31 июля президент РФ Владимир Путин неожиданно предложил восстановить в Московском кремле Чудов и Вознесенский монастыри и открыть к ним прямой доступ через Спасские ворота. 14-й корпус Кремля (в девичестве — Президиум Верховного Совета СССР, построенный в 1930-х на месте взорванных монастырей и Малого Николаевского дворца) будет в этом случае разобран. Сотрудники администрации президента, прежде населявшие 14-й корпус, станут впредь работать в здании на Старой площади.

В идее восстановить Чудов монастырь есть… не магия, конечно, не мистика — но внутреннее свечение. Задумано так, словно уже прошли с толком «двадцать лет покоя», о которых мечтал Столыпин. Словно мы уже не узнаём Россию — так хороша, разумна и обустроенна. И вот финальный сакральный жест, покаяние за грехи 1920—1930-х, «Ода к радости» на русский манер: тщательно, без халтуры и распила вернуть Кремлю душу.

Сколь все это соответствует реальности и прогнозам лета 2014 года — судите сами.

Впрочем, такой проект рассчитан на долгие годы. Как раз на двадцать лет покоя.

И если они будут, если мы заслужили покой, — увидеть взорванное живым очень хочется.

Чудов монастырь заложен в 1365 году святителем Алексием, митрополитом Московским. В основе фильма Андрея Прошкина и Юрия Арабова «Орда» — этот сюжет. Владыка Алексий (не зная, останется ли жив в ханском стане) лечил и исцелил от слепоты ханшу Тайдулу. В благодарность получил место в Кремле, на котором твердой ногой десятилетиями стояло посольство Орды. Дипмиссия хана отбыла за Москву-реку. А Алексий, потомок черниговских бояр, пришедших на северо-восток Руси из разоренных Батыевым нашествием южных земель, — основал Чудов монастырь. И продолжил главное дело своей жизни: воспитание мальчика-сироты.

Через 15 лет его воспитанник, московский князь Дмитрий, выведет войско на поле Куликово.

Стены митрополичьего Чудова монастыря видели Сергия Радонежского, Максима Грека, митрополита Филиппа, восставшего против опричнины и удушенного Малютой Скуратовым. В «Борисе Годунове» Пимен с Самозванцем говорят в келье Чудова монастыря (Григорий Отрепьев был здесь диаконом). Здесь составили Степенную книгу — первую попытку изложить историю Руси вплоть до XVI века. И открыли школу, из которой выросла Славяно-греко-латинская академия.

Здесь крестили в 1672 году Петра I. А в 1818-м — императора Александра II Освободителя.

В Чудовом был в 1611-м заточен патриарх Гермоген — гневный и прямой Солженицын Смутного времени. Отсюда он тайно (нашлись, знать, смелые люди!) рассылал грамоты по Руси, призывая не целовать крест королевичу Владиславу, а идти с ополчением на Москву. Здесь, в феврале 1612 года, патриарх умер от голода. Весть о его смерти повела к столице полки Минина и Пожарского.

В статьях 1917 года Петр Струве будет часто цитировать Гермогеновы грамоты.

Мало было в Москве стен, так надышанных историей страны. Так впитавших чувство истории как протяженного в веках общего дела. (Ну пусть даже — в нашем случае — дела медленного и неправильного, как сказал бы Веничка Ерофеев, ежели б все-таки добрел до Кремля.)

Горела и погибала митрополичья обитель регулярно: 1382 год, 1493-й, 1547-й, Смутное время, пожар в 1812-м. К революции монастырь пришел в архитектурной редакции 1814 года.

Вознесенскую женскую обитель выстроила в конце XIV века Евдокия Дмитриевна, вдова Дмитрия Донского. По легенде, прежде здесь стоял терем, из которого в августе 1380 года княгиня Евдокия глядела вслед мужу и дружине. А на стенах Кремля, над воротами весь тот день стояли московские священники, взмахивая над каждым шлемом онемелыми от усталости руками: «Да всякий воин выйдет благословлен и святою водою окроплен».

Из Вознесенского шли к венцу царские невесты. Сюда же и возвращались: в монастыре было свыше 30 погребений цариц и царевен, от Софьи Палеолог до Натальи Нарышкиной, матери Петра Великого.

