водить надо, в окно все время кричать, чтоб врач пришел, она мешает, раздражает. А здесь мы за ней присмотрим, позаботимся, вот у нас и девочка с медицинским образованием, и вообще мы ее любим. Она многим девчонкам в матери годится… если не в бабушки.

И мы понимаем, что это — мудрое решение администрации. «Семейницы» Веры Петровны не отходят от нее ни на шаг, держат ее за руки, присев у кровати. Помогают принять сидячее положение для разговора, при начале приступа кричат: «Дайте кипяток!» Появляется кипяток. Постоянно контролируют давление. Давление резко повышено, магнезией внутримышечно его не собьешь. Слишком много придется вводить магнезии, нужны капельницы.

Конвой берет самоотвод

Апелляционная инстанция оставила в силе приговор судьи Неверовой. Пришло время отправляться в колонию, к месту отбывания наказания. Как, каким образом в это путешествие должна отправиться Вера Петровна, не понял даже конвой, который дважды отказался Веру Петровну принять и оставил в изоляторе. Как не подлежащую конвоированию, не способную перенести дорогу.

Как поясняют нам администрация СИЗО и начальник медсанчасти, все произошло по чисто технической ошибке. Один раз не было врача — и не был выдан медработник в сопровождение, второй раз — пришла не подготовленная для транспортировки тяжелобольных осужденных конвойная машина. Вере Петровне пришлось самостоятельно подниматься по лестнице обратно в свою камеру, ее торопили, она упала на ступеньки и повредила руку. Рука очень болит. Вера Петровна баюкает ее и прижимает к груди: больно…

Пришедший по нашему вызову мужчина-фельдшер (у Веры Петровны начинается новый приступ, уже в нашем присутствии) — серьезный и ответственный: нет, она не симулирует, рука действительно повреждена, рентген не показывает перелом, но повреждение сложно отрицать, да и по возрасту… Давление? Да повышенное, конечно. Я сейчас ей лекарства от давления, обезболивающее обязательно принесу.

Но ничего, уверяет главный врач учреждения, теперь все будет организовано как надо, и Вера Петровна на носилках в сопровождении фельдшера отправится в путь. Не дай бог — последний для нее путь. Отбывать наказание, трудиться, видимо, на благо Родины, искупать содеянное и возмещать несуществующий ущерб отсутствующим потерпевшим.

Мы спрашиваем: скажите, а можно хоть чуть-чуть подлечить Веру Петровну, подготовить к этапу, если от него никуда не деться (хоть это — абсурдно!), ну хотя бы в больнице СИЗО-1, «Матросской Тишины»? Вы же все видите сами, у вас — такие же глаза, как и у нас, мы видим с вами одно и то же! Или… скажите, Вера Петровна симулирует? Преувеличивает свои страдания? Мы же помним, что у многих больных — заключенных СИЗО, по словам врачей, есть два увлекательных занятия — симуляция и аггравация? Есть такие паралитики, которые, как Топехин, если верить руководству учреждений, по ночам в камерах танцуют… Вера Петровна — из этих? Мы всегда допускаем свою ошибку.

Нет. Это решительный ответ и руководства, и главного врача. Нет, не симулирует. Нет, а как бы вы себя чувствовали после трех инсультов (но только отметьте, пожалуйста, что они случились не в учреждении, это — главное)? Нет, она больна, нет, ее состояние — по заболеванию и по возрасту, однако мы все равно отправим ее на этап. Почему мы ее должны отправлять в больницу? Она там перед этапом все равно разнервничается и опять ходить не сможет. Так какой смысл?

Смысл — в облаках… Банальные, оскомину набившие слова: гуманизм… человечность… клятва врача России… элементарное сострадание к пожилой, страдающей, неходячей практически женщине, годящейся вам в матери… просто штампы… как донести это словами?

А, ну и самое главное. Главный козырь. «Она ведь сама отказалась от госпитализации! И заявление на освидетельствование, кстати, не писала!» Кстати, да. Почему она отказалась? И мы возвращаемся в огромную камеру, где уже провели без малого два часа.

Вера Петровна, почему? Почему вы подписали письменный отказ от госпитализации?

