Марек РАДЗИВОН, директор Польского культурного центра в Москве

В 1989-м в Польше состоялись первые свободные выборы. Их бы не произошло, если бы не «Круглый стол» — одно из важнейших событий в истории Польши последних десятилетий. Несмотря на бытовавшие тогда резкие расхождения, компромисс оказался возможным. Власть не поддалась искушению силового решения, оппозиция сумела ограничить нереалистические требования, сформировать правительство Тадеуша Мазовецкого, взять на себя ответственность за государство, начать трудные реформы, наладить дружеские отношения с соседями.

Сегодня, четверть века спустя, Польша, несомненно, стала другой страной. В Польше не без оснований говорят, что эти 25 лет — лучшее и самое плодотворное время за последние несколько столетий. Каждый ощущает перемены на собственной шкуре: у нас работоспособная экономика, мы можем путешествовать без виз и паспортов по всей Европе. Однако вместе с политическими и экономическими преобразованиями произошла еще одна, пожалуй, самая важная перемена — социальная, смена сознания. Поляки поверили, что то, как выглядит их страна, их город и их двор, — зависит от них самих. Примером этой перемены служит в том числе расцвет местного самоуправления и небывалая активность неправительственных организаций.

И все же это не означает, что ситуация идеальна. О сложных реформах профессиональной армии пишет Януш Онышкевич, в 1970—1980-х — один из известнейших польских оппозиционеров, ставший впоследствии министром национальной обороны и заместителем председателя Комиссии иностранных дел Европарламента. О новом подходе к экологической проблематике и развитии гражданских организаций, занимающихся экологией, пишет Януш Окшесик. Адам Шосткевич и Хенрик Вуец говорят о важной роли Католической церкви в Польше, о необходимости проведения четкой границы между Церковью и современным государством, но также и о нередких попытках взаимовлияния.

Януш ОНЫШКЕВИЧ*: Армия — это «великий немой»

Бывший министр обороны Польши — о трансформации польской армии и взаимоотношениях с Россией

— Со сменой политической системы в 1989 году в Польше было проведено множество реформ. Они не обошли и армию. В чем конкретно заключались важнейшие изменения?

— Важнейшие изменения стали непосредственным следствием обретения суверенитета в 1989 году. Прежде всего речь шла о необходимости получить полный контроль над польскими вооруженными силами, несмотря на то, что страна еще какое-то время сохраняла членство в Варшавском договоре, который в том своем виде воспринимался как один из инструментов сателлизации нашей страны. Нужно было разорвать подчинение наших вооруженных сил, формально — командованию Варшавского договора, а на практике — Генштабу СССР. Во-вторых, необходимо было возродить наши военные традиции, искусственно ограничивавшиеся по политическим и идеологическим соображениям. Далее — руководствуясь принципом, что польская армия должна защищать исключительно целостность нашей территории, следовало изменить структуру вооруженных сил и их дислокацию. Поскольку до того момента все боевые подразделения наших сухопутных войск были дислоцированы в западной части страны, а на востоке от Вислы находились лишь подразделения тыла и поддержки.

Ну и, наконец, нужно было полностью реформировать нашу систему воздушной обороны, которая была сконцентрирована на охране прежде всего северного направления, поскольку как с востока (граница с СССР), так и с юга (Чехословакия) и запада (ГДР, где дислоцировался сильный контингент советских войск) угроза воздушной атаки была относительно невелика. Полный суверенитет нашей авиации подразумевал также замену унифицированных в рамках Варшавского договора электронных систем идентификации самолетов «свой—чужой» на нашу собственную национальную систему.

— Почему настолько существенной представляется проблема гражданского контроля над армией? Как известно, эта модель управления армией популярна в европейских странах.

— Я сказал бы больше — гражданский контроль над вооруженными силами является одним из фундаментов демократической политической системы, как она понимается в Европейском союзе и НАТО. Армия (в том числе в демократических странах) — это крайне недемократический организм. Для нее не только характерна уплотненная, централизованная и единолично управляемая структура, но в ее распоряжении также имеется огромная физическая сила, использовать которую ее постоянно учат. Обе эти черты, конечно же, необходимы армии, если она должна решать задачи, которые перед ней поставлены. И тем не менее ее существование может представлять угрозу демократии, если она не будет подвергнута жесткому политическому контролю демократических государственных органов. Эта угроза возникает также из-за того, что дух патриотизма, который в армии должен быть глубоко укоренен, очень часто создает впечатление, будто только армия является хранителем важнейших национальных ценностей и лучше понимает потребности нации, нежели гражданские политики, избранные народом.