…Монастырь явно принадлежал Кремлю не державному. А пестрому, с травами на барабанах куполов, со Спасом-на-Бору и Константино-Еленинской церковью, с садами, уходящими вниз, с крыльцами и галереями, с праздниками сентябрьского Новогодья на бело-золотой Соборной площади, где Москва XVII века просила: «Благослови венец лета Благостию Своею…» Здесь шили золотом и делали шелковые цветы, сюда приходили на Вербное гулянье и за рукоделием.

Поэт Валентин Берестов полагал: пушкинский остров Буян «с златоглавыми церквями, теремами и садами» — Московский кремль, куда няни 1800-х водили гулять детей. И А.С. водили.

В нынешнем свирепо прореженном Кремле с райкомовским ковриком бегоний под ногами В.И. Ленина этого духа не осталось. И единственная очередь здесь стоит именно в Мавзолей.

О чувстве истории как протяженного в веках общего дела… Все пересказанное (и много больше!) о двух монастырях есть в поразительной книге Петра Паламарчука (1955—1998) «Сорок сороков». Четырехтомный свод истории московских храмов, уничтоженных и уцелевших, был им начат в глубоко советские времена. В общей сложности писатель работал двадцать лет. Первое издание, еще под псевдонимом, еще с риском, вышло в Париже в конце 1980-х.

Человек глубоко почвенных и державных убеждений, Петр Паламарчук подтвердил свой личный выбор этой книгой так достойно, как мало кто. Труда здесь — как одному церковь срубить.

Сквозь зубы рассказана история Чудова монастыря в 1920-х: казарма латышских стрелков — кооператив «Коммунист» — пулеметные курсы — докладная записка реставраторов 1929 года: «Мы, явившись к 9 часам на работу, нашли храм взорванным…» Не знаю, верил ли Паламарчук хоть в тень возможности возрождения. Но рачительно перечислил уцелевшие иконы и фрагменты фресок Чудова в Оружейной палате, ГТГ, Русском музее, фондах музеев Кремля. Свыше шестидесяти артефактов. «Новые стены» (буде их когда-либо возведут) не будут совсем пустыми.

Самые раскаленные страницы «Сорока сороков» о монастырях Кремля — об осени 1917 года. В Кремле Поместный собор: архиереи, священники, миряне со всей Руси. Восстановлено патриаршество. Избран святитель Тихон. В Москве — восстание. По Кремлю лупят прямой наводкой большевики. Некто Соловьев обещает прекратить обстрел. Огонь резко усиливается. Шесть тяжелых снарядов пробивают фасад Чудова монастыря. В соборе лежит убитый юнкер Иван Сизов. В пещерном храме денно и нощно, как при Батые, молятся седые владыки.

А 32-летний епископ Нестор Камчатский, еще недавно — священник лейб-гвардии Драгунского полка, ходит по Москве в рясе, перевязывая под пулями белых и красных раненых.

Вот судьба! Миссионер на Кам­чатке — посланец патриарха Тихона к А.В. Колчаку — епископ в русском Харбине, возвращенец 1945 года… Затем лагерник. Одна из теней эпического размаха, которых так много собралось за шесть веков на пустом святом месте Чудова монастыря. В Москве-1918 Нестор Камчатский успел написать и опубликовать книгу «Расстрел Московского Кремля 27 октября 1917 г.»: «Позор этот может загладиться лишь тогда, когда вся Россия опомнится от своего безумия…» Петр Паламарчук цитирует владыку Нестора страницами. И кажется: в цепи защитников обители, от которой и тени не осталось, эти двое последние… Но тут — прогремело.

Вот и Спасские ворота Кремля с 4 августа 2014 года открыты для граждан пешеходов.

«Церковь не в бревнах, а в ребрах», — говорили когда-то. Для начала — хорошо бы многое восстановить в ребрах. И в головах. Детский, райский Кремль, полный пушкинских теремов и садов. Тени Чудова монастыря. Чувство протяженности истории как долгого и общего дела…

Нужны для этого более всего — двадцать лет покоя и общая чистая совесть.

А тогда уж можно будет и стены класть.