Идет обмен пленными в Украине: Киев меняется людьми с Донецком и Луганском. Разговор идет о многих сотнях пленных. Спорят: кто лучше их содержит? Что-то вроде соцсоревнования: каждая сторона рассказывает, как пленные спят на белых простынях. По телевидению показали занятный сюжет. Там военный по мобильному телефону радостно сообщает родным: «Я уже в плену»…

Афганистан

Первого пленного моджахеда, или душмана, как мы, советские воины, их называли, я увидел почти 30 лет назад, в октябре 1985 года. Это было в пустыне, перед Кандагаром.

Несколько солдат и офицеров били его ногами. Вокруг было много наших, но не раздалось ни одного голоса в защиту этого человека. Кажется, его так и забили.

А потом там, в пустыне, мы мылись в бане (в батальоне 70-й мотострелковой кандагарской бригады). И разговоры были хорошими. И мы были нормальными, а того пленного афганца даже не вспоминали, как будто его и не было.

Через несколько месяцев после этого я увидел двух афганцев — связанных, лежащих на асфальте перед зданием штаба кандагарской бригады. Они были ранены, но никаких стонов не издавали. К ним подошел военный медик и вколол промедол. А потом сказал нам, улыбаясь: «Теперь им хорошо».

Поздней осенью 1987 года четверо наших пьяных военных, вопреки строжайшему запрету, ушли в афганский дукан (магазин) в поисках халявного спиртного. У нас действовал тогда «сухой закон».

Афганцы захватили их. Было это в Пули-Хумри.

Своих мы тогда действительно не бросали. А в Афганистане для нас это было ЧП, командирам и замполитам грозило серьезное наказание — вплоть до разжалования.

Наши на танках, БМП и БТРах окружили кишлак, захватили ровно 24 человека (по курсу один к шести) и вынудили афганцев обменять наших разгильдяев на людей, никакого отношения к моджахедам не имевших.

Обмен четверых наших балбесов на мирных афганских жителей был снят на видео. Потом его копировали, и много лет спустя мой экземпляр ребята из «Взгляда» показали по Первому каналу.

К тому времени я уже был в Чечне.

Чечня-Ичкерия

На второй или третий день пребывания в Чечне (конец 1995 года) я увидел, как 18-летнего мальчика-солдата, побывавшего в плену у ичкерийцев, прогоняли сквозь строй. В Афганистане такого быть не могло.

Как солдат оказался в плену? Был на блокпосту. По нужде вечером пошел в кусты. Удар по голове — и он в плену. Через некоторое время его как-то обменяли. Как только оказался у своих, его побили и бросили на гауптвахту. Там инсценировали расстрел.

На следующий день на утреннем построении той части 205-й мотострелковой бригады, которая дислоцировалась в районе грозненского аэропорта, командир вывел его, поставил перед строем… и стал унижать. Все это было похоже на рассказ Льва Толстого «После бала». Видимо, граф тоже наблюдал подобную картину.

Солдатика, побывавшего в плену, провели сквозь строй. Били (с удовольствием) ногами по заднему месту и словесно издевались.

Через несколько дней я увидел этого солдата в Ханкале, дневальным в танковом батальоне. Упросил комбата, тогда майора Ивана Петровича Белкина, отпустить этого солдатика в отпуск. Майор Белкин к герою Александра Сергеевича Пушкина никакого отношения не имел, кроме того, что его полный тезка, и еще был хорошим мужиком, подписал солдатику отпускной билет. Сам же я написал родным солдата письмо, чтобы они после отпуска его куда-нибудь перевели и в наше «болото» больше не пускали.

Слава Зайцев

Нет, не модельер. Просто в этом мире все так переплетено: Толстой, Пушкин, Зайцев, Белкин…

В 1995 году рядовому Вячеславу Зайцеву было лет 19, и он служил в 1-м батальоне 205-й бригады. Где-то осенью 1995 года рядового Зайцева и еще несколько солдат откомандировали из Ханкалы в Гудермес.

Солдатики забрели в местное кафе, которое во время войны успешно работало. И средь бела дня шестеро солдат российской армии оказались в плену у чеченских боевиков.

Командовал боевиками будущий Герой России Сулим Ямадаев.

Судьбы шестерых пленных сложились по-разному. Кого-то расстреляли, кого-то выкупила мать. Славу Зайцева удалось освободить через полгода, весной 1996-го. Обменивал его мой товарищ — полковник Вячеслав Пилипенко. К этому времени боевики отбили рядовому Зайцеву селезенку, ее пришлось удалить.

Как водится, после освобождения из плена на полуживого Зайцева его доблестные командиры возбудили уголовное дело. (Обычно дела возбуждались «за самовольное оставление части».) Получалось: сам виноват, что оказался в плену. Особенно в этом случае поусердствовал заместитель командира батальона с героической фамилией Водопьянов (впоследствии он окончил Академию военной разведки).

Как сейчас помню этот момент. Сажаю уже немолодую маму Славы Зайцева в БМП и везу через весь Грозный из Ханкалы в район аэропорта, где размещались военные прокуроры. Объясняю им ситуацию. Слава богу, что эти ребята были вменяемыми. Получаем отказ в возбуждении уголовного дела.

А потом хорошие люди помогли Славе с учебой: он получил высшее образование в Москве. Женился на девушке из ближнего Подмосковья, родили ребенка…

Пленный — не человек?

В конце 1995 года от Главкомата Сухопутных войск в Чечню направляли офицера с формальной задачей — работать по освобождению пленных. Всего лишь одного офицера, без всяких полномочий, что он мог сделать? Не имея ни опыта такой работы (даже теоретического), ни четких инструкций. Прокантовавшись месяц-полтора на Ханкале, он возвращался в Москву, и его сменял другой офицер. Что это было? Скорее дань времени. Ведь там, в Чечне, воевала как бы «новая Россия», которая стремилась в Европу, пыталась открыть себя всему миру. Но оставались мы сами собой, с нашей скифской дикостью. И было это видно во всем и, конечно, в отношении к пленным: что к своим, что к чужим. Ты российский солдат, в плен попал — твоя вина. Оказалось все как прежде: российский военный, как и советский, должен умереть, но не сдаться. Это его долг перед Родиной. А вот если попал в беду, долга Родины перед ним — нет. Эту конструкцию я готов был бы принять, если бы не знал точно, что от имени Родины говорят и действуют совершенно конкретные люди, которым ни Родина, ни ее Закон такого права не дают.

У этих людей позиция такая: после плена с вами разберутся прокуроры, тюрьма вас ждет. Такая судьба и ждала большинство наших военных. Кроме контрактников, которых боевики, как правило, сразу расстреливали.

Такая традиция сохранялась в отношении не только солдат, младших и старших офицеров. Я вспоминаю о генерал-майоре МВД Геннадии Шпигуне, похищенном боевиками из самолета рейса Грозный—Москва весной 1999 года.

Недавно Следственный комитет снова поднял эту проблему. Почему за 8 месяцев, что генерал Шпигун был в плену, ни МВД, ни другие структуры не предприняли должных мер по его освобождению, а те должностные лица, которые что-то там предпринимали, — всячески устраняются от дачи показаний? Ответ на этот вопрос следствие не получит, если тщательно не допросит тогдашнего министра внутренних дел России, генерал-полковника, Героя России Владимира Рушайло и некоторых его подчиненных, в частности, нынешнего министра внутренних дел Карачаево-Черкесии генерал-майора Казимира Боташева…

В плену и заложниках были не только военные, но и гражданские: волгодонские строители, женщины, старики, дети…

Самым старшим из заложников, которого я знал, был Михаил Луарсабович Дуишвили. Ему в момент пребывания в неволе, осенью 1996 года, было 76 лет. Плен сказался на его здоровье. Через некоторое время он тяжело заболел… и умер. Его родные выполнили его волю, похоронив на родине, в селе Дуиси, в Панкисском ущелье Грузии.

А самой юной заложницей — Леночка Мещерякова. Ей было три года. В неволе ее держали более полугода. Она жила в погребе, а над ней резвились дети человека, заточившего ее в неволю.

Когда ее освободили, она нуждалась в лечении и реабилитации. Все это в течение нескольких лет в Санкт-Петербурге организовывал известный правозащитник Антуан Аракелян, который и сам прошел через ичкерийский плен.

А наш российский плен ничем не отличался от ичкерийского.

Многое зависело от людей, в чьей власти были пленники.

Ичкерийцы могли отрезать голову пленному, как, к примеру, это делал бандит Ибрагим Темирболатов. Наши идиоты тоже могли расстрелять, забить до смерти, утопить в канализации, отрезать уши уже мертвому невольнику. Я имел дело со всем этим. Разница в том, что Ибрагим Темирболатов все-таки ответил за свои преступления перед российским законом, наши убийцы — нет.

Полковник Виталий Бенчарский

С полковником Виталием Ивановичем Бенчарским, офицером главного штаба Сухопутных войск России, я познакомился в начале января 1996 года. Он возглавил тогда на базе в Ханкале работу по освобождению пленных.

Преодолеть то изуверское отношение, которое было в российских войсках к поверженному и плененному противнику, казалось невозможным. Можно было поплатиться собственной жизнью.

Зимой чеченских пленных держали в неотапливаемом помещении полуразрушенного офицерского клуба на базе в Ханкале. Кстати, соседние комнаты этого клуба использовались под гауптвахту для провинившихся российских военных. Летом пленников держали в яме.

Даже брат Руслана Хасбулатова, профессор Грозненского университета, тоже вместе с боевиками и мирными, как и он сам, жителями отсидел в такой яме, пройдя через пытки и побои. Остался жив, но так повезло далеко не всем.

Мовсар Хамидов — сейчас полковник центрального аппарата ФСБ России, в конце декабря 1994 года (тогда еще майор) «по ошибке» прошел через все ужасы российского плена: побои, пытки до потери сознания. Чудом остался жив. А его друг, капитан милиции, был убит…

…Уже через несколько дней после прибытия на базу в Ханкале полковнику Бенчарскому удалось освободить четырех бойцов 245-го полка (дислоцируется в Мулино Нижегородской области).

Он обменивал их под Шатоем в присутствии матерей пленных солдат. Взамен мы отдавали одного из боевиков. Боевик был забит нашими идиотами до смерти. На ногах не держался, его несли, и через час после обмена он умер. Увидев все это, матери пленных солдат завыли от страха.

Вернувшись в Ханкалу, полковник Бенчарский проверил, как содержат пленных ичкерийцев. Дело в том, что до него пленных держали секретно, даже от офицера, их обменивающего.

Зима была довольно холодная. А четверых пленных чеченцев держали в неотапливаемой комнате. Ни один из тех пленных никакого отношения к боевикам не имел, почти у всех были дети, у одного четверо. Доказывать что-то было бесполезно, да и некому. Бенчарский попросил командование, чтобы поставили в комнату хотя бы печку-буржуйку.

Начальники вроде бы дали указание, но на следующий день он… увидел комнату пустой. Оказалось, что старший лейтенант из спецназа, который обеспечивал охрану пленных, чтобы не возиться с установкой печи, — всех людей расстрелял. Бенчарский закричал на него. Тот бросил в ответ: «Ты тоже, полковник, ходишь под пулями, и спина твоя открыта». Офицер ФСБ, стоявший рядом, попытался успокоить и увел Бенчарского.

За убийство людей тот старший лейтенант никакой ответственности не понес…

Очень хорошо помню день рождения Виталия Ивановича. 15 марта: в этот день он освободил из плена еще двух бойцов. Их матери радовались, а он, полковник, сидел и плакал. На него с надеждой смотрели десятки матерей, а он знал, что им-то сыновей не вернет: их убили.

Через некоторое время полковник Бенчарский оказался с инфарктом в реанимации госпиталя имени Бурденко. Слава богу, спасли. Он друг всей редакции «Новой газеты».

Генералы были разными.

Один строил бригаду, чтобы унизить, прогнать сквозь строй пленного российского солдата. В назидание другим, чтобы живыми не сдавались в плен. В августовские дни 1996 года этот генерал собрал остатки мотострелковой бригады: солдат из ремонтно-восстановительного батальона и батальона материального обеспечения. То есть тех, кто никогда не держал в руках автомата, а только гайки, ключи, молотки и черпаки. И пошел в атаку по центральным улицам Грозного.

Боевики легко перебили почти всех. Немногие вместе с тем генералом вернулись обратно. Генерал-полковник Анатолий Квашнин, тогда командовавший Северо-Кавказским военным округом, сказал этому генералу: «Лучше бы ты остался там».

Но были и другие. До конца своих дней буду помнить слова командующего Объединенной группировкой войск в Чечне генерала Вячеслава Тихомирова: «Я отменяю любой свой приказ, если он будет препятствовать освобождению пленного». Генерал Вячеслав Валентинович Тихомиров в 2000 году перешел из Министерства обороны во внутренние войска. Стал главкомом, генералом армии. По его приказу, из кабинета его первого зама, в 2001 году я вел переговоры по освобождению из плена подполковника Боряева. К сожалению, было уже поздно. Он был расстрелян Хаттабом.

Генерал-полковник Виталий Азаров. В конце 90-х был начальником главного управления воспитательной работы в российской армии. У нас был общий секрет, который сегодня можно и раскрыть за давностью лет. Он дал команду военным тыловикам выдать мне 15 экземпляров камуфлированной военной формы. Я обменял ее в Ичкерии на простого солдата — рядового Химичева из Воронежской области.

Во вторую кампанию я наблюдал такое: там, где действовал генерал Геннадий Трошев, направление на Восток, — там было меньше потерь и среди наших бойцов, и среди мирных жителей Чечни, и среди боевиков. Потому что как-то договаривались мы с ними. Ведь среди тех, кого мы называли боевиками, были разные люди. Подавляющее большинство бралось за оружие потому, что задели их честь, убили родных, разбомбили дома, уничтожили села. Плюс историческая память о депортации… Но в то же время у многих наступила усталость от войны, понимание, что многое можно решить миром. И генерал Трошев это понимал. Я помню его слова, сказанные перед офицерами: «Мы же от них ничем не отличаемся, мы же учились в одних школах, дружили». Трошев сам был родом из Чечни.

Там, где был генерал Владимир Шаманов, направление на Запад, — там действовали только силой оружия. Один Катыр-Юрт чего стоит… В первых числах февраля 2000 года боевики через это село ушли дальше в горы, а своими жизнями за это ответили многие жители села.

Мне кажется, что в недавних боях в Украине не случайно произошло пленение именно военнослужащих десантных войск, которыми сейчас командует Шаманов. А похороны десантников под Псковом, преследование журналистов, рассказавших об этом, избиение депутатов местного Законодательного собрания… Это шамановский стиль.

Я помню это по первой чеченской кампании. Некоторые офицеры-«афганцы», орденоносцы, попадали после бесед с ним под капельницу в ханкалинский госпиталь.

Кстати, в Чечне танковый полк, которым командовал полковник Буданов, был в оперативном подчинении Шаманова. Если бы Шаманов был на месте, никто бы не поднял вопроса о Буданове, изнасилованной и убитой им Эльзе Хунгаевой. Но когда Буданов стал угрожать оружием генералу Валерию Герасимову (сейчас начальник Генерального штаба Вооруженных сил России. А тогда был заместителем Шаманова), дело приняло необратимый ход. Если бы не генерал Герасимов, не было бы дела полковника Буданова…

Сдающемуся — смерть!

В августе 1996 года боевики ворвались в Грозный. Военнослужащие одного из подразделений 205-й бригады вели оборону Дома правительства. Ни питанием, ни боеприпасами их не снабжали около двух недель. Бойцы голодали, да и отстреливаться было нечем. Гелаевцы предложили им сдаться. Командир подразделения капитан Плотников повел людей сдаваться, чтобы сохранить им жизни.

В этот момент один из офицеров батальона открыл огонь по сдающимся в плен бойцам. Несколько человек было ранено, а один убит.

Впоследствии всех этих ребят вместе с капитаном Плотниковым удалось освободить из плена, а убитого бойца списали на боевиков…

…Мне рассказывали молодые израильские солдаты: в первый же день их пребывания в армии командир говорил, что если не дай бог кто-то из них попадет в плен, то его задача — любой ценой сохранить свою жизнь: называйте фамилию командира, место дислокации части, ее вооружение…

Освободить вас — это проблема не вашей семьи, а государства.

Таково отношение к человеческой жизни в современных армиях…

Сегодня я не знаю, кто у нас занимается освобождением пленных в конфликте с Украиной, есть ли вообще такая задача. Мы ведь официально не являемся даже стороной конфликта. Хотя наши солдаты там гибнут и попадают в плен.

Об Украине известно, что среди тех, кто занимается освобождением пленных, — мой коллега, офицер-«афганец», военный летчик генерал Владимир Рубан. Некоторые украинские официальные лица (и неофициальные тоже) считают его предателем. Такова судьба переговорщиков в тех странах, где человеческая жизнь ничего не стоит.

А они продолжают делать свое дело — спасать людей. И дай бог им успехов!