В этом также заключается причина того, что армия часто берет на себя функции власти, особенно в напряженные и кризисные периоды.

Поэтому, чтобы обезопаситься от таких угроз, в качестве одного из фундаментальных принципов современной демократии принято, что армия — это не политический субъект, а всего лишь важный инструмент политики, проводимой демократическими властями. Сами военные должны оставаться вне сферы активной политики и поэтому не только не могут участвовать в деятельности партий и политических организаций, но также не должны публично высказываться по политическим вопросам. Короче говоря, армия с политической точки зрения является «великим немым». От имени армии публично говорят прежде всего министр обороны, премьер или президент. Естественно, никто из них не может быть действующим военнослужащим.

— С 2009 года в Польше отменили обязательную воинскую службу. Польша делает ставку на немногочисленную, но профессиональную армию. Удалась ли эта реформа, оправдала ли себя?

— Призыв не был ликвидирован, а лишь приостановлен на неопределенный срок. При необходимости (на данный момент ее не видно ни на каком горизонте) он может быть возобновлен. Мне кажется, что эта реформа удалась, хотя и потребовала огромных изменений во всей правовой системе, регулирующей деятельность армии. Были важные причины, по которым такая реформа оказалась требованием времени. Во-первых, польские вооруженные силы находятся в процессе интенсивной модернизации. Все больше техники новейшего поколения попадает в польские вооруженные силы. Использование и обслуживание этой техники становится все сложнее и требует большего времени на обучение, которого и так не хватало, когда срок службы в армии был ограничен до 12 месяцев. Качество современных вооруженных сил и их боевые способности все больше зависят от военной подготовки, которую нельзя обеспечить за время призывной службы. Это превосходство отлично обученной армии над слабо обученной было очень заметно в арабо-израильских войнах, а также в конфликтах с Ираком Саддама Хусейна.

В результате сохранения 12-месячной службы, учитывая, что период учебы должен длиться как минимум 6 месяцев, половина вооруженных сил никогда не находилась в состоянии полной боевой готовности.

Армия благодаря огромным организационным и, что уж говорить, финансовым усилиям обучала огромное количество рекрутов, которые вскоре после окончания обучения возвращались на гражданку, и обучение нужно было начинать снова. К этому добавились проблемы, связанные с участием наших вооруженных сил в союзнических операциях в Ираке и Афганистане. На эти миссии было очень трудно высылать солдат срочной службы, поскольку спустя несколько месяцев их нужно было увольнять в связи с окончанием срока.

Это не означает, что процесс перехода к профессиональной армии прост и дешев. Расходы профессиональной армии значительно выше. Профессиональный солдат должен получать оклад (а не жалованье — карманные, которых хватает на пиво и билет в кино во время увольнительной), который будет достаточно привлекательным на рынке труда. Неудовлетворительны также условия проживания, которые предлагают бывшие казармы. В Польше введение профессиональной службы было связано со значительным уменьшением количества вооруженных сил, что ослабило упор на увеличение индивидуальных расходов, но выравнивается меньшими расходами на бесполезное в прошлом обучение людей, которые сразу после него переводились в запас.

— Во многих армиях все большую роль играют женщины. Как это выглядит в Польше?

— Женщин в польской армии становится все больше. Еще недавно они занимали должности в медсанчастях, канцеляриях, комендатурах. Сегодня все должности, в том числе боевые, открыты для них. Однако армию не захлестнула волна заявок от женщин. Они составляют всего несколько процентов. И тем не менее среди женщин есть командиры строевых подразделений, они служат на военных кораблях и в авиации, а доля их участия пусть медленно, но растет.

— Польша — член НАТО. Как с этой перспективы вы оцениваете сотрудничество между польскими и российскими военными?

