Евразия…

…Заклинание русской магии, обетованный край для тех, кому дики фанзы и базары Азии и тесны замки и фабрики Европы.

В 20-х годах XX века она указала части русских беглецов, укрывшихся в закатных странах, спасаясь от стальной зари нового мира, выход из идейного тупика.

От нее не пахло нью-йоркским бензином, парижскими духами, баварским и пражским пивом, варшавской фаброй для усов и даже дымом сызрань-рязанского отечества. А веяло метафизикой бескрайней степи. Волновало отсутствием ответов, которые Запад дал, казалось, на все вопросы бытия. Среди биржевой паники и политической истерикиЕвразия была загадкой и мечтой многих русских эмигрантов.

И вот, рожденная в 20-х в Болгарии, эта свежая доктрина покоряет умы.

Cовременная Россия — учат евразийцы — не дочь оседлой Руси, мирно пашущей меж Неманом и Волгой. Она — преемница боевой, кочевой и беспредельной Орды. Суть ее — не в труде и православном смирении, но в «героическом бытовом исповедании», расширении месторазвития, идеократии1, верности вождю и высшим началам бытия.

Авторы проекта — языковед Николай Трубецкой, богослов Георгий Флоровский и экономист Петр Савицкий — именуют себя наследниками славянофилов — Алексея Хомякова, Константина и Ивана Аксаковых и других. А свое учение — антитезой Западу.

Получить приют и выступать в Праге, Берлине, Париже и при этом — бросать вызов их «бездуховности» — такую моду заводят евразийцы, противопоставляя им Русский Дух, что Чингисханом пахнет.

К движению примыкают философ Николай Алексеев, историк Георгий Вернадский, лингвист Роман Якобсон, публицист Дмитрий Святополк-Мирский.

Евразийцы продвигают себя: издают сборники «Исход к Востоку» и «Россия и латинство»; книги «Наследие Чингисхана» и «Россия — особый географический мир», журнал «Евразийские хроники», манифесты «Евразийство: опыт систематического изложения» и «Евразийство (формулировка 1927 года)». Выходит газета «Евразия». Ее ведущий автор — философ и богослов Лев Карсавин.

Карсавин

В 35 номерах «Евразии» вышла 21 его статья. Он участвует в движении с 1926 года, входит в Совет, готовит документы, читает лекции «Россия и Европа».

Живет Карсавин в Кламаре близ Парижа. Вокруг него складывается группа «кламарцев» — Петр Сувчинский, Сергей Эфрон и другие. Это «левые евразийцы», для которых большевизм — носитель исторической правды, создающий Евразию, противостоя Западу вместе с монголами и народами Туркестана и Китая.

Они так увлечены этой гипотезой, что поручают Карсавину написать торгпреду СССР во Франции Георгию Пятакову. Но письмо не отправлено, а агитация «кламарского крыла» вызывает протест в движении. Г.Ф. Флоровский в статье «Евразийский соблазн» критикует тех, кто, «заглядевшись на мнимую социальную стройку… проглядели существо русского процесса», суть которого — в утверждении тоталитарной тирании.

Флоровский отвергает апологию власти, злобу к Западу и поклонение «революции как обновлению застоявшейся жизни». «Божия правда, — пишет он, — не там».

Его слышит Карсавин. И уходит из движения. Он видит: евразийство — лишь эпизод в его биографии и истории мысли. Знает: яркость социальной жизни уступает высоте постижения. Верит: высылка на «философском пароходе» вместе с Бердяевым, Лосским, Франком — это не разрыв с Россией. Знает: его труды — от «Монашества в Средние века» до «Теории истории» — важнее манифестов.

И пишет «Историю европейской культуры». По-литовски. Ибо занимает кафедру в университете Каунаса. Туда его приводят помощь друзей, известность в научных кругах и годы поисков.

От Петербурга — до Каунаса

Лев Платонович Карсавин родился 12 декабря2 1882 года в Санкт-Петербурге в театральной семье. Его сестра Тамара Карсавина — знаменитая балерина.

Потом — гимназия. Золотая медаль. Университет. Женитьба. Поездка в Вену, Падую, Флоренцию… Диплом I степени и золотая медаль, преподавание, членство в Историческом обществе, Париж и архив Ватикана. В 1912-м — первые книги: «Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII веков» и «Монашество в Средние века». А потом — «Мистика и ее значение в религиозности средневековья», «Символизм мышления и идея миропорядка в Средние века», доклады в Петербургском религиозно-философском обществе. Профессорский и инспекторский посты. Отличная карьера.

