Разные общества формируют различные представления о ребенке и детстве. Отличие этих представлений в обществах традиционных и индустриальных связано с наличием в индустриальных обществах воспитательных технологий – комплекса практик и ритуалов, которые призваны сформировать будущего гражданина. Вспомним, дисциплинарные практики в публичных школах Великобритании XIX века или педагогическую технологию, разработанную скаутским движением.

Европейской и американской культурам XX века в целом присуще представление о детстве как о замкнутом мире, который следует оберегать от столкновения с миром взрослых с его конфликтами и противоречиями. Однако ряд обществ и сообществ в XX веке (СССР, Германия 1930-40-х, кибуцы и некоторые религиозные общины) имели радикально иное представление о детстве. Ребенок в этих обществах воспринимался как партнер и соратник взрослого. Граница, проводимая между миром взрослых и миром детей, была зыбкой.

Для педагогической технологии этих обществ была характерна особого рода работа с культурной памятью: постоянное равнение на идеал. Цель утопических обществ — осуществление проекта будущего, создание особого образа жизни, который соответствует их представлению об идеале человеческого сосуществования, и особого типа личности, которая этот образ может воплотить. При этом не принципиально, что конкретно имеется в виду под этим идеалом (возрождение и очищение арийской расы, построение коммунизма, реализация толстовского идеала общины и тому подобное). Важно, что члены этих обществ и сообществ верят, что реализация идеала возможна, и они стремятся к его воплощению. Другими словами, они знают, какими личностями должны стать и что для этого нужно делать.

В советском обществе подростков часто упрекали в инфантилизме. Старшие поколения мотивировали свои претензии особым героическим опытом: они были причастны к историческим катаклизмам или грандиозным проектам, которые заставляли их в юности и даже детстве вести вполне взрослую, полную лишений и подвигов жизнь. В 1920-х — это был опыт борьбы за новый мир, в 30-х к нему прибавился опыт грандиозных строек, в 1940-х — опыт Великой Отечественной войны. В обществе утопического проекта по определению не может быть потерянных поколений, каждое поколение совершает свои подвиги. Именно героический опыт позволял советским родителям поучать и наставлять юное поколение. Ребенок же по мере своих возможностей должен был участвовать в построении нового мира. Соответственно ребенок, взрослеющий в советском обществе (в отличие от своих западных сверстников или современных детей), может воспринимать упрек в инфантилизме всерьез, а не как простую речевую формулу, которую родители используют в воспитательных целях.

Дети, воспитанные на рассказах о героических сверстниках и подвигах взрослых, сами мечтают о таких же подвигах, поскольку стать настоящим (взрослым) человеком в этой системе ценностей — значит совершить подвиг. Этот (героический) поступок неизбежен, он обязательная часть личностного становления, поскольку он включен в те стандарты совершенства, на которых дети воспитаны. В этом случае отсутствие героического опыта начинает восприниматься как отсутствие настоящей жизни вообще. Дети осознают, что они лишены возможности вписать себя в историю, то есть исключены из общей жизни. Повседневная жизнь кажется им скучной, потому что не предоставляет шанса проявить себя, доказать свою состоятельность и через участие в практике стать частью сообщества. Героическая юность родителей превращается в объект зависти их детей.

О подобном чувстве советских детей и подростков по отношению к своим родителям, прошедшим Великую Отечественную войну, пел в «Балладе о детстве» Высоцкий: «А в подвалах и полуподвалах / ребятишкам хотелось под танки. / Не досталось им даже по пуле, / в ремеслухе живи и тужи! / Ни дерзнуть, ни рискнуть…» Если война уже выиграна, взрослым приходится придумывать, как создать детям возможность героической жизни. А детям отвечать на вопрос, как действовать, если они, как им кажется, остались на обочине истории.

Дарья ДИМКЕ, научный сотрудник исследовательского центра Res Publica ЕУСПб.

Полный текст статьи будет опубликован в журнале «Социология власти» (РАНХиГС).