— Должен сказать, что польско-российское военное сотрудничество всегда было для меня важно, поскольку я считал, что такое сотрудничество может облегчить процесс выстраивания новых отношений с Россией, основанных на возрастающем доверии. Поэтому в 1993 году, будучи польским министром обороны, я добился подписания соглашения о сотрудничестве между нашими вооруженными силами. К сожалению, из этого соглашения мало что вышло. Думаю, что свою роль сыграло здесь наше стремление вступить в НАТО, официально объявленное чуть позже в том же году. Для нас это членство означало внесение ясности относительно характера нашего сотрудничества, в том числе военного. Речь шла о том, что мы сотрудничаем с Россией как кандидат, а вскоре член НАТО, а потому не может быть никаких иллюзий по поводу восстановления связей, напоминающих времена Варшавского договора. В свою очередь, одним из элементов политики России по отношению к нам было использование аргумента, что если для Альянса важны хорошие отношения с Россией, он не должен принимать в свои ряды Польшу, потому что она будет в НАТО фактором, деструктивно влияющим на любое сближение с Россией.

К сожалению, последние события в Украине, где произошла открытая российская агрессия с нарушением подписанных Россией международных трактатов, показывают, что сейчас выстраивание отношений с Россией, основанных на принципе доверия, невозможно.

— Россияне считают, что строительство системы противовоздушной обороны — так называемого щита над Польшей — угрожает как Калининградской области, так и Центральной части России. Действительно ли россиянам надо этого щита бояться?

— Начнем с того, что этот щит имеет исключительно защитный характер. И так же, как нас в Польше не беспокоит ни то, что в Калининградской области и в Белоруссии устанавливаются современные российские противовоздушные системы S-300, ни то, что две страны создали общую систему противовоздушной обороны (что, замечу в скобках, противоречит прописанному в Конституции нейтралитету Белоруссии), так и в России не должно вызывать беспокойства то, что мы должны заменить установленные еще во времена Варшавского договора системы, доживающие свои дни.

Несколько иной вещью является т.н. противоракетная оборона, то есть защита от баллистических ракет. На сегодняшний день речь идет об установке на территории европейских государств НАТО ракет, способных перехватывать на лету баллистические ракеты короткой и средней дальности, которые могли бы выстрелить с территории Ближнего Востока, например из Ирана. Таким образом, эта система не была бы в состоянии перехватывать стратегические, межконтинентальные ракеты, которые составляют основную устрашающую силу в арсенале России.

Польша не считает, что в ближайшем будущем нам угрожает широкомасштабная атака на нашу территорию. Тем не менее невозможно исключать необходимость поддержки кого-либо из наших союзников, даже если им грозит ассиметричный конфликт. Как нельзя исключать (хоть это и маловероятно) внезапной атаки ограниченного радиуса действия и продолжительности (например, с воздуха) ниже порога полноценной войны либо шантажа возможностью проведения такой атаки. И вещь наиболее вероятная — кибернетическая атака, предупреждение и борьба с которой могут быть еще одним важным полем международного сотрудничества.

Беседовал Гжегож НУРЕК

Костел и оппозиция

В критические моменты Польская Католическая церковь поддерживала демократическое движение и играла роль посредника между оппозицией и властью

«Церковь, левые, диалог» — таково было название книги Адама Михника 1977 года, в которой он доказывал, что забота о соблюдении прав человека — одно из основных заданий Католической церкви и что она в этой борьбе естественный союзник демократической оппозиции. Многие друзья Михника скептически восприняли эту книгу, поскольку в то время левая интеллигенция и Католическая церковь относились друг к другу с заметным недоверием.

Однако в Комитете защиты рабочих (КЗР), ставшем первой организованной формой оппозиции (организация возникла в сентябре 1976 года для оказания юридической и финансовой помощи репрессированным рабочим Урсуса и Радома. — Ред.), было несколько течений. Были там и те, кто видел в Католической церкви точку опоры.