Потом — война, докторская диссертация, революция, «неистовая свобода», большевики и ужас катастрофы, надежды на избрание Патриарха, «красный октябрь», отделение Церкви от государства, но в знак не освобождения, а гонения.

Карсавин отвергает большевизм. В 1918-м митрополит Петроградский Вениамин благословляет его и группу интеллигентов на основание «Всероссийского братства мирян в защиту Церкви», и они три дня говеют в Череменецком монастыре. В 1920-м ученый входит в число основателей и профессоров Богословского института, пишет работы «Католичество», «Культура Средних веков», «Введение в историю: теория истории». Ведет семинары «История христианской догмы и философии», «Средневековая мистика», «Средневековые ереси». Читает доклады «Свобода воли» и «Мираж прогресса».

Всё это — на фоне романа с историком Еленой Скржинской. Она прошьет огнем его жизнь и станет героиней мистического текста «Noctes Petropolitanae», дышащего высоким чувством и жаркой страстью.

Тем временем Карсавина назначают ректором Педагогического института. А в 1922-м — и университета! Но вскоре власть увидит: на важном посту «мракобес», и включит его в число врагов.

16 августа 1922 года его арестуют и известят о высылке, с расстрелом в случае попытки вернуться. Мыслители, отвергшие большевизм, пусть и не критикующие власть, подлежат изгнанию — таков вердикт Ленина.

Ученый тяжело переживает отъезд. Но выбора нет. И вот он уже в Берлине читает в Русском научном институте лекции «Основа православного отношения к миру», «Рождающаяся Россия» и «Христианство и социализм».

В 1923-м приезжает Скржинская, надеясь, что он соединит с ней судьбу. Но — напрасно. Они расстаются. До 1950 года.

У Карсавина выходят книги «Философия истории», «Джордано Бруно», «Диалоги». Он пишет трактаты «Метафизика христианства» и «О началах» — создает философскую концепцию, суть которой в выборе: либо человек принимает «малую часть Божией любви, разделяется с Богом, страдает и гибнет» — либо «принимает полноту этой любви, обретая Богобытие».

В 1924-м, включившись в Евразийское движение, он обретает известность вне ученой среды. А в 1930-м вновь уходит в университетскую жизнь: преподает, переводит «Феноменологию духа» Гегеля, пишет удивительную «Поэму о смерти». В 30-х выходят тома его «Истории европейской культуры». Он счастлив.

Но с ужасом следит за террором в СССР, понимая, что изгнание спасло его.

Пайка и вечность

В 1940-м CCCР оккупирует Литву. Все, кто может, — бегут. Но куда бежать ему? В Европе война. Карсавина чудом минует меч и НКВД, и гестапо. Но всю войну он будет ждать русских — «уверенный в торжестве России».

Что это за Россия? Возможно — край детства, любви и возможного обожения. Не знаю. Но — не Россия Сталина. Да, в 1944-м Карсавин встретит Красную Армию хлебом-солью — но вручит их не «советскому воину», а русскому солдату.

Научный мир СССР не примет его. Дочь вскоре арестуют. А потом и его самого. За что? За участие «в белоэмигрантской организации Евразия». 10 лет лагерей.

В 1950-м его этапируют через Ленин-град. Там он увидит свою музу Елену Скржинскую. А в тюрьме напишет «Венок сонетов», «Терцины», труд «Об апогее человечества» и еще немало работ. Их сохранят ученики. В лагере Абезь их будет несколько. Они назовут свои беседы «Левоплатоновской академией». Больной Карсавин будет делиться с ними хлебом…

А они помогут обрести тело учителя годы спустя после того, как его зароют под номером, — до похорон скроют в нем склянку с именем. В июле 1952 года философа за неимением православного иерея исповедует католический священник. И он уйдет…

Его могилу найдут в 1990-м и поставят на ней православный крест.

1Месторазвитие, идеократия – термины, введенные в обиход евразийцами. 2По новому стилю.

Автор благодарит фонд «Институт развития им. Г.П. Щедровицкого» за возможность использовать материалы серии «Философия России. Первая половина XX века».