СюжетыОбщество

Сергей ВЕРТЕЛОВ: «Они понятия не имеют, что живут в Эфиопии»

Президент Гималайского клуба — о том, как важно бывает выпасть в иную реальность, о способе познать другого, африканской красоте и судьбе женщины

Этот материал вышел в номере № 80 от 23 июля 2014
Читать
Президент Гималайского клуба — о том, как важно бывает выпасть в иную реальность, о способе познать другого, африканской красоте и судьбе женщины
Изображение
Изображение

— Сергей, вы занимаетесь авторским туризмом, набираете небольшие группы и уезжаете с ними в самые невероятные места на планете. Как вы оказались в эфиопском племени Сурма?

— Восемь лет назад в Эфиопии мы снимали документальную драму «Черный лев» по следам путешествий нашего соотечественника, гусара-схимника, как его называли, Александра Ксаверьевича Булатовича, и как-то раз наш эфиопский партнер сказал: «Видите дорогу? В той стороне живут люди Сурма. Их женщины режут себе губы, а мужчины бьются на палках. Хотите, заедем к ним?» Ну мы и заехали.

— Насколько я понимаю, люди этого племени живут в другом времени, не имея ни малейшего понятия о существовании цивилизации. Как они воспринимают появление чужаков?

— Вообще вся жизнь в Африке построена даже не вокруг рек, а вокруг дорог. До таких племен, как Сурма, надо еще добраться. Население тысяч 15, живут в саванне, заходящей в полупустыню. Когда мы впервые там оказались, дети в ужасе разбегались от нас в разные стороны. Их эти белые волосатые люди напугали так же, как если бы где-нибудь под Рязанью высадились зеленые человечки. Но мы были безопасны и не агрессивны, а они очень любопытны. Постепенно все привыкли. У Сурма нет понятия дистанции, барьеров, они легко могут подойти, пощупать, потрогать. Постепенно мы подружились. И теперь, когда приезжаем, в племени наступает настоящий праздник: все выходят, радуются, обнимаются. И с их вождем по имени Арипула у нас отличные отношения. Он очень крутой, решает все вопросы. Выражаясь языком 90-х, такой «крышевой» в племени. Прекрасный оратор и управленец. У него 400 с лишним побед в битвах, ему уже ничего никому не надо доказывать, его все знают и уважают. Он в авторитете. Ему лет 50, и он толком не помнит, сколько у него детей. Дико колоритный тип. Когда мы с ним однажды прощались, он похлопал меня по плечу и на своем чудовищном английском сказал что-то вроде: «Всё путем, Серега, давай, без глупостей, приезжай еще!»

— Как они поняли, что вы не представляете для них угрозы?

— У нас не было оружия. А если мы не вооружены, то и не представляем опасности. Только интерес. В том числе и коммерческий. Они хорошо понимают, что пришедшие к ним люди, особенно с камерой, — это деньги, возможность подзаработать. Что такое камера и кино, они не понимают, но вот что на вырученные деньги можно прикупить пару коров или автомат Калашникова, «клач», как они его называют, — это они понимают прекрасно.

— А насколько вы сами оценивали степень опасности, находясь в незнакомом месте среди вооруженных людей?

— Я с 10 лет так или иначе связан с Африкой и могу сказать, что просто так, ни за что, там не убивают. А недоразумение может произойти где угодно. Но, естественно, случается всякое. Как-то раз мы снимали их битву и с кинокамерой устроились на деревьях, хорошую точку выбрали, немного сверху. И вот они там дерутся, мы снимаем, и вдруг начинается пальба! Причем стреляют поверх голов, как раз на том уровне, где мы сидим. Ну нас упрашивать не пришлось — кубарем скатились на землю при первых выстрелах!

— Вам повезло, но с таким количеством оружия без жертв ведь не бывает?

— Убийства случаются. Как правило, во время битвы, но бывает. Если убийство произошло, убийца должен отдать в семью жертвы женщину из своей семьи. Сестру, дочь — не важно, хотя и есть некоторые ограничения, например, никогда в другую семью не отдадут ребенка. А бывает, что и отказываются. Отказ отдать женщину — снова повод для битвы.