Вера Петровна хватает ртом воздух, говорить не может, жестами просит сокамерниц рассказать за нее.

«Она боялась, — объясняют женщины. — Когда ее так били, а потом она попала сюда, к нам, она боялась, что ее увезут от нас — и снова начнется страшное. Бросят в какой-нибудь угол, будут бить, она там умрет… Ей же никто ничего не объяснял. Просто сказали: а, не хочешь? Ну пиши письменный отказ… И про освидетельствование никакое никто не объяснял тоже».

Сотрудники: а что ж ей адвокат не объяснил? Должен был!

Не признала вину

Дочь Веры Петровны рассказывает, что мать нашла себе какого-то адвоката, в интернете, что ли… В долги влезла, денег заплатила. Да нет, какой она миллионер? Живет в коммуналке… Сама — бухгалтер. Мы сами-то не очень и поняли, что у нее там произошло. Он говорил: все пустяк, а ей пять лет дали. Пять лет…

Сокамерницы: она вину по делу не признала. Подельник у нее один, мужчина, он вину признал — получил два года. Судья Неверова, известно, не любит, когда не признают свою вину. Но Вера Петровна упорно твердила, что невиновна.

…Вместо найденного в интернете адвоката, социальной и медицинской службы СИЗО ситуацию Вере Петровне разъясняют члены ОНК. В их присутствии и под их диктовку пишутся заявления в медсанчасть учреждения, в медсанчасть ФСИН, на имя председателя ОНК Москвы с просьбами о помощи, о помещении в больницу, об освидетельствовании по постановлению правительства женщины, которая физически не может отправляться на этап и отбывать наказание. Пишет двадцатилетняя девушка, осужденная к шести годам лишения свободы якобы за то, что пыталась продать своих подружек за рубеж, оперативная комбинация. Помогает молодая красивая женщина, обвиняемая в заказном убийстве, она не признает свою вину. Помощь готова оказать в любой момент обвиняемая женщина-врач, тоже обвинение в убийстве, тоже не признает вину. Лежачая женщина кивает, кивает, подписывает, подписывает дрожащей рукой. Почему это не было сделано, как только Вера Петровна оказалась под стражей? Почему никто не пришел, не помог, не разъяснил? Мы не знаем ответа.

Сотрудники учреждения помогают нам. У нас нет вопросов к сотрудникам. Сокамерницы ни на минуту не отходят от постели больной. У нас нет вопросов к сокамерницам. У нас есть вопросы к судье Неверовой и к медицине ФСИН. У нас есть просьба: спасите эту женщину!

Последний штрих. Когда я позвонила дочери Веры Петровны и стала диктовать длинный список медикаментов, которые необходимо передать матери для минимальной подготовки к этапу (ведь известно, что в СИЗО нужных лекарств чаще всего нет, пусть передают родственники), дочь закричала: «Как?! Но я же приезжала в СИЗО-6 в среду и привозила все это! Я подошла к окошку, но мне ответили: такая-то? Убыла в распоряжение УФСИН по Владимирской области. Я ушла. Как же так?! Она была в это время в Москве, в СИЗО? Но я же приезжала!.. Я привозила лекарства!»

Да, была. Все это время Вера Петровна ждала в СИЗО лекарства, которые хоть немного облегчили бы ее страдания. Главный врач Иванова: «А, кстати, мы оказали и оказываем ей здесь неплохую медицинскую помощь». Сокамерницы: «Да ничего она сейчас не получает… Третий день просим вызвать медработника, заявления пишем — он не приходит. Хорошо хоть вы пришли, помогли. Спасибо».

Коллега еще раз попыталась после посещения воззвать к гуманизму главврача СИЗО. Та сообщила: «У меня закончился рабочий день». Мы считаем это серьезным ответом. Это важно. Только как бы у Веры Петровны не закончилась досрочно вся ее жизнь. И это не стало бы достойной мерой наказания и воспитательной, исправительной функцией этого наказания в системе УИС. Мы надеемся, что этого не произойдет.

Мы официально обращаемся в МСЧ ФСИН России с просьбой спасти эту женщину.

Но мы просим и о большем. О гуманизме и соблюдении закона для всех. Для всех, кто оказался за решеткой.