В пятницу после полудня в тюремной больнице, в здании московского следственного изолятора «Матросская Тишина», предположительно, от острой сердечной недостаточности скоропостижно умер возвращенный по «скорой помощи» из суда предприниматель Юрий Минкин (подробности — в № 103 «Новой»).

В эти самые минуты в том же здании, в больнице «Матроски», заканчивалась пресс-конференция медслужбы ФСИН. Главная задача — убедить журналистов, что медицина в СИЗО-1 — на высоте, больные получают должное лечение и всем довольны, а факты о недостаточно качественном лечении, приведенные ранее СМИ и правозащитниками, — не подтвердились.

Пресс-конференция

Отступим на шаг назад. С началом активной работы московской Общественной наблюдательной комиссии нового созыва в прессе стали появляться не слишком лестные публикации о медицине в неволе, в частности — в больнице «Матросской Тишины». Одна за другой газеты размещали статьи о конкретных вопиющих случаях, произошедших в больнице. Широкая аудитория открыла новое для себя имя — главный врач больницы ФКУ МСЧ-77 ФСИН России Самсон Валерьевич Мадоян. Но еще до первых публикаций в руководящие медицинские органы ФСИН, в надзирающие органы летели письма членов ОНК Москвы с перечислением этих самых эпизодов и просьбой: проверить. Ответ был всегда один: факты не подтвердились. Далее — сухие статистические выкладки о том, что все хорошо. И ежедневно становится еще лучше.

Правозащитники не могли взять в толк: как могут не подтвердиться факты? Для того чтобы убедиться, что они соответствуют действительности, можно бы просто выехать в больницу и посмотреть. На больных, на их документы, на журналы посещений ОНК, где эти факты фиксировались, на записи с видеокамер, способных, например, отследить частоту появлений в коридорах конкретных врачей-специалистов. Однако ответы руководящих инстанций говорили о том, что проверка обстоятельств не проводилась, а ответы с многочисленными фактическими ошибками писались со слов доктора Мадояна.

Наконец, публикации членов ОНК Москвы Елены Масюк («Новая», № 89 от 13 августа 2013 года), а затем, и в особенности, — Евы Меркачевой растормошили общественность. Что там происходит, в этой больнице, в этих СИЗО? Неужели там действительно чуть ли не ставят опыты над людьми, визита доктора ждут месяцами, а на заболевшую камеру из двадцати человек дается несколько таблеток парацетамола? — удивились тысячи читателей. Нет, ну так же нельзя… Расскажите об этом подробнее!

В больницу зачастили ведомственные проверки. Большие и маленькие. «Что ни день — то генерал», — отметили больные. «Да, шум вы тут подняли, — согласились с ними сотрудники. — А, кстати, пусть ходят. Они, конечно, и нам по шее походя дают, но, может, порядка больше станет». Доктор Мадоян был отозван из отпуска. Он стал корректней относиться к спецконтингенту, появлялся с проверками и выполнил несколько обещаний, ранее данных тяжелобольным людям.

Итак, 12 сентября, по итогам всех этих проверок, медсанчасть (МСЧ) ФСИН дала пресс-конференцию. Меня на ней не было, публикаций по мотивам данного мероприятия я не видела, за исключением релиза на сайте самой ФСИН. На конференции в который раз прозвучало: информация журналистов и правозащитников не подтвердилась. Статистика превосходна, перспективы — великолепны, генералы — объективны, злопыхатели — предвзяты, доктор — блестящий специалист.

Информационный повод подкинула сама жизнь, и это оказался не лучший повод для ФСИН, ее МСЧ, больницы «Матроски» и лично доктора Мадояна. Смерть пациента больницы — бизнесмена Юрия Минкина. Может быть, небеса не стерпели…

Смерть

Пока сотрудники ФСИН отчитывались о великолепной работе тюремной медицины, «скорая» под сиреной и с конвоем ввозила в ворота «Матроски» умирающего Минкина. Рассказывают, его несли бегом. Но он не дожил даже до палаты интенсивной терапии. «Пресс-конференция, — говорят сотрудники, — еще где-то там продолжалась, ходила, а его как раз понесли. Они разминулись».

Днем ранее предприниматель с букетом тяжелых заболеваний, включая сердечные, был направлен под конвоем в суд для продления ареста. Там ему стало плохо, он потерял сознание, прибывшая «скорая» вернула его в «Матроску», Минкин был помещен в палату интенсивной терапии. Там он провел ночь, ему была оказана медицинская помощь. На следующее утро его вновь повезли в суд, на продление. Члены ОНК: «А ему нельзя было дать отлежаться?» Сотрудники: «Вы не понимаете. Суд — это суд. Учреждение по закону обязано обеспечить явку подследственного в суд. А то ему арест не продлят — и что его, отпускать, что ли?»

Стоп. Суд — это очень важно. Но медицинский работник вправе ради сохранения жизни и здоровья больного его в этот суд не отпустить. Осмотреть и дать справку: не может по состоянию здоровья участвовать в процессе. И он соблюдет тем самым клятву Гиппократа — не навредит. Мнение врача здесь важнее требования суда. Однако врачи этим своим правом не злоупотребляют, штампуя справки без осмотра.

Сокамерники: «Выглядел он, кстати, неплохо. Зашел в камеру, взял свои бумаги для суда… Мы и подумать не могли, что так получится. Что мы навсегда уже попрощались».

Не знаю, успел ли суд продлить арест Минкину. Возможно, умирал он уже свободным. В суде ему стало плохо снова, история повторилась, как в «Дне сурка», «скорая» помчала обвиняемого в больницу «Матросской Тишины». Сокамерники: «Вот тут непонятно… Она проезжала три больницы. Две взрослых и детскую. Разве нет закона, что любая больница обязана принять умирающего для оказания помощи, а «скорая» — передать? Что их так сюда-то тянуло? Может, можно было его спасти?..»

Сотрудники: «Ну конвой с ним был, небось молодые они, растерялись… Думали, откуда вывезли — туда обязаны и вернуть. Непонятно, правда, о чем врачи думали. Они же видели, что дело плохо. Они думали, наверное, сейчас доктор Хаус придет, как в кино, и оживит его прямо на продоле своими фибрилляциями. А тут у нас доктор не Хаус, а Мадоян — и тот на пресс-конференции. Или еще где. Но называется же «больница». Они его сюда и везли, лечить. Откуда они-то знают, что тут за «больница»?»

Незадолго до смерти

А как Минкин чувствовал себя в СИЗО? Болел? К врачу просился? Сокамерники: «Ой, да беспрерывно. Заявления писал, чтоб врач его осмотрел, их регистрировали в специальном журнале. Он плохо очень себя чувствовал. Мы это видели. И каждый день почти писал заявления: осмотрите меня». (В условиях СИЗО на все нужно писать заявления. На каждую просьбу — заявление. Хотя закон предполагает подачу устных заявлений. Тем более — если это просьбы о врачебном осмотре.) Члены ОНК: «И как, доктор наконец его осмотрел?» Сокамерники: «Осмотрел. Через кормовое окно».

О недопустимой практике псевдомедицинских осмотров через окна для принятия пищи в запирающихся дверях камер не раз говорили правозащитники и журналисты. Это осуществляется на практике так. Больной через кормовое окно: мне больно, посмотрите, помогите. Доктор в окно: лягте, полежите, пройдет.

Один начальник изолятора рассказывал мне: «Прикольную видел как-то давно историю, послушай. В коридоре зэк из камеры орет: «Доктор, мне плохо!» Врач ему туда: «Все нормально, ты здоров». Зэк: «Доктор, так ты ж меня не осмотрел, ты ж через дверь, «корма» закрыта, как ты видишь, что я здоров-то?!» А тот ему: «А я — рентгенолог!» О как сказал… рентгенолог он. Насквозь видит».

А я и говорю начальнику: «Тоже прикол расскажу. Вы знаете, что у вас в СИЗО почти все врачи — рентгенологи?» Тишина. Будто ангел пролетел.

Члены ОНК, на этот раз их трое, берут в руки журнал регистрации заявлений. Больница «Матросской Тишины» — редкое место в московских изоляторах, где режимная служба ведет эти журналы едва ли не идеально. Каждое заявление — зарегистрировано. Вот заявление Минкина — к врачу. Вот и еще: на вызов врача. И еще — о медосмотре. И еще, и еще… К врачу, к врачу, к врачу… Итог: по словам сокамерников, врач осмотрел больного, грубо выражаясь, за несколько секунд через дырку в двери. И отправил в суд. На смерть, как выяснилось позже.

Доктор Мадоян — кардиолог, и кардиолог выдающийся, о чем не устает напоминать пресс-бюро ФСИН. Пока на пресс-коференции хвалили кардиолога Мадояна, больной Минкин умирал где-то рядом… от острой сердечной недостаточности. Нам не узнать, мог ли его спасти в тот момент Самсон Валерьевич. Но он точно мог спасти его раньше. Не отпустив в суд, оставив в больнице.

Палец скользит по журналу заявлений, замирая у фамилии «Минкин». В графе «Результат рассмотрения» — «убыл». Следующее — «убыл 12 сентября». Я — сотруднику: «Слушай, он не убыл, он умер. И это — не результат его обращения к врачу». Сотрудник, качая головой: «Убыл он. В морг. Но убыл же, нет? Что инспектора должны тут были написать?.. Хорошо, давай больше не будем писать «убыл». Нехорошо получается. Глупо как-то…»

Сокамерники: «Кстати. Вот этот — следующий. Он совсем плох, тоже сердце, а еще и диабет. Мы же видим, что хуже становится. Хоть ему помогите… Где вы были-то, ОНК? Вас же не было в этой камере 27 дней, мы считали! Мы же вас ждали… И Минкин. А мы ему говорили — вы придете».

В Москве — девять следственных изоляторов. Мы не можем сосчитать, сколько в них камер. Мы искренне хотим обойти все. Мы физически не можем это сделать. Мы виноваты. Но по закону не мы, члены ОНК, а медработник должен посещать камеры каждый день. Соседняя камера больницы. Лютый холод. Женщины скорчились под одеялами (к ним не заходила проверка, пресс-конференция, когда бродила по больнице? Жаль…). «Девчонки, когда видели врача?» — «Дня четыре как…» — «Да ладно тебе! Пять!» — «Да, похоже, уж и неделю не было… Вы же пойдете вниз? Скажите, пожалуйста, кому-нибудь: нам очень нужно обезболивающее… очень больно».

Версия доктора

Доктор считает, что с такими заболеваниями судья не должен был брать Минкина под арест. Сердечная недостаточность второй степени — крайне угрожающа. А третьей — это уже практически смерть. Судья должен был принять это во внимание и избрать меру пресечения, не связанную с лишением свободы. Да, это так. Но судья — не врач. Врач — вы, Самсон Валерьевич. И какие же меры были приняты для того, чтобы освободить тяжелобольного из-под стражи, куда его судья ошибочно поместил?

Доктор: серьезная проблема — неполнота перечней заболеваний, утвержденных постановлениями правительства, исключающими отбывание наказания и содержание под стражей по состоянию здоровья. Мы и хотим актировать тяжелобольных людей, но их заболевания не подпадают под перечни. Ну не включает перечень сердечную недостаточность этой стадии. И вообще не предусматривает такой нюанс, как высокий риск смерти. А тут риск был высоким, и вот к какому результату это привело. Перечни надо менять.

Да, перечни надо менять. Когда умерла месяц назад в «Матроске» женщина, Наташа, которой мы так хотели, но не успели помочь, я спросила: «Доктор, но почему же ее не актировали раньше? Может, ей могли помочь в вольной больнице…» И доктор ответил не без тоски и боли: «Перечни так устроены. Пока она была жива, у нас не было возможности ее освободить. Когда она достигла необходимого состояния, мы начали процедуру. Но тут она уже и умерла». Так что же молчат все об этом? Почему кричат на весь мир об этом правозащитники, а не тюремные врачи? Ведь вы сталкиваетесь с этим каждый день… Мы устали от смертей. А вы? Инициируйте процессы. Мы поддержим! Почему же вы молчите?

