Город во Франции, с 1947 года успевший стать своеобразной Меккой для всех верующих в лицедейство, встретил группу российских критиков вечерней моросью. Улица Республики — главная его артерия — к 7 р.m. была покрыта слоем размокших рекламных листовок, приглашающих посетить обширную «OFF-программу»: инсценировки по Бодлеру, Уайльду, Гоголю в ней вполне органично соседствуют с шоу трансвеститов.

Больше всего впечатляет театральная анархия, что царит в городе. Процентов тридцать уличной толпы составляют «безумцы всех мастей»: Юлии Цезари, средневековые рыцари, балерины на ходулях, пьяные цыгане, отплясывающие джигу-дрыгу. Процентов шестьдесят пять — театральные туристы: в основном сами французы, но еще англичане, немцы, китайцы… Русская речь практически не слышна. Остальные пять — обаятельные клошары с нечесанными бородами и теми самыми «глазами моего народа», что так любил Веничка Ерофеев. Бедные коренные жители, не нашедшие средств на побег из накрывающего безумия.

Город-призрак, разрушенный театром. Уличные артисты на площадях и перекрестках развлекают толпу с утра и до глубокой ночи. «Если вы французы, скажите нам «Bonjour!», если англичане — «Hello!», немцы — «Guten Tag!», русские — «Vodka-vodka!». Участники программы играют спектакли во всех церквях, гимназиях, музеях, библиотеках и, конечно, в Почетном дворе Папского дворца — на площадке, с которой начиналась история фестиваля. Город-декорация. Напротив местной «Гранд-опера» на площади Часов крутится цветная карусель «с коняшками», в розовом ларечке продается «папина борода» — сладкая вата. Вход в Банк Франции оклеен театральными афишами.

Все описанное присуще июльскому Авиньону уже многие годы. Что изменилось в 2014-м, так это появившиеся на памятниках архитектуры лозунги против экономических реформ Олланда. В бюджете страны французские деятели искусств видят естественный источник своего финансирования, сокращение пособий по безработице у почасовых рабочих вызывает бурю негодования. Наемные монтировщики, осветители, костюмеры, актеры антрепризы и простые сочувствующие выходят на митинги. Энергия этих протестов, с абсурдными по российским меркам требованиями, агрессивнее, чем на Болотной и Сахарова. Вместо белых ленточек у французов красные квадраты, вместо цветов и шариков — пожарные сирены. За свои привилегии граждане страны, у которых революция в крови, борются с не меньшей ожесточенностью, чем за права; они уверены, что каждый шаг на поводу у правительства преступен. Социалисты, пришедшие к власти, не выполняют своих обещаний не из злого умысла, но простым декораторам нет дела до экономической целесообразности, они хотят жить как прежде: отпахав 507 часов в год, получать каждый свободный от занятости месяц около Є2600.

Политические волнения затронули и программу фестиваля. В этом году ее формировал бывший глава парижского театра «Одеон» Оливье Пи, сменивший на директорском посту фестиваля Ортанс Аршамбо и Венсана Бодрийе. Сорвано открытие, когда в Папском дворце не состоялся «Принц Гомбургский» итальянца Корсетти, а в лицее Сан-Жозеф — «Смертельный удар» межнациональной троицы: Плателя, Какуджи и Кассоля. Из-за забастовок переносились даты, в том числе и одного из центральных событий Авиньона-2014 — «Сестер Макалузо» Эммы Данте. Каждое представление начиналось с выражения солидарности с митингующими, звучал манифест проф-союзного движения: «Non Merci», чей главный месседж: «Нет, спасибо, нам не нужна пародия на социальный диалог».

На самом деле нигде бессмысленность театра не ощущается так, как в Авиньоне. Отчасти из-за социальных протестов, отчасти из-за качества самой программы. «Постдраматических» спектаклей оказалось совсем мало. Даже некоторые именитые режиссеры в этот раз занялись обычным рассказыванием историй. Главным разочарованием стал много обещавший «Источник» Иво ван Хове — затянутый пересказ знаменитой книги Айн Рэнд, в которой писательница утверждала ценности индивидуализма.

Оливье Пи показал постановку по собственной пьесе «Орландо, или Нетерпеливость». По содержанию — злободневную сатиру на чиновников от культуры и всю околотеатральную братию, за разговорами о высоком проживающую жизнь в страданиях и разврате, словно по сценарию Педро Альмодовара. По форме — усредненный европейский театр, погрязший в собственных штампах, отягощенный пафосными монологами «за жизнь», политику, искусство и с иронией уничтожающий любой наклевывающийся смысл.

Джорджо Барберио Корсетти представил-таки со второй попытки «Принца Гомбургского» — гуманистическую инсценировку романтической драмы Генриха фон Клейста, знаменитую тем, что в 1951 году ее ставил основатель фестиваля Жан Вилар. Нынешний спектакль полон выразительной декламации и радует объемными актерскими работами Анны Альваро, Элеонор Жонкез, Ксавье Галле. Добросовестный литературоцентричный театр подан в блестящей обертке видео-арта. Например, в сцене битвы принца сажают на проекцию гигантского летящего коня, в зловещих фоновых картинах не раз обыгрывается архитектура Папского дворца.

Японская «Махабхарата» Сатоши Мияги всем показалась милой вещицей. Спектакль балансировал между эстетикой традиционного японского театра кабуки, шоу японских барабанщиков, японским кукольным театром бунраку и неприкрытым постмодернистским стёбом над любыми национальными традициями.

По-настоящему интересные вещи происходили там, где и ожидалось: на границах театра драматического и музыкального. Взрывной полилог «Сестер Макалузо» Эммы Данте заразил нескрываемой театральностью. Надрывная история семьи о тонкой границе между жизнью, полной унижения, и смертью, где сбываются все мечты, была рассказана при помощи экспрессивной пластики, постоянно срывающейся в contemporary dance.

В кооперации с бельгийским хорео-графом Аланом Плателем обаятельные конголезцы в «Смертельном ударе» вместо обычного спектакля устроили зажигательный концерт. Дикие африканские ритмы в нем причудливо переплетались с барочными ариями в исполнении контратенора Серджа Какуджи.

Одним из самых ярких театральных моментов стал танцевальный спектакль израильтянина Аркадия Зайдеса «Архив». В период очередной эскалации палестино-израильского конфликта молодой хореограф показал в Европе видеофрагменты, снятые волонтерами. Один на пустой сцене, на фоне этих документальных материалов, Зайдес копировал речь, позы и действия солдат, детей, побивающих камнями своих врагов, людей, защищающихся от нападений. Рефреном оглушающего перформанса стал повтор движений и окриков пастуха, сгоняющего стадо овец с опасной территории. Символическое полотно в итоге сложилось в пластический и звуковой коллаж — комок ненаигранного отчаяния человека от вывихнутой морали.

На территории Авиньона-2014 не случилось открытия новых имен: наших режиссеров, как и все последние годы, «забыли позвать». Зато многое из того, что было представлено этим летом в Провансе, публика наверняка увидит на престижных театральных фестивалях в Москве. К сожалению, с театральным импортом у нас пока лучше, чем с экспортом.