В Кострецах у вас есть возможность кожей своей ощутить три вещи, которые так поражали Андрея Платонова: дальняя дорога в скромном русском поле, ветер и любовь.

Да, да! Только так: дальняя дорога не вообще, а именно в скромном русском поле. Это совсем другая даль и другие манящие горизонты. И человек, встреченный на пути, всегда – твой брат. Может, это и есть то, что писатель называл живым историческим смыслом. Не потому ли каждая поездка в Кострецы возвращает нас к началу начал, к истокам всего сущего, порождая веру, что все-таки живы будем, не умрем. Не отойдем не названными. Запомним каждого. Несмотря ни на что!

На этот раз мы с нашим фотокорром Аней Артемьевой в доме отца Валерия.

Любовь здесь явлена сразу и зримо: шестеро детей.

Любовь во всем: друг к другу, любому живому существу, будь то корова, поросята и куры с утками.

Любовь к соснам за окном, дарующим тебе силы жить, если ты хоть что-нибудь понимаешь в природе.

Любовь к прихожанам, какие бы вопросы к тебе у них не возникали. И вера в то, что любая нужда в тебе – это дар, за который надо благодарить.

По существу, это наш давний разговор, начатый еще в прошлом году, и продолженный нынешней осенью в деревне Жуки Кострецкого поселения.

Э.Г. – Вернемся к вопросу, почему многие в селе не держат хозяйство?

Отец Валерий –Мотивация отсутствует. Зачем хлопотать, если можно сходить в магазин и купить то, что ты хочешь? Например, сосиски из бумаги. Отсутствие работы, на которую ты обязан как мужик идти, постепенно подтачивает внутренние силы. Отсюда убежденность, что если есть три мешка картошки и деньги на опохмелку, можно не суетиться. Но есть в деревне и другие мужики. Школьный кочегар Кириллов, в прошлом классный механизатор. Есть Володя, в прошлом агроном, держит 15 голов скота. Бывший фермер Белоусов, работающий с утра до ночи.

Зачем нам искать виноватых в нашей жизни? Они, конечно, есть. Нам надо сейчас как-то жить дальше. Мы не используем даже тех возможностей, которые имеем.

Если шире смотреть: в сталинское, в советское время было плохо, в постсоветское время – тоже полный идиотизм, сейчас тоже - ничего… Жить вообще как бы невыгодно ни в какое время. Мы всегда можем найти то, к чему прицепиться. А жить как-то надо.

Я не понимаю людей, которые прутся в этот город, покупают там за бешенные деньги ипотеку, лишь бы там зацепиться.

Белоусов вам скажет, что при советской власти жизнь на земле была более понятной, а сейчас не понятны правила игры.

Человеку надо, мужику особенно, пойти работать, впахивать. Даже за три копейки. В той же Архангельской глубинке тетки кричали: «Даже бесплатную работу отняли», - и сокрушались. Человеку надо себя где-то применять. А он вообще потерял все ориентиры.

Ася (жена о.Валерия) –Умение жить на земле и понимание ее - это сложная наука. Человек ее с детства всем нутром познавал или приобретал опытным путем. Деревенский человек потерял гибкость и умение учиться пусть даже на собственном опыте. Остался набор действий как мертвая традиция. Работы-то нет.

Э.Г. – Какое событие прошедшего года произвело на Вас сильное впечатление?

о.Валерий -Когда эта вся заваруха на Украине началась, когда стало понятно, что это все серьезно, что это не откатить уже назад. Когда сбили военный самолет, сколько-то там десантников было, тогда стало понятно, что все очень серьезно. Что что-то начнет меняться, наверное, и в нашей жизни.

Э.Г. – А в деревне?

В.Б. –В деревне год был очень насыщенный. Мы переезжали в новый дом, надо было решить сотню всяких бытовых задач.

Э.Г. – Вы не пожалели, что здесь осели?

Отец Валерий -Когда я приезжаю в Москву, смотрю, как там люди живут, захожу в квартиру сестры и понимаю, что мне там места нет. Восемь детей, ну где там место? Смотрю в окно, в которое я смотрел с трех лет…

Э.Г. – Отец Валерий, что-нибудь изменилось в Крыму? Что пишет Ваш батюшка?

