Французская газета Liberation публикует петицию кинематографистов, озабоченных судьбой нашего Музея кино. Они призывают художников всего мира присоединиться. Помимо директора Каннского кинофестиваля Тьерри Фремо текст подписали Годар, Вендерс, Бонелло, Тильда Суинтон, Коста-Гаврас, Серж Тубиан, Жиль Жакоб, Жан-Мари Штрауб, Бела Тарра, Амос Джитай, Педро Кошта… Десятки легендарных имен, священных для синефилов. Германские кинематографисты снимают фильм о многолетней драме Московского киномузея (сейчас идет монтаж). Звонят коллеги из Gardian, Radio France international. Поздно, но очнулись от аморфной спячки и наши соотечественники. Письмо в защиту Клеймана и его сотрудников подписали Норштейн, Хржановский, Абдрашитов, Аскольдов, Рязанов, Чухрай, Рост, Бондарчук, Войнович, Акунин и Улицкая, Звягинцев и Бодров, Хаматова, Юрский и Суханов и многие, многие именитые и не очень.
Впрочем, если говорить о нашем раздраенном киносообществе, следует вспомнить, что недавно состоялся секретариат СК (Союз киноматографистов) под управлением Михалкова, на котором рассматривалось два родственных вопроса: конфликт в Музее кино и Этическая хартия.
От лица музея выступала директор «учреждения» Лариса Солоницына. Президента музея Наума Клеймана и уволившихся научных сотрудников на обсуждение не пригласили. Видимо, как предположил президент Гильдии киноведов и кинокритиков Андрей Шемякин, собрались лишь за тем, чтобы подтвердить назначение нового директора. «Музей кино — не частная лавочка коллектива во главе с господином Клейманом!» — негодовал председатель СК Михалков. Он говорил о сутяжничестве музейщиков, шлейфе скандалов, непониманий и обид, и даже о «кухонном домашнем, местечковом шантаже: мы сейчас возьмем и все уйдем».
«Уходите! — страстно закончил Михалков. — Убежден абсолютно: есть молодые, грамотные, знающие, умеющие, хотящие, которые придут на эти места…»
Я не склонна демонизировать любимицу и выдвиженку Михалкова Ларису Солоницыну. Она относится к породе востребованного сегодня менеджмента — пластичных администраторов, которые всем существом ловят эманации «руководящих органов». Ведь и в союзную газету «СК-новости» она пришла на место изгнанного за недостаточную лояльность Дмитрия Салынского. Не думаю, что дело исключительно в ее некомпетентности (не все же должны понимать, что такое «нитра») или лукавстве (называть фонды «музея в изгнании» складами и критиковать сотрудников за ненадлежащий «температурно-влажный режим» некорректно). Конфликт с научным коллективом лежит в плоскости тотального непонимания, что музей — это не только «мероприятия» и фонды, пусть даже досконально расписанные и застрахованные, а живая связь времен, научная компетенция и репутация хранителей. Единицы хранения и описи — это драгоценные эскизы и наброски, рукописи и письма, пленка, впечатавшая авторский почерк художника, раскадровки и оригиналы сценариев — сохранившихся и пропавших фильмов. Это личные вещи, раритеты, многие из которых были подарены (доверены) Клейману и его сотрудникам. Показы, на которых воспитаны поколения режиссеров (только в прошлом году провели без дополнительных государственных средств 469 сеансов; участвовали в 12 выставках; четыре, включая беспрецедентную по масштабам «XVIII век на экране», закрывавшую Год Германии в России, — организовали). А еще музей — это атмосфера (понятие невещественное, а сегодня полностью упраздненное за ненужностью).
Несколько лет назад Майя Туровская взывала к российской общественности: «Мы стоим перед угрозой лишиться всей нашей истории кино… живем в состоянии какой-то невесомости. Все, что выдумывали Ионеско и Беккет, — пустяки по сравнению с постсоветской действительностью. Казалось: вот не будет советской власти, и все цветы расцветут. Оказывается: не тут-то было. Нам больше вообще не нужны ни история, ни память. Музей кино был у нас, по сути, единственным местом, где можно было получить достойное кинообразование».
Но «общественность» ее не услышала, да и сами музейщики были не слишком настойчивы и последовательны в «выбивании» у государства своего здания.
Кажется, ситуация с музеем — калька происходящего в мире культуры (науки, медицины). Под лозунгами оптимизации потихоньку сворачивают деятельность «храмов» культуры, здоровья, чтения. Назначают новых куропеевых/муровеевых (их теперь называют «серыми директорами») или сливают в один «стакан» институты, клиники, библиотеки. С филиалом проще: его легче выселить, поглотить, обнулить. Так поступили с Институтом киноискусства (НИИК). Его «влили» во ВГИК, вдвое сократив штат. Теперь ВГИКу рекомендовано отказаться от помещения НИИКа на Дегтярном. За два года существования в качестве филиала ВГИКа институту не удалось издать ни одной книги. В перспективе — преобразование целого института в небольшой отдел, а по сути — распыление профессии. «Сегодня, — утверждают научные сотрудники НИИКа Николай Изволов и Дмитрий Караваев, — профессия киноведа, историка кино на грани полного исчезновения».