Отношения между Католической церковью и оппозицией в те годы постоянно «пульсировали». Хотя Церковь на создание КЗР отреагировала осторожно, тем не менее в ключевые моменты брало верх желание сотрудничать. Так было, когда мы собирали для Епископата сведения о масштабах репрессий среди рабочих после забастовок в 1976 году и наши данные сильно повлияли на официальное заявление епископов, в котором осуждались преследования. Так же было, и когда полиция врывалась на занятия Летучего университета и разгоняла присутствующих. (Летучий университет — это возникшая по инициативе группы независимых профессоров система регулярных научных лекций, проходивших без государственного контроля и цензуры в квартирах знакомых оппозиционеров. —Ред.). Тогда примас (глава Епископата. — Ред.) Стефан Вышиньский принял делегацию КЗР, что ясно свидетельствовало о поддержке. Другие епископы также не скрывали симпатий к КЗР — здесь необходимо назвать епископа Игнация Токарчука и архиепископа, митрополита Краковского Кароля Войтылу. Последовавшее вскоре избрание его Папой Римским и первое паломничество в Польшу в 1979 году стали важнейшими событиями для оппозиции: мы увидели, как много людей вышло на улицу — это позволило нам почувствовать наше единство и прибавило сил.

Оппозиция также стремилась идти навстречу ожиданиям Церкви. Напри-мер, мы принимали участие в сборе подписей под петицией о теле- и радиотрансляции воскресной мессы.

Переломным моментом в отношениях стало создание в 1980 году «Солидарности», хотя поначалу примас призывал рабочих умерить пыл и даже вернуться к работе. Однако месса у ворот Гданьской судоверфи, портрет Иоанна Павла II на воротах, лица молящихся рабочих повлияли на оценку примасом протестных событий. Тем не менее в первые месяцы существования «Солидарности» один из приближенных к примасу священников высказал публичную критику в адрес Яцека Куроня (известный деятель демократической оппозиции в «Народной Польше», соучредитель КЗР, один из авторов стратегии «Солидарности». — Ред.). Мы эту критику восприняли болезненно, ведь следует помнить о том, что тогда происходило. Власти готовились к аресту Куроня, делая из него опасного радикала, а значит, критика со стороны Церкви была властям на руку. Но примас замял дело, пригласив к себе делегацию «Солидарности». С тех пор диалог между оппозицией и примасом велся в дружественном тоне, кроме того, примас назначил специального советника по взаимным контактам.

Материальная помощь

После того как Польскую Католическую церковь возглавил примас Юзеф Глемп, она оказалась втянута в отношения между властью и «Солидарностью». Ей выпала роль посредника в кризисные моменты, когда обе стороны не хотели идти на уступки.

После введения военного положения и запрета «Солидарности» важнейшее значение имела психологическая и материальная помощь Церкви, прежде всего предоставление нам церковных помещений для встреч и собраний. Официально это называлось пастырским окормлением рабочих, но, конечно, речь шла о помощи деятелям подпольной «Солидарности».

В то время Католическая церковь была также посредником между западными институтами и оппозицией. Именно в польские приходы приезжали грузовики с гуманитарной помощью с Запада, в польских костелах раздавались пакеты с одеждой, гигиеническими средствами, лекарствами. Кроме того, семьи репрессированных оппозиционеров могли обращаться в Примасовский комитет помощи интернированным и заключенным за материальной и юридической помощью. Католическая церковь была в те годы надежным тылом для оппозиции.

Я был в тюрьме…

Помимо материальной поддержки важна была также моральная поддержка Папы. В 1983 году, в год второго паломничества Иоанна Павла II в Польшу, я сидел в тюрьме на улице Раковецкой в Варшаве. Это был трудный момент. Было известно, что Папу будет приветствовать генерал Ярузельский. И что власти используют визит для демонстрации своей легитимности. Подпольная «Солидарность» этого очень опасалась. Я написал письмо начальнику тюрьмы, чтобы он предоставил мне возможность прослушать трансляцию с прилета Папы. Меня отвели в пустую камеру, и там я выслушал слова приветствия. Как только Иоанн Павел II сошел с самолета, уже его первые слова сделали ясной цель паломничества. Папа процитировал фрагмент Евангелия от Матфея: «Ибо голоден был Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и напоили Меня, и — подчеркнуто — в темнице был, и пришли ко Мне». Он отчетливо дал понять, зачем приехал.

Но важнее всего оказался результат посещения Папой Польши: он выразил свою симпатию оппозиции и встретился с Лехом Валенсой.