Отец Валерий –Я в Крым не смог доехать из-за шторма. Мы доехали до переправы, и случился шторм. Поехали по Краснодарскому побережью. Я посмотрел, как люди живут. Есть большая разница между Тверской областью и Ростовской, Воронежской, даже когда с трассы глядишь на все. Был поражен, когда на большой дороге в две полосы появились два быка. Останавливаются три фуры, еще какая-то военная машина. Все ждут, пока быки перейдет дорогу. Там я и коз видел, и овец.

Люди живут на берегу моря, имеют свой доход. Но они видят смысл завести этого быка и не говорят, что тяжело скотину держать.

Э.Г. – А что произошло в деревне, какие события?

Отец Валерий –События? Умирают люди… Здесь обычно событие – это, когда умер, а не когда родился.

Э.Г. – Сколько человек умерло?

Отец Валерий –Ну, пять точно. Вот этот Володя, которого убили, ему было 37 лет. Я знал его мало, так, по работе.

Э.Г. – А чем он занимался?

Отец Валерий –Дрова готовил, ездил по строительству, хорошее впечатление производил. И в том же лесу аккуратно все делал, как положено. Надо ветки откладывать, сжигать.

Э.Г. – На людей это произвело сильное впечатление?

Отец Валерий –Вся деревня пришла в храм, когда его отпевали.

Ася –После этого еще неделю стояли у магазина и обсуждали. Не могли никак отпустить эту ситуацию.

Отец Валерий –Пришли в храм те, кто никогда не был.

Э.Г. – А что думают? Не бомж ведь убил, не алкаш. Как они объясняют это?

Отец Валерий –Кто-то пытается объяснить, но, в основном, просто констатируют факт.

Э.Г. – И в это деревне, где не всегда даже на ночь закрывается дверь …

Отец Валерий -Белоусов сказал, сколько живет он здесь, такого никогда не было.

Э.Г. – Отец Валерий, на чем держится Ваша жизнь здесь, можно определить? Духовная и материальная?

Отец Валерий –Знаете, интересная ситуация сложилась. Мы приехали сюда 10 лет тому назад. Жили как дачники. Потом я понял, что должен создать базу, кормить семью. Отец дал денег и мы купили землю.

Что я понял за этот год? Надо решать ситуацию, какая бы она ни сложилась. Вот ребенок заболел, мы начали бегать и решать. Вот доходов нет, надо что-то придумывать, крутиться-вертеться и мозгами шевелить, и приходит решение. Я все время думаю, почему у некоторых людей нет движения вперед, только констатация: все плохо. Мне, например, еще и сейчас хочется поотдыхать после напряженного лета. Накрутились, навертелись серьезно. И много чего поняли. Вот эта пословица, что мужик должен построить дом, – это правда.

Но я все-таки исполнен оптимизма, потому что я считаю, что мы сумели преодолеть эту ситуацию. На ближайший год у меня есть еще оптимизм. Мы переехали в новый дом. Это тоже событие. Можем дальше развиваться. Мы достигли своей мечты, переехали в этот дом.

Э.Г. – Как можно жить в деревне с шестью детьми? Сколько вы на них получаете?

Ася –Тысяч тринадцать. Когда младшему исполнится полтора года, а это будет через два месяца, пособие по уходу, 5 тысяч, мы получать не будем.

Отец Валерий –Вы спрашивали о духовной стороне. Мы имеем храм, мы за него в ответе. Это тоже нас держит в этой жизни. Нам как-то удается атмосферу поменять в лучшую сторону, как нам кажется.

Э.Г. – А что в этом отношении можно изменить?

Отец Валерий –Отношение к храму, к христианству. Некоторые приезжают из Максатихи, из Ревзавода. В духовном смысле мы тоже сами себе принадлежим.

