В 5 утра пятницы полиция с помощью техники разобрала баррикады в густонаселенном районе Монгкок. Движение транспорта по Натан-роад, однако, запустить не удалось — студенты отказались уходить с улицы. В 10 вечера в Монгкок прибыло около 400 полицейских, попытавшихся с помощью перцовых баллончиков и дубинок выгнать протестующих с проезжей части. Протестующие закрывались от полиции зонтиками. Серьезных столкновений помогли избежать местные жители, столпившиеся на тротуарах. При атаках полиции они кричали, поддерживая студентов. Продолжались столкновения и на Лонг-Во-роад (район Сентрал). Были арестованы по меньшей мере 26 человек. Баррикады на Натан-роад (Монгкок) уже восстановлены.

Джошуа Вонг, лидер движения школьников-старшеклассников и студентов «Сколаризм», 26 сентября начал «революцию зонтиков» в Гонконге. За два дня до нашего интервью ему исполнилось 18 лет. Перехватываю его в кафе после ночной битвы за Лонг-Во-роад. Черная футболка с оранжевым волком и подписью «Гони его прочь» (это о Ляне, нынешнем главе Гонконга). Очки шире лица. Некрасивый, лохматый. Щелкает по смартфону. Глаза почти не открываются. Каждые пять минут мобильный звонит, короткие разговоры из двух-трех фраз. Он очень измучен.

— Ты спал сегодня?

— Два или три часа. Там, на дороге.

— Перекрытие Лонг-Во-роад было спонтанным?

— Я не знаю. У нас была встреча во второй половине дня про то, как ответить полиции (с утра полиция разблокировала Квинс-роад, разбила баррикады и выгнала активистов), но решения не было.

— Когда ты 26 сентября звал людей в Сивик-сквер(пространство у дома правительства, с этого лета огороженное забором, до этого — постоянное место протестов в Гонконге. — Е. К.), ты мог представить, во что это выльется?

— Нет, это было вообще вне моих ожиданий. Я просто надеялся, что мы займем Гражданский сквер. Что делать дальше, мы должны были обсудить уже в сквере. В сквере меня задержали.

— Тебя впервые задерживали?

— Да. Мы не ожидали, что нас задержат. Потом мы просто ждали с нетерпением, когда нас освободят. Меня освободили через 46 часов, уже 28 сентября. Когда я вышел, «Оккупай» уже существовал, люди уже заняли улицы в районах Адмиралтейства, Ван-Чай и Козвэй-бэй. Я такого вообще никогда не представлял.

— Все интересуются: это революция или нет?

— Я не думаю, что это революция. Это просто движение. Если бы это была революция, у нас бы были экипировка и оружие, чтобы сражаться с полицией. Ты видишь, что мы следуем принципам ненасилия.

В революции всегда две стороны. Экипируешься, как армия. Потом вы начинаете наносить повреждения друг другу. Мы не хотим, чтобы такое произошло с нашим движением. Чтобы все обернулось таким образом.

— Почему для вас так важно оставаться мирными?

— Если ты перестаешь быть мирным, больше никто тебя не поддержит. И ты теряешь моральное преимущество, ты больше не можешь просить людей о поддержке.

— Я знаю, что некоторые молодые ребята не согласны с позицией Федерации студентов и «Сколаризма». Им кажется, пассивный протест ничего не дает. Кто принимает решения?

— Индивидуально принимаются. То есть каждый активист решает для себя. Потому что эта акция, которая началась 28 сентября, не организована Федерацией студентов или «Сколаризмом». Понимаешь, мы просто надеялись оказать давление на правительство… А 28 сентября, когда меня выпустили и я вернулся в Гражданский сквер, люди вдруг начали пожимать мне руки, говорить «спасибо»… Это чудо на самом деле — то, что произошло.

— Тебе не нравится быть лицом протеста?

— Совсем. Потому что это не нужное напряжение для меня. Оказаться на обложке журнала Time. Я не знал, что меня поставят на обложку. Я не думал, что буду иллюстрацией к статье «Лицо протеста», пока не увидел журнал.

— Жизнь поменялась?