В конце 1980-х Католическая церковь, поддерживая оппозицию, не отказалась от своей роли посредника. Благодаря их усилиям дело дошло до переговоров «Круглого стола». А уже в его заседаниях участвовали представители епископата ксендз Оршулик и ксендз Бронислав Дембовский. Они участвовали в переговорах на стороне оппозиции, являясь одновременно гарантом того, что достигнутые договоренности будут соблюдены.

Поляк — это не только католик

О современных проблемах взаимоотношений общества и Костела беседуем с Адамом Шосткевичем, известным экспертом по проблемам церкви, обозревателем еженедельника «Политика»

— Когда четверть века назад в Польше рушился коммунизм, Костел в стране уважали не только католики. Почему сегодня его критикуют даже верующие?

— Короткий, но честный ответ таков: Польша стала демократической. Общество, которое в течение многих лет находилось под давлением коммунистической системы, проснулось в демократии и без подготовки училось ее принципам. Раньше не велось широких дискуссий о том, как в свободной Польше должны строиться отношения государства и Костела.

Приход демократии в таком темпе и таким специфическим образом — путем соглашения между режимом и оппозицией в результате переговоров — был неожиданностью. Все мы — в большей или меньшей степени — были восхищены этими переменами, и все — в большей или меньшей степени — были к ним не готовы. Это относилось и к проблеме Костела.

— Но ведь в годы коммунизма католический Костел учил поляков свободе?

— Каждый, кто хотел сделать карьеру в коммунистической Польше, должен был если не быть активным партийным деятелем, то по крайней мере сохранять нейтральность мировозрения. Когда у стоявшего во главе государства генерала Войцеха Ярузельского умерла мать-католичка, во время поминальной службы он стоял у забора костела — чтобы, как он говорил, никто не обвинил его в том, что он демонстративно нарушает тогдашнюю атеистическую политику государства.

Костел в то время проявлял себя в целом безупречно. Он был тем, чего все от него ждали, — пространством свободы для разных поколений и сообществ. Он открывал свои двери неверующим. Был рад всем, не вникая, откуда они приходили. Во имя общего дела — стремления к демократической Польше, справедливой, уважающей права человека.

— То, что в первые годы свободы дошло до спора о месте Костела в государстве, было результатом неприспособленности к правилам демократии этой организации или скорее ссылающихся на Костел политиков?

— Идея демократически избранных властей была проста: поляки должны снова почувствовать себя дома. Чтобы это произошло, Костелу должны были вернуть все права, в том числе материальные, которых коммунисты лишили его в 1945 году. Также надо было восстановить в правах верующих поляков — католиков и членов других общин. Это была здоровая идея.

Однако этот проект по разным причинам вошел в противоречие с ожиданиями самого Костела. Несмотря на понтификат открытого к современности папы-поляка Иоанна Павла II, Костел начал постепенно возвращаться к довоенным идеям. Возродилось движение, называемое национальной демократией, которое акцентировало преимущество не только поляков как этнического большинства, но также институций, сущностно связанных с Польшей, — прежде всего Римско-католического костела. Оказалось, что поддержка идей Иоанном Павлом II достаточно поверхностна.

— После выборов 2011 года в польский парламент попали антиклерикалы. Станет ли их больше в политике со временем?

— Думаю, нет. В молодом поколении происходит своеобразный процесс. С одной стороны, оно принципиально отвергает религию, не только католическую. Но есть и другая тенденция: «правизна» самых молодых поляков. Они обычно не ходят на выборы. Однако у них есть свои идейные вдохновители. Чем больше в общественной жизни крайностей, тем хуже для социальной стабильности. К сожалению, если говорить о дискуссии в связи с Костелом, я пока не вижу оптимистичного сценария, которого желаю Польше.

— На чем он должен был бы основываться?

— На рациональной, а не демагогической дискуссии, подобной той, что ведется сейчас в Польше на тему костельного налога. Впрочем, думаю, введение такого налога значительно улучшило бы общественные настроения в этом вопросе. Речь идет о том, чтобы освободить публичный бюджет — который складывается в том числе из налогов людей неверующих и других религий — от пожертвований на нужды католического Костела; о том, чтобы переложить этот груз на самих католиков. Если для них важно благополучие Костела, они ведь могут нести за это какую-то ответственность, в том числе финансовую.

