Ирина Соболева из Колумбийского университета написала занимательный текст о целях и задачах оппозиции («Новая газета», № 118 от 20 октября 2014 года). Похоже, сейчас академические политологи — единственные заинтересованные в «движухе» люди. Иначе им просто нечего будет изучать. Сами же оппозиционеры после сентябрьских выборов посвятили себя воспоминаниям.

Гражданам и политологам, увы, придется немного подождать, пока оппозиционеры устанут ностальгировать. Качественные ответы на вызовы могут прийти только изнутри протестного сообщества. Только в нем сосредоточен опыт политического действия и рефлексии. Извне можно лишь чертить абстрактные схемы.

История нашей страны — это история неудачных переносов на непонятную, неизученную реальность чужих слов и понятий. К счастью, сейчас в моде не «террор» и «экспроприации», а «коалиции» и «горизонтальные связи». Если уж революция, то обязательно креативная и с помощью твиттера. Именно социальные сети сегодня подразумеваются под «горизонтальными связями». Вероятно потому, что больше под этими словами в России нечего подразумевать. Здесь нет «хунт» — испанских сельских общин, ставших опорой демократизации режима Франко. Нет сильной католической церкви или рабочих профсоюзов, как в Польше времен Ярузельского.

«Горизонтальные связи», твиттер-активизм — любимый сюжет медиа, негласно одобряемый властями. Публика с удовольствием воспроизводит штампы о «безлидерном протесте». Это снижает требования к участию в оппозиционном движении и освобождает от всякой ответственности. В случае чего любой коллективный провал можно свалить на лидеров протеста, «которые по своему интеллектуальному и моральному уровню страшно далеки от своего продвинутого народа», как точно выразила настроения фейсбук-общественности Соболева.

Коммуникация в социальных сетях порождает так называемые слабые связи. Годящиеся для распространения информации, флешмобов, сбора средств и других несложных действий. Любая инициатива, связанная с реальным риском, требует «сильных связей» — личного знакомства, доверия, опыта взаимодействия. Вырабатываются такие «сильные связи» в устойчивых общественных институтах вроде профсоюзов, студенческих организаций или церквей. В последние годы и в России проявляются разрозненные сообщества вроде защитников животных, рыбаков или футбольных фанатов. Однако никто из политиков, оппозиционных или системных, не понимает, чего хотят такие группы, и не может обратиться к ним с политическим предложением.

Переход из виртуальности со «слабыми» связями к реальности со связями «сильными» затруднителен. В прошлом году гарвардские исследователи опубликовали большую статью об интернет-цензуре в Китае. Руководство КНР избрало такую стратегию: острые высказывания против властей обычно не пресекаются и не преследуются. Отчасти из-за огромного, в абсолютных цифрах, числа высказывающихся. Отчасти ради того, чтобы дать выпустить пар и получить обратную связь. Однако тотально пресекаются любые призывы к организованному сопротивлению и протесту. В похожем направлении работает и Кремль. Руководство страны клянется, что не будет трогать интернет. Большинство представителей власти хоть как-то да ведут блоги, кремлевские технологи забивают все сетевое пространство фейковыми инициативами, ботами и троллями.

В офлайне власть настойчиво старается сломать любые структуры. Первой жертвой стала давно запрещенная НБП, имевшая десятки региональных отделений и сотни активистов. Ее жестко прессинговали много лет и сумели разгромить. Либерально-демократическую «Солидарность» разваливали с первых дней. «Левый фронт» едва не уничтожили, состряпав дело о подготовке его лидерами «массовых беспорядков». Последние, кому досталось, — это Фонд борьбы с коррупцией, почти на все руководство которого заведены уголовные дела, а сотрудникам устраивают бесконечные обыски и допросы.

Что делать? Заниматься организационной работой. Притом создавать не партии, совершенно бессмысленные из-за отсутствия выборов, и не коалиции не пойми кого с кем, а структуры-инициативы, занимающиеся конкретными и понятными делами.