— Да почти нет, это вообще не об изменениях в жизни. Просто это привлекло очень много международного внимания ко мне, и люди ищут меня, а у меня правда нет времени на эти интервью.

— Как ты опишешь место студентов в протесте?

— Студенты должны стоять на переднем крае протеста и добиваться, просить серьезной поддержки у других людей. У рабочих, у домохозяек, у офисных работников, у юристов. Студентам проще всего добиться от людей, чтобы они поддержали акцию.

— В России бы не сработало.

— Почему? Обычно в любом городе, в любом поколении студенты более активны, чем люди другого возраста. Потому что они объединяются, чтобы биться за свое будущее.

— Когда и зачем ты решил основать «Сколаризм»?

— Ну, когда наше государство пыталось запустить систему промывки мозгов, которая называлась «моральное и национальное образование». Это было три года назад*Три года назад, организовав массовый 120-тысячный марш в Гонконге, движение «Сколаризм» добилось отмены разработанной в Пекине национальной образовательной программы.. Я не думал, что что-то получится. Я запустил «Сколаризм» больше из интереса, чем для результата.

— Ты чувствуешь ответственность за людей, которые выходят вместе с тобой протестовать?

— Ты имеешь в виду, чувствую ли я себя ответственным?

— Да.

— Нет, вряд ли. Каждый независим. У каждого действительно есть возможность принять решение, будут они поддерживать движение или нет.

— А если кого-нибудь убьют?

— Что может «Сколаризм»? Попросить людей: уйдите с дороги, идите туда, где безопасно?

— У тебя бывает чувство сожаления, что запустил процесс?

— Нет! …Я надеюсь, что я буду делать то, что приведет к позитивному результату. Мы просто должны спросить себя: обязаны ли мы бороться за свое будущее? Есть ли на нас такая ответственность? На нас, жителях Гонконга. Способны ли мы на решения?

— Тебе не кажется, что ответственность должна лежать на взрослых, а не на студентах и старшеклассниках?

— Ну, должна, действительно. Но они слишком сосредоточены на работе и семьях.

— А что ты думаешь про тех, кто выходит протестовать против «Оккупая»?

— Ну, у людей есть свобода принимать или отрицать наши акции. Но наша акция в любом случае про общее право на выборы — и людей, которые поддерживают нас, и людей, которые против нас.

— Гонконг должен быть частью Китая?

— Ну, я верю, что Гонконг — часть Китая. Но в рамках «одна страна — две системы» есть ценности, которые сохраняются гонконгцами и не поддерживаются Китаем.

— Ты думаешь, Китай может изменить позицию по отношению к выборам?

— Прежде чем спрашивать, способен ли Китай измениться, спроси, есть ли возможность измениться у Гонконга. На этой фазе мы добиваемся политической реформы для Гонконга. Влиять на будущее материкового Китая у нас нет никакой возможности.

— У тебя есть страхи?

— Нет, на самом деле. Про себя нет страхов. Я в принципе уже ожидаю ареста или даже тюрьму. Я просто сейчас очень надеюсь, что полицейские способны… Они должны служить людям, а не калечить их.

— У тебя были когда-нибудь хобби?

— Нет. Я очень люблю спать, например.

— Расскажи про свою семью.

— У меня есть брат, учится в начальной школе. Отец работает в IT, мама — домохозяйка. Они не активисты.

— Они тебя поддерживают?

— Поддерживают. Они мне дают столько пространства, сколько мне нужно.

— Учишься?

— «Политика и госуправление».

— У тебя правда была дислексия**Форма неспособности к чтению.?

— Только в начальной школе. Потом уже нет.

— Как ты видишь свое будущее?

— Надо спросить, будет ли будущее у Гонкога. То направление, по которому пойдет Гонконг, очень сильно повлияет на мои личные цели, на мою жизнь. Потому что результат политических реформ определит баланс между гражданскими правами и властью. И этот баланс тесно связан с партийной системой, с образованием, с производством. Будущее — это что-то вроде экосистемы, оно общее.

— Тебе уже два дня как 18. Что-то изменилось?

— Вообще ничего. Я даже не праздновал. Времени нет.

Гонконг