Я не антиклерикален, однако не поддерживаю обычаи, исходящие не из буквы закона, а из польской традиции, культуры, убеждения, «что так было всегда», что даже на второстепенном мероприятии должен присутствовать представитель католического Костела, а других костелов — необязательно. Что каждое новое кафе или депо должны быть освящены. Так не должно быть в открытом обществе.

— Есть ли шансы на изменение позиции польского высшего духовенства в связи с понтификатом Папы Римского Франциска, с которым многие связывают надежды на обновление Костела?

— Я пессимист. В Польше обожают Иоанна Павла II, но на практике духа его проповедей, который я сам обожал, в Костеле все меньше. Похожая ситуация с Папой Римским Франциском. Церковного новояза немало. Но на практике меняется немного.

— А что с обычными ксёндзами?

— В польском Костеле немало хороших ксёндзов и монахов, и даже епископов. Увы, беда Костела после 1989 года заключается в том, что он в целом ведет себя как типичная корпорация: защищает собственные интересы, непрозрачен, в том числе финансово. И мобилизует ряды.

Даже если в Епископате находятся молодые, способные соборные епископы, они быстро ориентируются, что в высшем духовенстве доминирует подход, близкий основателю влиятельного консервативного «Радио Мария» отцу Тадеушу Рыдзыку. «Радиомарийный» католицизм — это явление, которое по-прежнему в огромной степени влияет на Костел в Польше.

— И нет никакой надежды?

— Конечно, есть! Святой Дух дал нам надежду: ниспослал Франциска. Да, Франциск — это дар Святого Духа — для нового времени, новый Папа Римский для трудного времени. Быть может, спустя какое-то время он поможет и польскому Костелу.

Беседовал Марчин ЖИЛА

Бледно-зеленая Польша

Почти половина поляков готова поддерживать экологическую политику, зная, что за это им придется платить

Януш ОКШЕСИК эколог, бывший депутат Сейма и сенатор Польской Республики.

В 80-е годы, выходя на улицы своего родного города, я мог делать ставки, какого цвета в этот день будет вода в реке, протекающей в центре. Река называется Белая, но вода в ней бывала красной, желтой, синей, фиолетовой: в зависимости от красителя, который в данный момент использовали на фабриках, расположенных по берегам. Дышать было тяжело, но загрязнен ли воздух и в какой степени — никто не знал. Невооруженным глазом было видно, что леса на склонах гор, у подножия которых расположен город, вымирали. Тем временем газеты писали, что наши чехословацкие соседи возведут самый крупный в СЭВ коксовый завод. А на море, вблизи туристических курортов, начиналось строительство атомной электростанции по образцу Чернобыля. Акции против подобной инвестиции жестоко подавлялись милицией.

В одном этом абзаце как на ладони видны все проблемы с экологией, которые на закате его существования были в «реальном социализме». Плановой экономике было незнакомо понятие расходов на экологию. Право, защищающее окружающую среду, если таковое вообще существовало, подчинялось «политической воле» властвующих структур. Суды не защищали гражданских прав. Экономические реформы не принимали в расчет общественное мнение, а информация о загрязнениях окружающей среды цензурировалась.

1989 год кардинально изменил многие сферы жизни, и экология не стала исключением. Легче всего было провести в жизнь реформы, касавшиеся гражданских свобод. Гарантированная законом свобода собраний привела к образованию к середине 90-х гг. около 700 организаций, фондов и экологических движений. Информация о загрязнениях и их влиянии на здоровье населения, проектах будущих инвестиций и их экологических последствиях, экологических катастрофах — все это стало общедоступно благодаря свободной прессе.

В 1990 году в Польше возобновилась деятельность независимых от правительства органов местного самоуправления. Именно местное самоуправление сделало возможным совершение, пожалуй, самого большого цивилизационного скачка в истории Польши: практически во всех польских городах и селах есть водопровод и канализация, всю страну покрыла сеть водоочистных сооружений и современных свалок. Был создан поддерживающий органы самоуправления Национальный фонд защиты окружающей среды, который вместе со своими региональными аналогами делит средства, полученные от промышленности в виде системы пошлин и штрафов за эксплуатацию окружающей среды. Недавно, в середине прошлого года, все органы самоуправления ввели обязательную сегрегацию коммунальных отходов.

