История «Интеллектуала» (см. статью Эльвиры Горюхиной, № 114 от 10.10.2014) заставила общество повернуться лицом к тем школам, которые стабильно дают самые высокие в Москве результаты, стобалльников по ЕГЭ и победителей всевозможных олимпиад. Что с ними происходит в условиях «оптимизации»?
Школы, которые терпят бедствие
Многие из хороших, «рейтинговых» школ сегодня попали в такое же бедственное положение, как и «Интеллектуал». Как и у несчастливых семей, у каждой из несчастливых школ своя история. Например, Курчатовская школа (№ 1189). Это одна из лучших школ СЗАО, конкурс туда составляет 5 человек на место, уроки ведут ученые НИИ им. Курчатова, и обучение в 1189-й — первый шаг в направлении этого института, поэтому в школе серьезный упор на физику и математику. Но главное, за чем идут в Курчатовскую, — это среда, в которой легко учиться, модно быть умным, где культ знаний и учебы. Поскольку школа маленькая — в ней всего по два класса в параллели, — она похожа на большую дружную семью.
Внезапно без предварительного обсуждения 22 сентября школе объявили, что ее объединяют со школой № 2077, которая уже «слилась» с другими учебными заведениями (несколько детских садов, 5 школ, из которых 3 — общеобразовательные, одна — коррекционная и одна — для детей с девиантным поведением). У Курчатовской, в отличие от «Интеллектуала», проблем с деньгами нет: она получает общемосковское финансирование, поэтому попытки объяснить целесообразность слияния улучшенным финансированием не выдерживают критики: в школе, с которой объединяют «курчатовцев», те же 123 000 рублей на ученика в год. «Мы опасаемся, что слияние приведет к усреднению: мотивированные дети, прошедшие отбор, которые занимались на курсах, постепенно перемешиваются с детьми, которые отбывают номер, — говорит папа одной из учениц, Олег Митасов. — Нам говорят, что ничего такого не произойдет. Тогда непонятен смысл объединения. Мы поступали в одну школу, а окажемся в чем-то другом, и есть подозрение, что это новое будет хуже».
Наконец, поскольку руководство Курчатовской школы смещено и врио директора стал директор одной из школ, с которой их объединили, то смысл объединения окончательно потерян: люди, которые смогли построить успешное учебное заведение, отодвинуты, а их детище передано другим людям, которые, судя по результатам, управляли менее эффективной школой. «В нашем случае согласия управляющего совета никто даже не спросил, — продолжает Олег Митасов. — Мы в младшей школе уже прошли через объединение, и ни к чему хорошему это не привело. Мы пытались выбраться из этой ситуации, выбрали лучшую школу, занимались, поступили — и попали в ту же ситуацию: вместо отлаженного процесса и выстроенной культуры опять получится бардак. В результате объединения школ № 1189 и № 2077 родители лишатся возможности дать талантливым детям соответствующее образование, Курчатовский институт останется без молодых кадров, а Москва потеряет одну из лучших школ».
В лицее «Воробьевы горы» (№ 1525) своя история. Лицей создавался на базе Дворца пионеров, фактически это был первый многопрофильный лицей в Москве. Каждый профиль делала своя команда на базе дворца. «В лицее была сильная исследовательская составляющая, — рассказывает заслуженный учитель, преподаватель лицея, доцент департамента образовательных программ НИУ ВШЭ Евгения Абелюк. — Дети писали курсовые работы, защищали их перед оппонентами, на защиты приходили выпускники и профессионалы — то есть лицей был силен тем, что не измеришь никакими критериями, которые сейчас предлагаются для оценивания».
Лицей рос, а тем временем поменялось законодательство, и он уже не мог быть подразделением дворца — превратился в самостоятельное юридическое лицо, которое просто квартировало во дворце. Постепенно связи начали ослабевать, за последний год во дворце поменялась концепция развития, зашла речь о создании огромного холдинга на его базе, в который вошли еще две школы, два детсада, два учреждения дополнительного образования и строительный колледж. Лицей проголосовал против, и дворец потребовал, чтобы он съехал.
