Люди боятся увидеть на сцене инвалидов, боятся заразиться. Государство не считает себя причастным к судьбе театров, где играют люди с особенностями в развитии. Но «Театр Простодушных» и интегрированная театральная студия «КругII», не имея господдержки и постоянной прописки на сценах Москвы, продолжают заражать людей открытостью души.
Ольга ЖАДАНОВА
Игорь Неупокоев, создатель и режиссер «Театра Простодушных»:
— Игорь, вы к своим артистам относитесь как к больным людям или как к равным?
— Я репетирую с ними так, как я привык в театре. Как в институте учили, так и здесь, никакого особого подхода у меня нет. Никаких особых приемов тоже Конечно, это не профессиональный театр, не любительский, это просто особый театр, наивный театр. Они как есть в жизни маргиналы, аутсайдеры, так и здесь — театр аутсайдеров в искусстве.
— Но вы позиционируете его не как студию, не как реабилитационное заведение?
— Да, все-таки как театр, при чем особый, уникальный. Дело в том, что я видел в Европе много театров такого плана, но они совершенно не похожи на наш театр, потому что там больше акцент на движение, на пластику. А чтобы сделать драматический спектакль, где речь на первом плане, где диалоги, монологи, где надо плакать, кричать, передавать эмоции — такого нигде не найдешь, ни в Европе, ни в Америке.
— Есть ли какая-то система господдержки вашей работе с такими особенными людьми?
— Ну мы живем вот уже 14 лет, все — без финансирования, от государства мы не получили ни одного рубля.
— А на что вообще живет театр?
— Бывали несколько раз гранты. Была премия поддержки государственных инициатив Совета президента по культуре, но это было очень давно, лет 7 назад. К особому театру и отношение должно быть особое. Однако все существуют на дотации, а мы вот, вопреки всему, обходимся как умеем.
— Сцены постоянной у вас тоже нет?
— Сцены нет, репетировать негде. И это, конечно, сказывается, на качестве спектаклей.
— А где все-таки репетируете?
— Репетируем, где договорюсь. Мне очень важно, чтоб это было в центре, потому что люди приезжают из разных концов Москвы и даже из Подмосковья, важно, чтоб это было рядом с метро.
— Некоторое время вы выступали на площадках театра.doc — с ним какая-то договоренность?
— С театром.doc мы связаны много лет, мы, собственно, и начали в театре.doc, и с тех пор стараемся с ними не расставаться, потому что там очень хорошая публика. Там всегда полный зал, потому что если дается объявление на сайте театра.doc, значит зритель будет. Здесь вот (в театре «Кураж» — прим.кор.) не всегда полный зал.
— А зрители как воспринимают эту эстетику, что выступают особые артисты, особые люди?
— У меня большой уже опыт. Мне кажется, зрителям это нравится, они такого еще нигде не видели. Публика же чуткая, публика не дура, они сразу понимают, что здесь не обычные исполнители. Они берут не хорошей речью, не дикцией, не пластикой, они берут какими-то другими своими качествами, открытостью. Актёр же, он всегда на работе. Он гонорар получает, зарплату. А эти именно ради любви зрителей работают, ради аплодисментов и цветов.
— На Руси было понятие «юродивые». С ними оно как соотносится?
— У нас идет спектакль «Бесовское действо» по пьесе писателя-символиста Алексея Ремизова. И он сам был такой вот юродивый, Ремизов. Писатель Серебряного века – но чудной. И философ Иван Ильин про него говорил, как раз, что это юродивый культуры ради, юродивый сердца ради. Не в религиозном смысле, а в культурном юродивый. Я когда взял эту пьесу Ремизова, то понял, что действительно – у меня такая артель юродивых сердца ради.
— В спектакле «Зверь» в чем юродство людей на сцене?
— Здесь я взял пьесу специально для этих исполнителей, чтобы они со своими проблемами, с деформацией речи, с необычностью, вписались в контекст этой истории. Люди после мировой катастрофы, уже мутанты какие-то, люди потерявшие облик современного человека – для них это легко было.
— Сколько готовился этот спектакль?
— Мы его репетировали с разными исполнителями, у меня тут уже совсем поменялся состав, уже новые актеры играют и мать и дочь. Вот в этом составе мы его играем совсем мало, буквально раза четыре или пять.
— Сколько потребовалось ребятам времени, чтоб освоить эти роли?
— Года полтора-два мы репетировали.
— У вас какие трудности возникают при работе с этими артистами? Режиссерские, человеческие.
— В каждом спектакле по-разному. Да я уже привык. Мне уже легче, чем с профессиональными артистами, с ними играть. Уже они послушные, не спорят, не капризничают. Не навязывают свое видение роли.
— Сколько человек всего в труппе?
— У нас сейчас 18 человек, три поколения исполнителей. Есть 50ти летние, есть 30ти летние и есть до 20ти молодежь.
— Откуда они приходят?
— Они, окончив школу, оказываются не у дел. Пока в школе учишься, вроде каждый день есть занятие. А когда заканчивается учеба, делать им совершено нечего, и они приходят в театр.
— Расписание у вас не постоянное, когда и где следующий спектакль?
— Мы играем 17 марта в клубе-театре «Мастерская» как раз «Бесовское действо» писателя-символиста Алексея Ремизова. Они там ангелов и бесов играют. Бесов разного калибра на сцене полно. Там все 18 человек играют.
Андрей Афонин, создатель и режиссер интегрированной театральной студии «Круг II»:
— Сколько примерно репетиций потребовалось, чтобы создать программу «За светом», сколько участников?
