Литва заявила о возвращении к призывной армии, и для нашего человека в Балтии настал миг реванша. Чувство превосходства над теми, кто не заслуживает даже нашей оккупации, органично смешалось с предчувствием вторжения, и это противоречие не снижало градус счастья, а, напротив, удваивало его. Высадка американцев в Нарве подтвердила: Балтия вместе с миром трезвеет от вчерашней уверенности в том, что ничего не повторится. Стало быть, вернейшей дорогой возвращаемся, и балтийский Русский мир замер в счастливом ожидании.

Русский мир в Балтии за 20 с лет изменился лишь в той степени, в которой законсервировался. Соотечественник из Эстонии объясняет: эстонцы построили удобное и эффективное государство — но для себя. Он и не спорит. А для кого они должны были его строить? Да, 90-е были драматичны, заблуждения были понятны, свобода одинаково «вашей и нашей» оказалась не всегда и не для всех. Но для большинства тех, кто потом станет соотечественником за рубежом, обида оказалась лишь поводом недобро уйти в себя и с неизбывной горечью всматриваться в восточные дали, откуда все никак было не видать Красной армии.

Специальных приглашений в удобное государство никому не высылали, литовцы, латыши и эстонцы просто свыклись с тем, что есть явления неизбежные, как климат, и надо жить, не портя себе настроение. Смирились и соседи, они тоже решили жить рядом, но не вместе, и потому принялись за строительство собственного гетто.

За 20 лет все настоялось и устоялось, избавившись от крайностей. Гетто благоустроилось, литовцы повсеместно говорят по-русски, будто смеясь над своими вчерашними опасениями, и это очень приятно для туристов с большой земли, а для местного Русского мира — окончательная черта под свершившейся историей. Латыши помогали побеждать на выборах «Центру согласия», позиционирующему себя то как цитату русской идеи, то, наоборот, как вполне европейскую попытку избавить политику от этнической полемики 90-х. А эстонцы и не пытаются тратить силы на то, что все равно не исправить, разве что для обозначения доброй воли открывают в Нарве отделение Тартуского университета.

Те, кто решил быть рядом, но не вместе, так и не научились быть даже колонистами, что хотя бы обозначило понятный тренд. Французы когда-то из-за схожих комплексов чуть не убили де Голля. Но, не убив, поняли: ничего не вернется. Балтийский Русский мир шел к этому открытию, отказываясь его формулировать, ибо хотел верить в то, что уже сам считал утопией. В общем, жил двойной жизнью, которая спасительно отвечала на все вопросы, давно потерявшие практический смысл. Мир продолжал восприниматься через плазменное окно Первого канала, Европа предлагала законное самоощущение европейца. С одной стороны, пестуемая оскорбленность чужака, с другой — готовность с ней вполне комфортно жить.

И тут — Крым.

А что такое Крым для балтийского Русского мира? Степной и нищий полуостров с замызганным пляжем и никому, по большому стратегическому счету, не нужным городом русской славы. Что это в сравнении с той фантазией, где балтийский Русский мир и есть подлинный русский Крым, только в Европе, в НАТО, Крым в самом сакральном смысле, стоящий любых санкций на пути домой?

Гетто гальванизировалось. Не то чтобы авангард поверил в скорое возмездие балтийским хунтам. По сути, не изменилось вообще ничего. Все та же двойная жизнь, но с горящими глазами. Все та же потаенная сказка про Кибальчиша и Красную армию. Возродившаяся, казалось бы, из ниоткуда эстетика стала выглядеть предчувствием зеленых человечков. А кто нынче рискнет отмахнуться от гипотез, вчера казавшихся параноидальными, и как было не поддаться вдохновению такого невиданного камбэка?

Авангард Русского мира оказался авангардно утрированной миниатюрой этого мира вообще, со всеми его гвардейскими ленточками, комплексами и отмененными табу, игрой в воодушевление и опытом, подсказывающим, что все равно кинут. Что никто не форсирует Неман, что Северный флот, приведенный в боевую готовность, никуда по-черноморски не двинется. А с другой стороны, вдруг?..