— А что же происходит с той женщиной? Ее судьбе не позавидуешь…

— Нет, что вы! Ничего плохого с ней не случится. В новой семье она просто станет чьей-то женой. Никакой мести, издевательств или унижений. Это вообще достаточно целомудренное общество, и нельзя сказать, что женщина как-то подавлена и бесправна. Как такового флирта у Сурма нет, но есть период ухаживания. Распутство отсутствует. Добрачный секс только в период месячных, чтобы женщина не забеременела. Но представления о красоте у них, конечно, специфические. Традиция надрезать женщине нижнюю губу, постепенно растягивать ее и потом вставлять плоский диск, бургуй, причем чем диск больше, тем лучше, — на неподготовленного человека производит впечатление. Диски бывают величиной с блюдце, а бывают и совсем огромные. За такую красоту в период сватовства могут дать четыре десятка коров и пару АК-47. Без бургуя не принято появляться на «светских мероприятиях», еду мужчинам подавать. В остальное время губа свободно болтается, они могут руку в нее просунуть, как в перевязь, чтобы отдыхала. Выглядит это, конечно, шокирующе.

— Вы все время упоминаете «битвы», похоже, это какое-то центральное событие в жизни племени?

— Битва, Сагне, это эпицентр жизни Сурма. Битвы происходят между кланами внутри племени. Для битвы должна быть причина: пленение женщины, угон скота или какая-то давнишняя вражда. Перед битвой присылается веревочка с узлами, и количество узелков означает, сколько дней осталось до битвы. За три дня мужчины начинают готовиться. С помощью специального яда, добытого из растения, они стимулируют рвоту и очищают организм. Потом едят коровье мясо и пьют кровь.

— Человеческую?

— Нет-нет, в Африке нет каннибализма. Кровь тоже коровья.

— Вы сами-то ее пробовали?

— Дважды. Я отпил всего пару глотков (потом, кстати, вернувшись на родину, ходил исповедоваться), а вот они за раз по нескольку литров выпивают. Но в племени всегда есть мужчины, которые предпочитают не пить кровь и не участвовать в битве. Их называют лисами, лойя, но в поведении этих лис есть резон, поскольку слишком велик риск оказаться покалеченным или даже убитым. С другой стороны, битва — это мероприятие, объединяющее все племя. Женщины принаряжаются, приносят еду. Мужчины присматриваются к женщинам, женщины выбирают мужчин. Но — главное, конечно, поединок, Сагне.

Изображение

— С чем бы в нашей привычной жизни вы сравнили Сагне?

— Кастинг, бокс, игра на бирже, «Букер», Уимблдон, тендер, конкурс. Точно так же и в нашей цивилизации мы состязаемся друг с другом, выясняем, кто сильнее, умнее, могущественнее, круче. Только делаем это по-своему.

— Как они воспринимают мир?

— Уровень их понимания примитивный и очень точный. Они абсолютные дети природы. У них нет воровства, зато страшно круто отобрать что-то силой. Очень сильно развито понятие справедливости. Они довольно жестоки, но при этом открыты и обладают чувством юмора. И должен сказать, что нигде в нашем привычном мире я не встречал столь счастливых и спокойных людей. Они могут гневаться, злиться, но у них нет и признаков нервных расстройств и психозов.

Знают, где, в какой стороне и на каком расстоянии от них живут другие племена. К ним относятся свысока, считая себя особенными, а каких-нибудь соседей, типа Дизи — спокойных, трудолюбивых земледельцев, недолюбливают и морщатся, поминая в разговоре. Справедливости ради надо признать, что Сурма — и правда, харизматичное племя. Но и другие своеобразны и не лишены своего очарования. Все они понятия не имеют, что живут в Эфиопии. Вообще, я бы сказал, что остальной мир их мало волнует, у них полно своих дел.

— Никто из них никогда не видел большой мир?

— Однажды мы вывезли из саванны в Аддис-Абебу мальчика 17 лет, Чаги. Ему надо было подлечиться от малярии, а мы для нашего фильма хотели снять человека, который всю жизнь голым ходил в саванне, а тут оказался в большом городе. Аддис-Абеба — нормальный такой мегаполис, 4,5 миллиона населения, «Хилтон», «Шератон», все дела.

Началось с того, что надо было лететь на самолете. В райцентре есть футбольное поле, которое, когда прилетает самолет, превращается в посадочную полосу. На весах взвешивают багаж, разрешено не более 20 кг. Когда наш самолет прилетел и к весам выстроилась очередь, Чаги ужасно расстроился. Мы его спрашиваем: «Ты чего?» А он говорит: «Меня точно не возьмут, нас всех в школе взвешивали, и я больше 20 кг вешу!» В городе мы поселились в совершенно шикарном «Шератоне», который сын одного саудийского шейха построил в честь своей возлюбленной. И надо было видеть, какое впечатление вся эта роскошь произвела на Чаги. В лобби при виде купола в изразцах и лепнины он вдруг съежился и пригнулся, как под пулями. Все это богатство подавляло и угнетало его, ему было неловко и непривычно. Уже на третий день парень затосковал, начал болеть, запросился домой, и мы его отправили с богом.

