СюжетыКультура

Знак пути

Там, среди великих, непостижимого в сравнении с человеком масштаба, гор и древней, не тронутой современной суетой, культурой общения с высшим смыслом, ты не обязан никому, твое сознание не изнасиловано чужой волей и никто не подчиняется твоей

Этот материал вышел в номере № 90 от 15 августа 2014
Читать
Там, среди великих, непостижимого в сравнении с человеком масштаба, гор и древней, не тронутой современной суетой, культурой общения с высшим смыслом, ты не обязан никому, твое сознание не изнасиловано чужой волей и никто не подчиняется твоей

Знатоки времени знают свое время и оттого не зависят от времени вообще. А. Пятигорский

Изображение

Нам надлежало встретиться с философом Александром Пятигорским в Париже (как звучит!) на съемках фильма Отара Иоселиани «Шантрапа». Пятигорский играл небогатого, но безумно благородного старого русского интеллигента из эмигрантов, я — посольского прохиндея (незлого). Но мы не встретились ни в фильме, ни в жизни. Пятигорский умер за день до съемок у себя в Лондоне, где долго жил. Не удалось ни сфотографировать его поразительное, с расходящимся косоглазием лицо, ни поговорить со свободным мыслителем круга Мераба Мамардашвили, Георгия Щедровицкого, Бориса Грушина, Александра Зиновьева, допустим, хоть об идее неприсоединения, упоминание о которой я нашел в его книге «Философия одного переулка».

Эта идея занимает давно, и хотя на бумаге я ее не высказывал, но безответственно говорил редактору «Новой газеты» Дмитрию Муратову: не присоединяйся, но присоединяй.

Пятигорский считал, что людей системы, какой бы она ни была, надо отрывать от нее, чтобы предлагать им или понуждать их мыслить самостоятельно.

И мы об этом.

Если я или кто-то такой же (то есть не такой) не человек системы политической, религиозной, национальной, идеологической, то присоединение ко мне (условному) и означает неприсоединение, поскольку я не в состоянии и в нежелании объединяться с кем-либо вынужденно…

«Присоединяйтесь» — это и есть отвращение от любой их системы. (Современной российской в особенности.) Обмана нет. Призыва тоже нет. Есть намек: мы можем быть не вместе, но отдельно. Другими словами, вы, я, они, Муратов — мы, объединенные лишь своей отдельностью, никогда не будем их людьми.

Понятие «намек» тоже присутствует у Пятигорского. Восточные религии используют намек. Это предложение к невынужденному действию сознания, которое только тот поймет, кто к нему готов. Но и готовность не означает принятия условий понимания.

Может быть, намек и есть ключ к пониманию того, что чувствовал я во время пешего (туда иначе никак) путешествия по крохотному высокогорному гималайскому королевству Мустанг.

Там, среди великих, непостижимого в сравнении с человеком масштаба, гор и древней, не тронутой современной суетой, культурой общения с высшим смыслом, ты не обязан никому, твое сознание не изнасиловано чужой волей и никто не подчиняется твоей. Гималайцы, однако, принимают твои намеки (если они тактичны), уважают их и откликаются на те, в которых чувствуют необходимость присоединения. По зову. И хотя в Мустанге тонко отличают избранного, тем не менее проверяют себя и кандидата, чтобы избежать ошибки, чреватой разрушением многовековой практики.

Наверное, и здесь не знают своей правоты, но умеют уловить намек, который указывает им путь.

Интересно, как выглядит знак для меня. Может быть, это встреча с маленькой девочкой из гималайской деревеньки Самар по имени Тенсинг, точнее, с ее взглядом, которым она пронизала меня насквозь и увидела скрытое, но не схороненное.

Что?

Я полагаю, это одинокий, потрепанный в соленых бурях, порой рыскающий галсами парусник в поисках своего курса. Исключительно своего. Точнее, я тешу себя надеждой, что она увидела это.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow