Необъявленная война между Россией и Украиной — это трехмерная реальность. В ее оценке не может быть одной, всеми признанной точки отсчета. Как и любое глобальное явление мирового масштаба, — а именно такими являются украинская революция и вызванная ею к жизни российская контрреволюция, — он внутренне противоречив и в принципе исключает возможность однозначной оценки действий тех или иных политических сил.

Рядом, но не вместе

Я уехал из Киева в Москву в далеком 1988 году, и так же, как и подавляющее большинство жителей Империи, даже в страшном сне не мог представить себе, что уезжаю в другое государство. Распад СССР в той форме, в которой он произошел и в тот конкретный момент истории, когда он произошел, я никогда не считал безальтернативным процессом. Наверное, жизнь советской Империи можно было продлить, и уж наверняка можно было подыскать лучший формат для ее конверсии. Впрочем, лучшее — враг хорошего, и я отдаю себе отчет в том, что могло быть и хуже. Однако я глубоко убежден в том, что вечно СССР существовать не мог, а другие, более поздние версии его распада могли бы стать еще более губительными.

Поэтому появление независимой Украины я воспринял если и без энтузиазма, то с пониманием, как момент распада Империи, с одной стороны, и как момент становления украинского национального самосознания, с другой стороны. Мне никогда не были близки умозрительные заключения «патриотично» настроенных русских граждан, повторявших вслед за Солженицыным, что русские, украинцы и белорусы — это один народ. Увы, но это столь естественное для русского человека утверждение не находит своего эмпирического подтверждения и кажется диким любому, кто знает Украину не понаслышке. Единственным объяснением живучести этого славянофильского мифа можно, с моей точки зрения, считать особенности русской колонизации, замешанной более на мощной дозе русского мессианства, чем на экономическом расчете.

Привычка воспринимать Украину как придаток России сыграла дурную шутку с русскими элитами. Чем больше реальность расходилась с идеологическими и психологическими ожиданиями, тем меньше в русской политике по отношению к Украине было понимания и тем больше в ней было обиды. Обида — самый плохой драйвер любого политического процесса (впрочем, это верно не только в отношении политики). Выстроенную на ней систему отношений рано или поздно начинает «глючить». В конце концов, восприятие русским миром того, что происходит на Украине, стало совершенно неадекватным, иррациональным и почти полностью замешанным на эмоциях. Рано или поздно это должно было кончиться трагедией.

Далеко, но все равно близко

В то же время я отдаю себе отчет в том, что иррациональность российской политики в отношении Украины есть, в свою очередь, лишь отражение иррациональности украинской политики по отношению к России. Украина, в конечном счете, безусловно, стала жертвой агрессии со стороны России, ее территориальная целостность была поставлена под угрозу, а некоторые территории были аннексированы, частично де-юре, частично де-факто. Но нельзя не видеть того, что поведение жертвы было, как говорят юристы, «виктимным» — до того как случилась трагедия, она долго и упорно провоцировала Россию. В ее поведении было слишком много от подростковых комплексов и слишком мало от трезвого расчета и незамутненного иллюзиями взгляда на жизнь. Независимость стала для Украины не инструментом, а политическим фетишем.

Как и многие вновь обретшие государственную независимость страны, Украина взяла за точку отсчета не саму себя, а Россию, и прогресс она исчисляла, измеряя не собственные достижения, а те культурные парсеки, на которые ей удалось удалиться от бывшей метрополии. Прежде всего она подрубила собственную историю, постаравшись искусственно вырезать ее из общего ствола Имперской истории. Она оставила Пушкина и Гоголя России, не заметив, что эта добровольная потеря может оказаться, в конечном счете, более существенной, чем отторжение Крыма. Какие бы режимы ни правили в Киеве начиная с 1991 года и каким бы ни был официальный курс Киева по отношению к Москве, общий настрой «национальных» украинских элит оставался неизбежно враждебно-настороженным по отношению к России. И этот негативный фон, создаваемый украинским «культурным классом», был в течение многих лет таким же существенным препятствием в выстраивании нормальных российско-украинских отношений, как и латентная имперская ностальгия в Москве.

Беда, однако, в том, что как бы далеко Украина ни уносила себя в мыслях от России, на самом деле последняя как располагалась, так и продолжает располагаться у нее под боком. Безусловно, в отдаленной или, если очень постараться, в среднесрочной перспективе Украина может достичь некоторой фактической экономической и энергетической независимости от России. Но сегодня или завтра этого точно не произойдет, и Россия еще долго будет оставаться для Украины «реальностью, данной ей в ощущениях», причем, зачастую, весьма неприятных. А раз так, то национальным интересам Украины больше соответствует та политика, которая эту реальность учитывает, чем та, которая ее пытается игнорировать.

Как и во времена Пушкина, Запад мало что понимал в этом старом «споре славян между собою» и слишком часто действовал прямолинейно и схематично, пытаясь уложить российско-украинские отношения в прокрустово ложе концепций демократизации и продвижения либеральных ценностей на восток. Он действовал гораздо более настойчиво, чем позволяла реальная ситуация, и в результате именно его действия по стимулированию «евроинтеграции» Украины стали катализатором того большого политического взрыва, который буквально снес старую украинскую государственность с политической карты Европы. Теперь потребуются немалые и очень длительные усилия для того, чтобы поставить обратно на свое место переформатированное украинское государство.

Как это было раньше

В мире нет ничего такого, что не было бы похоже на то, что уже когда-то было. Игра в аналогии очень азартная — раз начав, очень трудно потом остановиться. Вот и украинский кризис чем-то неуловимо похож на кризис карибский, в свое время чуть было не поставивший мир на грань катастрофы. К этой мысли я пришел, пересматривая очередной раз выбранную наугад серию парфеновских «Намедни», — занятие, в которое я последнее время погружаюсь с пугающей регулярностью, заменяя им просмотр текущих новостей.

Сегодня карибский кризис воспринимается однозначно как поражение СССР и символ неадекватности кремлевского руководства, своими экстравагантными экспериментами с ракетами на Кубе загнавшего себя и человечество в тупик. Однако в режиме реального исторического времени все выглядело отнюдь не так однозначно. Конечно, с высоты нашего сегодняшнего знания о том, чем все закончилось, мы уверенно можем сказать, что стратегически СССР проиграл. Но в тактическом плане он тогда выиграл, хоть и потерял на время лицо.

Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что карибский кризис начался не тогда, когда на остров Свободы поплыли русские ракеты, а когда американские ракеты были размещены в Турции. Формально американцы ничего не нарушили, так как ракеты были размещены в их «зоне влияния», так что внешне логика послевоенного раздела Европы была соблюдена. Но фактически они перешли некую «красную черту», которую СССР прочертил как предел допустимого давления. Впрочем, американцев всегда не очень волновали магические круги, которые другие народы рисуют у своих границ, и СССР не был для них исключением из общего правила.

Но СССР так не считал, к тому же он и сам давно искал повод эмоционально высказаться насчет поведения бывшего союзника по коалиции. И сила еще по жилочкам играла, и удаль молодецкая присутствовала, и память о славном прошлом еще была свежа. И вот просунул Кремль свой «Анадырь» почти до самого американского побережья, так что у самого дух захватило. А потом пришел в себя, огляделся на трезвую голову и ужаснулся. После чего ракеты поехали с Кубы в обратном направлении.

Однако в принципе своих непосредственных целей СССР достиг, потому что американские ракеты из Турции тоже отъехали. Более того, Карибский кризис вместе с Берлинским кризисом обозначили линию, которую стороны в течение почти двух десятилетий старались не пересекать. Таким образом, говорить о поражении СССР не приходится — он тогда как минимум остался «при своих» интересах. Другое дело, что этот же Карибский кризис «зарубил» навсегда возможность какой-либо конвергенции, заморозил эволюцию советской системы, сделал безальтернативной изнурительную холодную войну, которую, в конечном счете, СССР проиграл лишь потому, что его экономика оказалась совершенно неэффективной. Армагеддон наступил, но большинство из тех, кто принимал решение о посылке советских ракет на Кубу, его не увидел.

Как это делается сейчас

Точно так же в тактическом плане украинский кризис не выглядит как поражение Кремля. Москва никогда не скрывала, что рассматривает Украину как болезненную точку и зону жизненно важных интересов России. В принципе, трудно отрицать, что так оно и есть. У Москвы всегда была для Украины программа-максимум (интеграция в Евразийский союз) и программа-минимум (обеспечение регулярных платежей со стороны Украины за газ по мировым ценам при сохранении военно-политического нейтралитета Украины). Программу-минимум Россия, скорее всего, выполнит. По крайней мере, она не будет поставлять газ бесплатно.

Как и во времена Карибского кризиса, первый ход оказался за Западом, который сумел склонить к сотрудничеству вроде бы «пророссийское» правительство Януковича. Именно Янукович, а вовсе не оппозиция, обозначил курс на ускоренную интеграцию в Европу. В середине 2013 года украинский Савл неожиданно стал Павлом, и провозгласил себя убежденным европеистом. Реакция Москвы была поначалу достаточно сдержанной — платите и уходите. Следует вспомнить, что и Крым, и Новороссия, и патриотическая одержимость появились гораздо позже. Первым делом Россия стала экономически выкручивать Украине руки. Это было неприятно, это было жестко, почти наверняка недальновидно, но это была борьба в рамках правил. Кто сказал, что мир устроен справедливо? Конкуренцию и борьбу за рынки сбыта и политическое влияние никто не отменял.

На этой точке важно отметить, что в ходе изнурительных переговоров, гоняя туда и обратно бильярдные шары по шахматной доске геополитики, Россия предлагала многое из того, на что Запад сегодня охотно идет, но что тогда казалось ему совершенно неприемлемым. Например, Россия предложила решать вопрос о долгах Украины России и о правовом режиме украинского импорта в рамках трехсторонней комиссии. Европа ответила отказом, заявив, что процесс евроинтеграции Украины не касается России, и третий в этих переговорах является явно лишним. Сегодня вопрос о выплате долга за российский газ решается на переговорах «Газпрома» с «Нафтогазом» в Брюсселе, и, заметьте, никто не умер.

В конечном счете, загнанное в угол безошибочными точечными экономическими ударами украинское правительство сделало геополитеский разворот на 180 градусов. Самолет, вылетевший в направлении Брюсселя, неожиданно приземлился в Москве. Украинский Павел снова превратился в Савла. Всем, кроме Кремля, было очевидно, что этот разворот в той обстановке, которая сложилась на Украине, спровоцирует революцию. Всем, кроме Кремля, было очевидно, что Янукович, как и Кучма, не сможет, да и не захочет подавить революцию при помощи войсковой операции. Ослепленный желанием любой ценой довести так успешно начатую партию до конца, Кремль не отвлекался на мелочи.

Дальше все стало развиваться по «оранжевому сценарию». Кремль оседлал марионеточное правительство, американцы и немцы манипулировали такой же марионеточной оппозицией. Но корабль Запада плыл историческим курсом по ветру, а Россия плыла, как обычно, против ветра, и поэтому она проиграла. Тут уже американцы не смогли остановиться — вошли в азарт. Для России снова наступил 2004 год, и замаячила перспектива нового Ющенко (в лучшем случае).

Но нельзя дважды войти в одну и ту же революцию. После всего того, что было между Россией и Украиной за эти годы, проигрыш Януковича был не просто поражением, он стал пощечиной, от которой режим в Кремле зашатался. Всем, кроме руководства западных лидеров, было понятно, что Москва не может этого допустить. Всем, кроме Обамы и Меркель, было понятно, что для Путина продемонстрировать публично слабость смерти подобно. Но они решили дожать.

Дефиле из угла

Когда-то в превратившейся теперь в раритет книге «От первого лица» Владимир Путин, только что ставший исполняющим обязанности президента России, рассказывая о своем детстве и о своем доме Андрею Колесникову, Наталье Геворкян и Наталье Тимаковой, заметил:

Запад неторопливо и обстоятельно загонял Россию в Украине в угол. Пока революционный процесс набирал обороты, все российские инициативы изящно парировались. Россия бычилась, но терпела. И лишь когда замаячила перспектива остаться один на один с украинскими долгами против всего Евросоюза, она пошла напролом, откусывая Крым и потроша Новороссию.

Если посмотреть на итоги этого дикого дефиле без предрассудков, то придется признать, что кое-чего Россия добилась: переговоры в трехстороннем формате оказались рабочим инструментом, Евросоюз, МВФ и Всемирный банк предоставляют Украине кредиты для того, чтобы она рассчитывалась за российский газ, военные базы в Севастополе, о цене которых никак не могли сторговаться, стали частью России, восток Украины охвачен гражданской войной, которая заслоняет теперь Россию от прямого соприкосновения с Западом. И после всего этого небо не упало на Землю, Путин успел уже съездить в Нормандию, встречался с Кэмероном, жизнь продолжается. Конечно, сбитый малайзийский «Боинг» здорово осложнил обстановку. Но ведь и после отравления Литвиненко полонием в центре Лондона казалось, что вот это уже конец. А ведь теперь мы знаем, что это было только начало.

Но в долгосрочной перспективе все выглядит для России отнюдь не радужно. Запад, конечно, сначала растерялся, но он быстро сгруппируется и успеет захлопнуть перед носом России дверь. Это была Пиррова победа. Потому что вслед за ней начнется долгая новая холодная война — изнурительное состязание на экономическую выносливость, которое ни одна изолировавшая себя от мировой экономики страна выиграть не может. Спорить можно только о том, сколько русский боец продержится на ринге и кто унесет нокаутированное тело в раздевалку — Америка или Китай. Однако Армагеддон пока прячется за линией политического горизонта, и поэтому как бы не существует.