Ася –На чем держится жизнь? Конечно, на вере в Бога и в Его присутствии в моей жизни. На уверенности в том, что человек не оказывается случайно ни в какой ситуации. На ощущении счастья от того, что всегда рядом любящий муж и дети. На понимании, что есть много родных и близких, которые не оставят в беде, и которым, может быть, пригожусь когда-то я. Я вот смотрю в течение дня на сосны, растущие за окном, и мое существо наполняется ощущением полноты счастья. Когда я не ощущаю себя частью живого мира, я начинаю унывать.

Э.Г. – А бывает желание рвануть в Москву навсегда и оставить ваш замечательный дом как дачу?

Отец Валерий –Не бывает. Раньше, когда я жил в Москве, накатывало состояние уныния, бесперспективности, которое надо было как-то пережить и перебороть в себе. Я у Аси спрашивал года через три: а у тебя здесь, в деревне, это ощущение возвращалось? Она говорит, нет, не возвращалось. И у меня тоже никогда не возвращалось.

Я Вам хотел рассказать один момент, который сейчас прочувствовал. Приезжаю я в Чертаново, где родительская квартира, где сестра живет. Смотрю я в это окно, сестра подходит и спрашивает: а чего они там деревья пилят? И я вдруг понял: то, что там за окном, ко мне никакого отношения не имеет. Я не могу на это повлиять, это изменить, себя приложить. Это все не мое в корне. Даже мысли не может возникнуть пойти и начать менять реальность, которая за твоим окном. Вот это Москва. А здесь, наоборот. Ты смотришь в окно, может, видишь какой-то где-то дисбаланс, понимаешь, что надо что-то исправить, идешь и исправляешь. Это дорогого стоит.

Ася –В городе я не вижу будущего ни для себя, ни для своих детей. Я человек, глубоко пустивший свои корни в землю, и без этой земли мне жизни нет.

Э.Г. – Отец Валерий, а за все плохое, что происходит с нами здесь, ТАМ спросится?

Отец Валерий -Мы все рождены в разных слоях, нам дано по-разному.

Э.Г. – А я думала, что мы рождаемся равными.

Отец Валерий -Вы рождены равной с Володей? Нет, мы не можем так сказать. Есть разница.

Э.Г. – Но меня интересует, человеку воздается?

Отец Валерий –Конечно, воздается. По нашим поступкам очень даже воздается. Чего далеко ходить! Человек богат, у него есть все – хорошая квартира, замечательная машина, обалденная дача – и он в большом унынии, в большом одиночестве, и он несчастлив. Я уверен, что воздается. Вот дочка моя заболела, инвалид теперь. Это, может, за что-то прошлое, может за что-то будущее… Но я не воспринимаю это так трагически, безысходно. Идет накопление ситуаций, которые нас растят, на которых возрастаем.

Э.Г. – Отец Валерий, а у Вас есть вопросы к жизни, судьбе?

Отец Валерий -Мой вопрос, он к тем людям, которые здесь живут, в первую очередь. Не к городским. Ведь расцвет деревни произошел не тогда, когда государство деревню тащило и помогало. Да, государство нуждалось в деревне в 19 веке. Можно сказать, что расцвет нашей деревни был тогда, когда строили такой огромный храм. И четыре тысячи населения приходило в этот храм. Это фиксировали церковные книги. Четыре тысячи взрослого населения. Там тысяча девятьсот где-то мужчин. У меня книга есть прошлого века, в которой это отражается. Храм был построен в 1876 году. Если четыре тысячи взрослого населения прихожан, то помножь это на два. Это восемь тысяч тут жило, а то и больше. Можем считать это расцветом? Можем. Здесь жили люди не с такими мозгами немножко. Они жили, чтобы здесь жить. Чтобы их потомство здесь жило, они заботились о том, чтобы у них был хорошо срубленный дом, хороший двор, хорошая скотина.

Э.Г. – Так власть первое, что сделала, уничтожила этот слой. Ссылались целыми семьями. А кто остался? Какой-нибудь дед Щукарь остался и его потомки. Так что, умрет деревня?