«Сказать, что уходили мы из дворца тяжело, — недостаточно: устраивались тяжелые собрания, на которых и сотрудники дворца, и подготовленные ими родители обвиняли нас в измене, — говорит Евгения Абелюк. — В итоге лицей переехал на Красносельскую в пристройку к действующей школе № 1305. Школа была, конечно, недовольна, обращалась в прокуратуру, мэрию, департамент. На сегодня ситуация такая: у «Воробьевых гор» самое низкое возможное финансирование — 63 112 рублей на ученика старшей школы. Оно таково потому, что лицей не входил в пилотный проект, хотя и хотел войти, но не мог, так как не имел своего помещения. Две недели назад к нам приехал руководитель ДОГМа ЦАО со словами: «Я приехал к вам для того, чтобы вас слить со школой 1305». Это единственный способ нас спасти, — объясняет Евгения Семеновна, — иначе финансирование через 2 месяца закончится. Мы боимся потерять свою атмосферу, среду, но есть еще момент, который, как мне кажется, может навредить больше, чем само слияние: нам говорят, школа должна зарабатывать. Страшно, что в условиях недофинансирования образование в нашем лицее станет частично платным. Точнее, платными окажутся именно профильные курсы. Это приведет к потере лица, разрушит и атмосферу».
Школы, в которых вроде бы все хорошо
Для сравнения я пообщалась со школами, где вроде бы все хорошо. Оказалось, не совсем хорошо. Например, одна из сильнейших гимназий — № 1543, которая занимает в московском рейтинге 4—5-е место, держится, по словам учителя Алексея Кузнецова, именем и авторитетом ее создателя и директора с 40-летним стажем Юрия Владимировича Завельского. У гимназии среднемосковское финансирование (123 000 рублей) плюс гранты за высокое место в рейтинге. «Нас пытались слить, но директор сказал, что сначала надо его уволить, и Калина (руководитель департамента образования Москвы. — Ред.) не решился это сделать. Как только директор уйдет — а ему 87 лет, — нас съедят. Но наш случай нетипичный. Я считаю, что таких школ, как наша, на Москву штук 30, на страну — 100. Давить их — это воплощать в жизнь шариковский принцип, что надо всё отобрать и поделить».
В другой школе из топ-20 я разговаривала на условиях анонимности: школа боится навредить себе любым неосторожным движением. По словам моего собеседника, деньги тоже заканчиваются, но пока есть «жирок», который позволит дотянуть до ноября. Что будет дальше — непонятно, но в школе надеются на «кулуарное решение вопроса». «Создание образовательных холдингов, на мой взгляд, бессмысленно, — уверен мой собеседник. — Во-первых, очень сложно управлять школой, где 1000 детей, а у них идеал — дойти до 1800, это дает дополнительное финансирование. Во-вторых, при слиянии хорошей и плохой школы не может получиться одна хорошая: снижается нагрузка, сокращаются учебные часы. В-третьих, в новых условиях оплаты труда школам невыгодно иметь совместителя, а в лицеях и гимназиях это очень важно: например, в лицее «Вторая школа» кучу занятий ведут преподаватели из МГУ, с физфака.
В выступлениях Калины результаты объединения выглядят очень оптимистично, например, он говорит о том, что резко вырос балл по ЕГЭ, упуская из виду, что весь ЕГЭ 2013 года был тотально списан. Мне кажется, то, что происходит со школами, — отражение общего тренда: государство сбрасывает с себя социальную сферу, старается сэкономить. Хотя я не очень понимаю, какая тут экономия: здания, учителя остаются те же, управленческий персонал сокращают незначительно. Переживаем чудесный момент: государство пришло в сферу образования в своем худшем варианте».
«Лига школ» (№ 1199) — одна из самых маленьких государственных школ. В ней учатся около 60 детей. Самое главное достижение школы, предмет ее гордости — 25-е место в мире в международном исследовании качества образования PISA в 2009 году (это невероятный для России результат). На вопрос о том, испытывает ли «Лига школ» такие же, как и другие хорошие маленькие школы, трудности, основатель и директор школы Сергей Бебчук отвечает: «Мы по-прежнему существуем так же, как раньше, к нам никого не присоединяют, никаких разговоров об этом нет. Мы вошли в пилотный проект, и нам до 31 августа платили столько же, сколько и раньше: с коэффициентом и деньгами на дополнительное образование получалось около 200 000 рублей. С 1 сентября у нас 123 000 на ученика старшей школы. Пока это единственная неприятность, которая с нами случилась. Психологически мы были к этому готовы, а фактически — нет: у меня нет ни с кем договоренностей, чтобы нам дали денег. Но, поскольку школа маленькая и деньги нам нужны в абсолютном измерении небольшие — 7 млн рублей, — я пока спокоен. Я сделал некоторые выводы для себя. Первый: государству такая школа, как наша, не нужна. И это было важным для меня пониманием, потому что, когда я затевал всё это в 1993 году, я хотел, пусть это звучит пафосно, чтобы Россия гордилась такой школой, как наша. Раз не нужна — значит, у меня будут несколько другие шаги и приоритеты в моем деловом позиционировании. Во-вторых, мне видно, что какие-то деньги можно получить с помощью госработ, не тратя на это много дополнительного ресурса. Могут и не дать, но пока я смотрю на этот вариант с оптимизмом. Мы планируем в любом случае начать собирать деньги с родителей — это как раз следствие моего понимания позиции государства, и я таким образом протестирую, насколько мы нужны родителям. Государство приняло такие правила игры, но мы учим больше, по-другому и лучше, и за это кто-то должен доплачивать, и первая очевидная мысль: что этот «кто-то» — родители. У нас были идеи поискать спонсоров, но эти вещи достаточно случайные, разовые: и фондов немного, и просителей много. Но, поскольку абсолютная цифра смешная, я думаю, что финансовый вопрос нас не убьет, и если мы и умрем, то по другим причинам».
Жизнь после слияния
Но, может, все не так страшно, и вполне можно оставаться хорошей школой и после слияния? Учитель московской школы из верхних строчек рейтинга, которая уже подверглась слиянию, на условиях анонимности рассказал, что произошло у них после объединения. «Самой главной проблемой стало отсутствие руководства. Главного по нашему зданию нет, мы теперь каждый сам за себя. Сохранить наши традиции и принципы мы не можем, вынуждены жить по уставу другой школы. Кроме того, у нас почему-то после слияния понизилось финансирование, мы теряем учителей, воспитателей, кружководов — и их обязанности «вешаются» на оставшихся сотрудников. Моральные силы на исходе, работать в таких условиях невозможно».
Единственная школа, которую педагогическое сообщество единогласно называет уникальным примером, когда сильной школе удалось объединиться и сохранить себя, — это знаменитая 57-я. Заместитель директора Борис Михайлович Давидович рассказал о том, как школе удалось этого добиться. «Наше основное здание было построено для реального училища и было рассчитано на 300 детей. В конце ХХ века у нас училось 700 человек, и мы начали задыхаться. Наша начальная школа размещалась в двух квартирах в соседнем здании. Было это, конечно, неудобно: мы раздражали жильцов, нас заливали и так далее. Мы принципиально не хотели отказываться от начальной школы — кстати, мы единственная школа, входящая в первые пять строчек рейтинга, в которой есть началка.
Мы стали искать помещение вместе с департаментом, и в 2006 году нашли школу № 40 на Фрунзенской. Так сложилось, что там было очень мало детей, человек 60: никто туда не хотел идти учиться. Мы получили это здание со скандалом, который подняли родители оставшихся детей: они считали, что мы поставим всем двойки, подомнем их под себя, протестовали по полной программе, с демонстрациями, телевидением, газетами… Наши учителя доучили этих детей до конца — кстати, половина из них были вьетнамцы, так что были и сильные ребята, и совершенно не говорящие по-русски. А с 2000 года стала необычайно популярной наша начальная школа. И когда 3 года назад по электронной записи к нам записались 500 человек, а мы принимаем 75, мы поняли, что надо что-то делать. Единственный выход был — взять еще одно здание: мы его искали и нашли на «Спортивной». В этой пятиэтажной школе в первый класс записалось 9 детей, всего было пять классов по 10—15 детей: многие ученики разбежались перед нашим приходом, боялись сильной школы. Из-за подушевого финансирования нам тяжелы маленькие классы этой школы: там же работает полный набор учителей, а детей мало, но мы это терпим, понимаем, что должны доучить детей. И то, что при слиянии с другими школами мы не потеряли своего лица, а получили новые стимулы для развития и сумели реализовать давнюю мечту — открыть биохимическое направление, — заслуга в первую очередь нашего директора, Сергея Львовича Менделевича.