Волнует ли кого-то, что погибает русское киноведение?!
Напротив, в самой кинематографической среде формируется мнение, что кинокритики, киноисторики и киноведы — бездельники и паразиты на теле доброго солнечного кинематографа и его патриотических блокбастеров. Действительно, фильм можно продать, а от кинокритика какая польза? Вот и «СК- новости», руководимые директором Музея кино Ларисой Солоницыной, публикует заметку некоего сценариста из Киева — Семенова, где он радостно изгаляется над профессией в духе дроздовских программ про животных:
«Вид кинокритиков известен тем, что до выхода очередного фильма Михалкова они, как правило, спят в берлогах, пардон, редакциях и сосут лапу, изредка вылезая на кинофестивали, где они беспорядочно и бесплатно едят, пьют и спариваются. Однако уже за несколько недель до премьеры михалковского фильма у них начинается беспокойство…»
Текст этот «сожительствует» на одном развороте с воодушевленной одой «Солнечному удару» под многозначным заголовком «Кто-то должен одернуть звонаря». Надеюсь, достопочтенный секретариат СК, только что поддержавший Этическую хартию, обратит внимание и на этот немелодичный «звон» в подведомственной газете.
Интересуюсь у коллеги из Radio France international: что им Гекуба, судьба нашего музея? Она объясняет: тема не может не волновать мировое сообщество, так как в ее понимании культура неразрывна с историей, с динамикой внутренних процессов в обществе. Когда идет решительное ужесточение политического климата, министры объявляют, что культура обязана быть на службе у государства. «А что, не обязана?» — уточняю я. «Культура — не обслуга, она — выражение свободы, концентрация человеческого в человеке. Вы знаете, что в США нет министерства культуры? Художники сами находят финансирование. Во Франции государство считает необходимым давать средства на культуру, при этом не вмешивается в творческий процесс, не диктует. Конечно, приходится выбирать, поддержать тот или иной проект, искать баланс. Но делается это публично».
Отчего же у нас увеличивается разрыв между государством и культурой? Оказываются невостребованными компетентность, критерии оценки искусства вообще и кинематографа в частности. Может, оттого, что профессия, наука, аналитика — «препятствуют принятию ложного за истинное»? С Декартом не поспоришь. Он, как истинный философ, был увлечен поиском закономерностей, исследованием связей эстетических и этических начал. Собственно, этим и занимаются гуманитарные науки, в том числе и киноведение: «Изучением киноязыка, различением подлинного и мнимого». Вредная для нынешнего времени затея, когда востребовано не прояснение смыслов, не прорастающая сквозь асфальт идеологии самостоятельность суждений, но безропотное служение государству.
Без смыслов не сохранить ни музеев, ни науки, ни истории кино, ни истории страны. И кто же тогда ответит на сакраментальный вопрос «Солнечного удара»: «Слушайте, как же это все случилось?!»
P.S. Будущее Музея кино туманно. Его создатель и президент, по сути, безработный. По его просьбе хранители фондов вернулись на свои места, дабы сберечь годами собранные материалы. Уже открыто обсуждается вариант «переселения» научно-мемориального кабинета Эйзенштейна в ведомство ГМИИ им. Пушкина, что вызывает негодование ряда музейщиков. Лариса Солоницына, судя по всему, останется директором. Константин Эрнст, который возглавляет Общественный совет музея и который мог бы объявить открытые слушания, показательно молчит (хотя в кулуарах говорят о перспективе строительства большого Музея кино и телевидения). Кинематографисты пишут письма. Министерство культуры занято поиском помещения для музея и синематеки. Без «капризного» Клеймана (ему требуются внушительные площади для фондов, для экспозиции, для кинозалов) все будет много проще. Какой-никакой Музей кино будет; возможно, вскоре откроют и его филиал в Ялте, — как предложил Михалков.
Если помните, Карфаген все-таки был разрушен, выживших жителей продали в рабство. Место, где располагался город, засыпали солью. Ну да, правда, на этом месте потом построили новый город…
Официально
У Министерства культуры свое видение причин конфликта в музее. Точка зрения чиновников: сами музейщики не обращались в Минкульт по поводу нового помещения, отвергли проект развития музея, предложенный советником министра Алексеем Кучеренко, не соглашались на предложенные варианты расположения музея, не проявляли инициативы. И вместо того чтобы обращаться в министерство для решения проблем, предпочитали «разговор через СМИ». Сейчас рассматриваются разные варианты для размещения синематеки.