Отец Валерий -Мамонты должны умереть, если в голове не изменится вектор, если будет так: посидел у телевизора, потом пошел, что-то сделал где-то, потом опять посидел у телевизора. Тогда эти люди просто вымрут. И вымирают. Это жестоко, конечно, сказано. Но по факту мы вымираем. Пока у нас мотивации продолжать свой род нет, жизнь не интересна. А интересна она в телевизоре. Человек сидит у телевизора полдня. Потом высовывается на улицу. Там надо работать. Там все плохо. И он опять возвращается в свой телевизор, в эту реальность.

Э.Г. – Для того чтобы в деревне развернулось свое производство, какие преференции она должна получить?

Отец Валерий -На этот вопрос очень простой ответ. Молоко стоит на прилавке 50 рублей за литр. А почему его здесь принимают не больше, чем за 22 или даже за 15 рублей? Вот – вилка. А в советское время цена была чуть ли не выше продажной. За кило мяса была цена такой же, за которую продавали. А сейчас они наваривают на этом в два, в два с половиной раза. Вот функция государства: пусть оно поставит 40 рублей за литр молока. Я посчитаю, заведу себе пять коров и буду жить на это. И буду оплачивать и медицину свою и образование. Если я смогу реально заработать, не надо мне никаких здесь условий создавать. Я сам все для себя сделаю. Но первое условие – чтобы мой товар уходил по адекватной цене. А не этим торгашам, мошенникам, которые наваривают в два – три раза… Объясните мне, что над молоком надо так много трудиться, чтобы его запихать в пакетик? Что с ним надо делать, что оно в два раза становится дороже, чем его сделала корова? Все. Больше ничего не надо!

А у нас экономика так построена, что торгаши самые богатые. У нас поддерживают банковский сектор! Я не знаю, что еще должно произойти, чтобы они поменяли этот взгляд. Уже населения не остается, а они все свой банковский сектор поддерживают. Дайте тем, кто приезжает в деревню.

В простой схеме я бы со своим подворьем мог иметь пять коров, зарабатывать свои тысяч сорок в месяц и, честно, больше-то и не надо. Больше – это уже развиваться можно. И оно бы сдвинулось с мертвой точки. У нас главное, чтобы торгаши не погибли и нефтяники, а крестьяне перспективу имеют смутную…

Ася –Деревенский человек живет с постоянной угрозой: вот закроем школу, закроем совхоз, молокозавод. Акушерско-фельдшерский пункт закрыли первым. Тут нет надежд на возможное улучшение. Есть желание, чтобы не отобрали последнее. Консерватизм крестьянина рожден опасением: а вдруг не выйдет, вдруг потеряю последнее. Но если вдруг случится какая-то неожиданно положительная перемена в жизни деревенских, например, школа все-таки будет построена, то это всколыхнет людские умы. Пробудит в них непривычную гордость за самих себя и заснувшие надежды.

Честно говоря, мне все больше кажется, что если российская деревня действительно умрет, я думаю, страна этого не заметит, как ежедневно не замечает ее медленного умирания. Деревню могли бы спасти малые производства. Натуральные продукты нужны горожанам. В деревне еще остались люди, способные их производить. В одиночку и без рынков сбыта они не справятся.

Отец Валерий -Сидим мы с мужиками после службы на Пасху. Под утро уже празднуем Пасху. Великий Пост выдержали. Никто не пьянствовал, не гулял. И вот заходит разговор про школу. И я пытаюсь как-то понять: мы дружнее стали, когда начали за школу эту бороться? Вот это мне интересно! Я спрашиваю: народ ведь вдохновился? А Валентин Михайлович говорит: «Конечно, вдохновился. Расшевелился. Да, есть такое». Я говорю: «А вдруг школу не построят, все же переживать будут?». Он говорит: «Если школу не построят, то будет, как всегда». А если построят, то все почувствуют вдохновение, почувствуют себя больше людьми. Уверенности больше в жизни появится.

Самое печальное, если школу не построят, это будет абсолютно нормальное событие. К этому привыкли. Просто закрывают и все.

P.S.Проект школы готов. Первые 15 миллионов собраны! Редакция продолжает добиваться участия в строительстве школы в Кострецах у администрации Тверской области, губернатора и Минобразования России. Результаты будем сообщать.