Еще один начальник СИЗО:

— В чем мы-то виноваты? Все пытаются сделать из изолятора крайних! Это проще всего!

— А почему вы наверх не сигнализировали?

— Мы что — маяк, мигать все время?

Да, мигайте. Когда необходимо менять законодательство — мигайте. Когда видите проблему, беду — мигайте. Когда нет специалистов, материалов, лекарств — мигайте же! Что же вы молчите? Что же у вас все так хорошо-то и гладко на ваших пятничных пресс-конференциях?

Небеса

Я повторяла и не устану: не надо делать из Самсона Мадояна Доктора Зло. Да, больница — средоточие боли, и иначе быть не может, а медицина, на взгляд наблюдателей, провальна по всем московским изоляторам. Нет, доктор Мадоян не лучше и не хуже других, тех врачей, что работают в разных СИЗО Москвы и, думаю, во всех исправительных учреждениях страны, нет — он органичная часть системы, достаточно косной, неповоротливой, бездушной и глухой к человеческим страданиям, направленной на позитивную статистику любой ценой и формальную отчетность. Не лучше и не хуже своего непосредственного руководства из МСЧ, раз от раза повторяющего нам: ваши факты не подтвердились. Система не склонна «сдавать своих» в угоду даже и общественному мнению. Этой статьи не было бы, быть может, если б на сайте ФСИН я прочла: «Хоть один ваш факт подтвердился. Маленький. Мы, может, поправим. Давайте вместе». Но именно эта строчка отсутствует в сообщении о пресс-конференции. Так ничего изменить нельзя. Чтоб исправить недостатки — их нужно уметь признавать. Иначе — не бывает.

Сотрудники, в который раз: «Не глупи. Система не может признавать своих ошибок. На то она и система. Но это не значит, что она вас не слышит. Ошибок не признает, а меняться начнет потихоньку от вашего шума и приставаний. Начали что-то, сказали «а» — и выжидайте. Не вышло — повторите. Она, кстати, система, не очень, но восприимчива. Да ты сама все знаешь. Не торопись, не впадай в истерику и глупых вопросов не задавай. Опять не вышло — зайди с другой стороны».

Да, мы все видим, что это так. В большинстве случаев. Нужно сигнализировать — и выжидать: что будет? Но не могут ждать больные без лекарств, не могут ждать умирающие без помощи. Не дождался Юрий Минкин. Не дождалась Наташа. А мы кричали, писали в газеты, писали во ФСИН, стучали в небеса в тщетной надежде достучаться. Слышимость оказалась неважной. Нам ответили пресс-конференцией, перед которой, скажу напоследок, обошли героев прежних публикаций и взяли с них заявления, что претензий к СИЗО и больнице они не имеют. И теперь эти заключенные прячут от нас глаза или мучительно выжимают из себя правду, к неудовольствию сотрудников, под видеорегистратор. И тогда мы понимаем, что они имеют право молчать. Мы — не имеем. Ради того, чтоб не было больше смертей.

Руководство МСЧ ФСИН: «От ваших публикаций один вред. Вы пишете чернуху — вот ни один врач и не пойдет к нам работать, такие гадости почитав. Просто испугается».

Да ладно… Все зло — от наших публикаций? А может, просто добиться того, чтоб тюремным врачам платили достойную зарплату? Учитывая реальную тяжесть нагрузки — добиваться заслуженных льгот? И тогда в медицину ФСИН потянутся человечные профессионалы, которые не станут без осмотра направлять человека в суд за несколько часов до смерти? Вы — чиновники от медицины, не ваше ли дело этого добиваться? Как и современной исправной техники, как и достаточного количества и ассортимента лекарств в учреждениях. А мы — поможем. Это полезнее и важнее попыток достучаться до небес.

По итогам посещения больницы и СИЗО-1 общественными наблюдателями Кирой Лукьяновой, Магомедом Мамиловым, Анной Каретниковой