Августа вторая половина, вторая половина дня, Залитая солнцем луговина, комарино-стрекозья толкотня. Медленно скользящая лодка, мелкая теплая вода. Если что-то значит слово «кротко», то это да, ему сюда. Будто все затем и рождалось, чтоб долго и тихо увядать, А я, смешавши зависть и жалость, явился все это увидать. Жизнь моя, позднее лето, тающий запас, тихий час! И если я так люблю все это, чувствуя ваш прицельный глаз, Чуя вонь вашего расцвета и видя весь ваш иконостас, — То как бы я любил все это, если бы не было бы вас!
И я бы умолк на этом месте, будь мне, к примеру, двадцать шесть — Вокруг и тогда хватало жести, но это была другая жесть.
А если б вошел я, против правил, в ту же реку десять лет спустя — Тогда бы, наверное, прибавил, слезою невольною блестя, Что этот миг теплого покоя — всего запятая перед «но», А дальше начинается такое, которое любить мудрено: Дробный бег поезда за лесом, осеннее «налетай, братва», Идиллия сперва сдана бесам, потом укрыта снегом и мертва. Ветер по пустому перрону свищет все громче, все лютей. Поистине, как любить природу, если бы не было людей? Я всю эту книжку-раскраску из охры, свинца и синевы Нахваливал только по контрасту: угрюмо, но все-таки не вы.
Я вряд ли бы так любил все это, не помни я, какие вы есть. И это реверанс от поэта, которому стало тридцать шесть.
А нынче, когда вы так горазды везде распространяться, как газ, — Я думаю: все-таки без вас бы. Лучше бы все-таки без вас. А то, вспоминая вашу лажу, я даже на этом берегу, Даже и дачному пейзажу по-прежнему верить не могу. Идиллию видишь? Разуверься. Все маска, искусное вранье. Мне видится теперь изуверство в юродивой кротости ее. Все маска, цветущая ловушка, и даже серебряная нить Летит над кустами, потому что иначе тебя не приманить. И все эти отмели и плесы на сонной августовской реке Похожи на пьяные слезы убийцы в ночном кабаке. Не жалко никого. Потому что, где раньше была благая весть, — Мне видится ловушка, ловушка. Так я говорю в сорок шесть.
Через десять лет, вероятно, — граница не так уж далека, — Все уже мне будет понятно! Подумаешь, река — и река. Я в ней постепенно растаю. В эту рыжину и свинец Я уже полвека врастаю — должен же врасти наконец.
С годами, к несчастью или к счастью, — смирение, охра, рыжина — Я стану, как и все, твоей частью. А часть дара речи лишена.