— В общем над этой программой мы работали несколько месяцев, и 2 недели в театральном лагере. Вообще мы готовили ее параллельно с другим нашим проектом, спектаклем «Кристофер и отец», поэтому было очень сложно две премьеры выпускать. Но тем не менее, у нас получилось, в общем потребовалось 3-4 месяца работы. Ну, при этом надо понимать, что до этого мы выпустили другой концерт – «За звуком», который в течении нескольких лет уже у нас готовился и шел. Поэтому этот жанр уже нами придуманный, выставленный и отработанный, просто каждый раз у нас какие-то новые задачи, мы достигаем в них новых результатов, которые связаны в том числе с развитием наших актеров.
— В труппе есть артисты не только с ментальными отклонениями?
— У нас древний коллектив, у нас есть ребята и без особенностей в развитии, есть ребята с ментальной инвалидностью, с проблемами психофизического развития, с проблемами опорно-двигательного аппарата, слабослышащие, с аутическим аспектом и так далее. Но это неважно, я говорю для того, чтобы было понятно, что мы не делим людей по диагнозам, а наоборот, берем всех, кто имеет какие-то особенности развития, кому трудно жить в нашем обществе. Мы создаем такую среду, в которой каждый человек становится уникальным и востребованным и перестает быть инвалидом.
— А общество само как реагирует на то, что такие артисты выступают на сцене?
— На сегодняшний день я бы так сказал, что у нас сложные отношения со зрителями, в том смысле, что те зрители, которые к нам приходят, потом приходят к нам и еще, и еще, и еще. Но очень трудно бывает сделать этот первый шаг, потому что люди боятся, боятся увидеть что-то неприятное, люди боятся увидеть инвалидов, боятся сами стать инвалидами или заразиться.
Дальше проще, потому что им нравится, и они приходят. Скажем, «За светом» — очень успешная постановка, я смотрю по отзывам на Фейсбуке в нашей группе. Люди говорят, а вот мы были в прошлый раз, а в этот раз придем с детьми, и привезем еще друзей, потому что это очень красиво, ярко, и художественно.
Есть другие проекты, более сложные, более интеллектуальные. Но опять же, это современный театр, серьезные постановки. Спектакль «Кристофер и отец» вошел в программу Russian case в «Золотой маске-2015», это свидетельствует о его уровне.
— В прошлом году ваш коллектив взял приз на «Золотой маске» в номинации «Эксперимент», как удалось критиков убедить что особый театр имеет право существовать на одном уровне с остальными?
— Мы просто играли спектакль в течении 2х лет в одном месте и делали, старались это делать все лучше и лучше. Мы благодарны лично Лене Ковальской, которая очень поддерживает наш коллектив и вообще любые нестандартные направления в нашем театре. И вообще центр Мейерхольда этим сейчас славится: много необычных театральных проектов здесь стартуют. Вот, поэтому были какие-то люди, которые обратили на нас внимание, привели других людей, а дальше уже было все в честной борьбе. Нам казалось, что критики действительно оценили именно качество нашей игры и качество нашей постановки.
— Проект «Отдаленная близость» поддержал Гёте-институт, а на другие проекты откуда берутся деньги?
— Спектакль «Кристофер и отец» поставлен на деньги гранта, который культурный центр Москвич выиграл именно на нашу постановку. Это уникальный случай. Постановка «За светом» — это поддержка доноров, центра лечебной педагогики, «Ростелекома». То есть, многие компании, частные лица, которые поддерживали и финансово и какими-то вкладами, скажем, в пиар. Это всегда трудно, но как мне кажется, мы сейчас уже можем гарантировать, что деньги, как инвестиции вложенные в наши постановки, окупаются тем, что мы выпускаем очень качественный и интересный театральный продукт. Надо сказать, что, конечно, еще не все мы освоили, проблемы менеджмента, продюсерской работы у нас существуют.
— По сути, нет разработанной государственной системы поддержки?
— Дело в том, что, к сожалению, на сегодняшний день пока нету названия тому, чем мы занимаемся. Мы пытались уже несколько раз, ходили к руководству городскому, но безуспешно, потому что самое трудное — это как раз изменение сознания, то есть, сказать людям, что взрослые люди с особенностями развития могут быть полезны обществу, им нужно дать такую возможность.
Им нужно организовать пространство, в котором они могли бы работать. В нашем случае это работа творческая, а в других случаях может быть не творческая, ремесленная или какая-то производственная. Но должны быть специально организованные места, специально организованные центры трудоустройства для людей с ментальной инвалидностью, с проблемами психического развития.
Это гораздо более выгодно было бы государству, чем просто кормить иждивенцев, потому что иждивенчество – это, на мой взгляд, самое тяжелая проблема в нашем обществе. Потому что взрослые люди собрались, они никому не нужны, и, соответственно, они привязываются к тому, что есть какие-то бесплатные дотации, и выстраиваются очереди, но эти дотации не снимают с них инвалидность, наоборот усиливают.
Человек перестает быть инвалидом когда он кому-то нужен, когда он может приносить пользу обществу, когда он несет ответственность за то, что он делает и делает это качественно, интересно и хорошо. Поэтому требуется изменение в сознании людей, которые могут повлиять на эту ситуацию, чтобы действительно пытаться выстраивать такую систему, государственную или негосударственную, общественной поддержки.
— Чего не хватает вашей студии?
— Мы очень хотели бы, чтобы у нас была своя театральная площадка, на которой мы могли бы репетировать и выступать, потому что каждый раз в каких-то чужих пространствах выступать можно, и это по-своему хорошо, но хочется и своего дома.
— Андрей Борисович, каково ваше кредо на отношение с вашими артистами?
— Любить, слушать и слышать.
— А у них, как вы считаете?
— Тоже самое.