— Кстати, а представления о Боге у них есть?

— Как такового Бога у Сурмы нет, скорее представление о некоем могущественном существе. Есть легенда о том, что раньше человек был связан с небом особенной веревкой. Раз в день она спускалась вниз, и по ней человек мог зайти в гости к Богу. Но как-то раз одна женщина сварила кашу, не вымыла руки и полезла наверх. Бог рассердился на нее и перерезал веревку.

— То есть и там мы, женщины, всё испортили…

— Я сам в корне не соглашусь с тем, что во всем виновата женщина, но даже Чаги, когда увидел всю роскошь и великолепие столицы, сказал, что, видимо, после того случая их перестали пускать на небо, и с ними ничего подобного не случилось. Никаких дворцов и небоскребов в саванне не выросло: как жили, так и живут в шалашах.

— У вас были в Африке ситуации, что называется, на грани?

— Однажды, когда я попал в тюрьму в Сомали. Вдвоем с корреспондентом мы приехали отснять материал для русского Newsweek. Нас ждали мэр и премьер-министр страны, а вместо этого я оказался в тюрьме в одной камере с танзанийским моряком и индийцем, который гнал металлолом в Дубай. У этого предпринимателя по всем стенам в трещины были запрятаны мобильные телефоны, так что можно было с кем-то связаться. А так ситуация была из рук вон. Ничего не понятно: за что взяли, когда выпустят, выпустят ли вообще? В стране 30 лет идет гражданская война. Ситуация такая, что могут просто вывести во двор — и расстрелять. Когда дозвонились до премьер-министра, тот сказал, что, даже если он сам лично приедет, меня ему не отдадут. Потому что начальник госбезопасности Сомали и люди, к которым мы приезжали, состоят в противоборствующих кланах. Все, что можно сделать, — это передать информацию журналистам и в программе «Время» рассказать о русском заложнике. Дескать, поскольку Россия — страна влиятельная, это может помочь, и пленника отпустят. Но когда я представил, что мои родные узнают из новостей, что я сижу в сомалийской тюрьме, и неизвестно, что со мной произойдет, я решил: не дай бог!

— Как все закончилось?

— Мне повезло. Через несколько дней появился второй человек госбезопасности, полковник Нур Шербу. Стоит такой тип с рыжей бородой, крутит в руках два моих паспорта, русский и сомалийский, и вдруг спрашивает по-русски: «Ну и что будем делать?» Я чуть не упал. Оказалось — выпускник Военной академии имени Фрунзе. Думаю, вот он, мой шанс! Я ему: «Товарищ генерал…» — он: «Полковник», — я на радостях: «Будете генералом! Точно говорю, будете!» Он посмеялся, спрашивает: «Почему в тюрьму попал?» Я говорю: «Потому что дурак». Он так сощурился хитро: «Потому что дурак, или потому что умный дурак?» В конце концов он понял, что никакой опасности я для них не представляю, порвал мой сомалийский паспорт, приказал, чтобы мне вернули все отобранное, сказал: «Смотри в оба и больше не попадайся!» — и меня выпустили.

— Скажите, зачем сегодня, когда можно отправиться куда угодно, люди едут с вами в непростые путешествия в Непал, Африку, стремятся подняться на Килиманджаро? Что ими и вами движет?

— Знаете, не хотелось бы говорить о высоких понятиях, но в таких путешествиях приходит понимание своей миссии, что ли. Оказавшись в местах, которые люди даже не могут себе представить, они переживают ни с чем не сравнимый опыт. Я и про себя могу сказать, что в таких экспедициях приходит новое понимание себя, того, кто ты и зачем ты здесь. Сложно объяснить, но это какие-то очень важные вещи. Не просто впечатления от поездки, а более глубокие переживания. Возможно, нам их и не хватает в обычной жизни.

— Говорят, после посещения подобных мест бывает тяжело возвращаться в привычную жизнь. У вас бывали проблемы с ментальной акклиматизацией?

— Сначала были. Постепенно стало проще, но все равно, каждый раз после экспедиции я захожу в какой-нибудь супермаркет, и меня прямо оторопь берет, как много там всего. Не 2, а 22 сорта чистящих средств. После Африки или Непала особенно заметно, насколько избыточен наш быт. И мы заблуждаемся, думая, что это все нам необходимо. Это совсем не так. Удивительно, как мало на самом деле нужно человеку. Но мы об этом даже не догадываемся.

Беседовала Этери ЧАЛАНДЗИЯ

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow