Кураторы галереи «Ковчег» гордятся своей верностью традиционным пластическим ценностям, многие годы строя свой условный «музей неактуального искусства» главным образом из работ художников второго ряда, — и, без сомнения, лукавят. Выставки, персональные и групповые, все больше и больше превращаются в концептуальные проекты с интеллектуальной интригой и вполне себе актуальным подтекстом. А иногда и с неожиданными поводами.

Вот и сейчас экспозиция «Кафка», развернутая в выставочных залах Государственного музея А.С. Пушкина на Арбате, не без доли черного юмора приурочена не только к началу Года литературы в России, но и к 98-й годовщине второй официальной помолвки Франца Кафки и Фелиции Бауэр. Дата на самом деле трагическая: первая помолвка закончилась ссорой, вторая — смертью жениха. Но на этом биографическая тема заканчивается, не начавшись.

На выставке, конечно, есть и многочисленные пронзительные цитаты из дневников Кафки, и непосредственно иллюстрации к его произведениям — от буквальных до аллегорически-условных, даже пугающий своим реализмом «Портрет Ф. Кафки с кротом на коленях» концептуалиста Игоря Макаревича. Но проект, подготовленный при участии музея Международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал» и «XL Галереи», а также частных коллекционеров и самих художников, — не про Кафку, а про кафкианское измерение нашей давней и недавней реальности.

В ней материализовались фантасмагорические видения автора «Процесса» и «В исправительной колонии». Достаточно беглого перечисления экспонатов. Карандашный рисунок «В камере» (1929—1930 гг.) Арсения Шульца, гуашь Георгия Щетинина «На коленях» (1970—1980 гг.), раскрашенный гипс-лубок «Перевозка стрихнина для умерщвления зэков на Соловках» (1989 г.) Георгия Черкасова, серия офортов «Интернат № 30» (1993 г.) Кирилла Мамонова, посвященная помещенному в психиатрическую лечебницу художнику Владимиру Яковлеву. И, наконец, совсем недавние «Рисунки по делу» (2005 г.) Павла Шевелева — зарисовки с натуры, сделанные на суде над Михаилом Ходорковским. Между прочим, художник сам оказался «жертвой репрессий» — в октябре прошлого года его с милицией вывели из Третьяковской галереи за то, что он… водил по ней своих учеников («незаконное проведение экскурсии»).

Разумеется, во многих работах «кафкианство» понимается и метафорически — как растворенный в воздухе страх, как бытовой сюрреализм, как воплощение абсурдности человеческого бытия вообще. «Кафка — для всех и про всех», — уверяют кураторы. Но не случайно выставка посвящена именно России XX века. Здесь Кафка повсюду.

Открывает экспозицию вполне невинная с виду литография «Букашка» (1966 г.) Александра Максимова, художника глубоко оптимистичного и позитивно настроенного. Однако на этой выставке милое насекомое кажется угрожающей иллюстрацией к «Превращению».

Словно бы для того, чтобы разогнать тоску, «Ковчег» почти одновременно с «Кафкой» уже в своем собственном помещении на улице Немчинова открыл выставку «Рисование в Бескудниково» того самого Александра Максимова (1930—1992 гг.). Художника, которого галерея практически открыла заново, получив в распоряжение его архив, и чье творчество неутомимо пропагандирует (устроила даже персоналку в Третьяковке десять лет назад). Нынешняя экспозиция имеет конкретный сюжет — показаны работы, главным образом рисунки и автолитографии, изображающие быт семьи Максимова, его друзей и знакомых. Скромные трапезы, разговоры, поездки в автобусах и электричках — ничего особенного, энциклопедия убогой среднесоветской жизни, но исполненная в оригинальной максимовской манере, воскрешающей жанр русского народного лубка. Изображение нарочито упрощено и уплощено, а незатейливый текст («Коля смотрит телевизор», «Вера чинит лифчик») ассистирует картинке. Для Максимова «мгновение — великое событие», причем мгновение любое. Его отличало какое-то кретиническое приятие мира, превращавшее художника в своего рода Платона Каратаева из Бескудникова. И перманентный оптимизм должен быть заразительным.

Однако чем дольше рассматриваешь в залах галереи под жизнеутверждающее пение Майи Кристалинской бесконечную графическую летопись максимовского бытия, тем сильнее ощущаешь абсурдность этой идиллии. С молоком за 16 копеек, книгой «Основы электробезопасности», авоськами, алюминиевыми кастрюльками и значком «Клуб любителей пива» (сам Максимов не пил и вообще был вегетарианцем, а вот поди ж ты — подсмотрел у девушки в электричке и зафиксировал!).

Весь этот социалистический рай постепенно оборачивается кафкианским адом, из которого хочется немедленно выбраться, а он засасывает тебя, унося по волнам ностальгирующей памяти. Ты сопротивляешься, понимаешь провокацию «Ковчега» — и ничего не можешь поделать, испытывая отвращение к самому себе.

С нами до сих пор не только Кафка, но и Бескудниково. Порой кажется, что навсегда.

Федор РОМЕР — специально для «Новой»