Конечно, есть масса проблем: например, с тем, что сейчас часто называют «атмосферой». Приходят дети из другого мира, новые учителя — это трудно, потому что атмосфера создается не сразу. Это длительная работа, на несколько лет, но мы работаем. У нас тоже не хватает денег: сейчас их оказалось немного меньше, чем мы получали раньше с нашими надбавками. Конечно, мы привыкли к высоким зарплатам, к возможности вести бесплатно все кружки и хорошо жить, но эту разницу мы надеемся покрыть госработами. Сказать, что нам легко, не могу, — надо писать много бумаг, заявок, но если вы возьмете западного ученого, у него тоже уходит очень много времени на оформление заявлений на гранты».
«Это вопрос денег»
Евгений Ямбург, доктор педагогических наук, академик РАО, директор Центра образования № 109, говорит, что не верит в теорию заговора — никакого сознательного уничтожения образования не происходит: «Министерство и департамент — это инструменты: если система дает деньги, они ими распоряжаются, а сейчас ухудшилось финансовое положение страны, естественно, и они сокращают расходы. Думаю, что это чистый вопрос денег и огромного количества допущенных в законодательстве пробелов. Школа, которая попала в топ, может получить гранты, но они не такие большие по московским мерам. Закон предусматривает особое финансирование школ для одаренных, но разработанных механизмов для этого нет. Маленькая школка, где 200 человек, нежизнеспособна исходя из чисто финансово-бухгалтерских соображений. Есть система госработ, дающая школам деньги, мы сейчас бьемся над тем, чтобы она работала, и, если очень суетиться, школа может покрыть какие-то расходы грантами и госработами. Но вообще мой прогноз очень простой: для того чтобы выжить, маленьким хорошим школам придется слиться с другими школами, дифференцировать свою работу, оставить одаренных, но в то же время продумать методы работы с другими детьми. Я не думаю, что шум и митинги смогут помочь маленьким школам сохранить себя, — нужно работать над созданием механизмов, которые позволят им существовать в том виде, в каком они есть».
«Только бы не было хуже»
Я писала этот материал две недели. Ездила по школам, искала в соцсетях людей, которые готовы говорить, общалась с директорами. Почта и сервисы сообщений ломились от входящих. За это время я услышала фразы: «Только вы об этом не пишите» и «Скажу не для публикации» — столько раз, сколько не слышала за все годы работы в журналистике. Многие московские школы сегодня живут по принципу «Только бы не было хуже», боятся спровоцировать департамент на немедленную кару (увольнение директора, слияние в приказном порядке), подставить коллег и любимую школу.
В последнее время самое модное слово применительно к хорошим школам — «атмосфера». Небольшие сильные школы, сопротивляясь слиянию, называют атмосферу одной из важнейших составляющих своего успеха и боятся ее потерять. Но одно из основных определений сегодняшней атмосферы в образовании — это страх. Многие учителя и администрация, постоянно находящиеся под прессом реформ, получающие чаще всего небольшие деньги, задерганные окриками, угрозами и распоряжениями департамента, наблюдающие, что происходит с непослушными школами, — боятся разговаривать с журналистами, боятся писать в соцсетях, боятся говорить с родителями, вообще боятся сказать вслух то, что думают. Многие ходят на митинги «по призыву партии и правительства» и фотографируются с избирательными бюллетенями, чтобы подтвердить свое участие в голосовании.
Кстати, эти самые голосования обычно проходят как раз на территориях школ. Тех самых, в которых все всего боятся.
От редакции
«Новая газета» обращается к мэру Москвы Сергею Собянину с просьбой о встрече с учителями столичных школ, которые попали под «оптимизацию» (о некоторых из них идет речь в нашей публикации). Возникшие в связи с этим проблемы нуждаются в действительно оптимальном, взвешенном решении, чему, безусловно, может служить встреча педагогов с руководством столицы.