90-е гг. — это также время принятия совершенно нового законодательства. Важнейшие положения были утверждены в Конституции Польской Республики 1997 года. Уже в 5-й статье Польская Республика накладывает на себя обязательства «охраны окружающей среды, руководствуясь принципом сбалансированного развития». Это прогрессивный, один из немногочисленных в мире закон конституционного ранга, использующий понятие «сбалансированное развитие», т.е. мышление об окружающей среде с учетом будущих поколений. Имея под собой такой фундамент, легче было соответствовать требованиям, предъявлявшимся к странам, вступающим в ЕС, и ввести в польскую правовую систему многочисленные подробно прописанные и жесткие нормы, призванные защищать окружающую среду. Польша также одной из первых в мире ввела в юридический обиход правовую норму, утверждающую, что «животное — не вещь» и подлежит юридической защите само по себе, а не как чья-то собственность.

Польша вступила в ЕС в 2004 году, и это, в свою очередь, ускорило перемены, благоприятные для окружающей среды. Евросоюз настроен крайне проэкологически, в Польше мы иногда считаем, что даже слишком: не все понимают, почему из продажи исчезают обычные лампочки, хотя с осознанием необходимости ужесточения норм по выхлопным газам у нас проблем уже нет. Однако политика ЕС несет с собой и более серьезные проблемы: продвигаемый Евросоюзом «климатический пакет», конечно, защищает планету от чрезмерного потепления климата, но нам сложно согласиться, что происходит это за счет польской энергетики, традиционно опирающейся на уголь.

Таким образом, мы видим, что Польша за 25 лет, которые прошли со времени победы над коммунизмом, добилась огромного прогресса в сфере защиты окружающей среды. Наши вода, воздух и леса стали чище, продукты питания качественнее. Мы потребляем меньше энергии, хотя производим больше, во многих домах установлены солнечные батареи. Законодательство стало более строгим, доступ к информации гарантирован, экологические организации могут выступать как сторона в каждом административном процессе. Но действительно ли все представляется в столь розовом цвете?

Конечно нет. Яцек Божек, лидер «Клуба Гая» — одной из старейших и активнейших экологических организаций, указывает на разницу между защитой окружающей среды и защитой дикой природы. «Если среда, в которой обитает человек, защищается гораздо лучше, чем раньше, то природа до сих пор находится «в обороне». Особенно дикая природа, которой нужны покой и пространство, а современный человек отбирает у нее и первое, и второе. Расширение городов и поселков, строительство новых дорог и автострад, массовый туризм — все это столь же негативно влияет на природу, как в свое время промышленность. Все чаще создается впечатление, что на место прежнего секретаря партии пришел не считающийся с природой жадный бизнесмен, а место коммунистической идеологии заняла новая светская религия: «прибыль любой ценой».

Ослабевает и гражданское экологическое движение. В адрес экологов звучат упреки в податливости к коррупции, затормаживании экономического роста и ликвидации рабочих мест. Несмотря на то что эти обвинения не находят подтверждения в реальности, с уверенностью можно сказать, что они привели к резкому уменьшению количества экологических инициатив. На поле битвы остались только сильные, в большинстве своем международные, организации — Greenpeace, WWF и Friends of The Earth. Слабость экологического движения отражается на политической ситуации: в Польше провалились попытки создания сильной партии зеленых по немецкому или французскому образцу. Ни одна из основных политических партий не приняла экологической доктрины (как социал-демократы в некоторых западных государствах), а министерство окружающей среды традиционно является второсортным политическим трофеем для очередных правительственных коалиций.

И все же самое важное происходит в головах. В исследованиях Института Гэллапа, проводившихся в 1992 году, то есть в самом начале польской трансформации, 49% поляков заявляли о готовности платить дороже за продукты, если это будет способствовать защите окружающей среды. В течение последующих 20 лет поляки на собственной шкуре могли почувствовать эффект своих заявлений — за экологию нужно платить, и мы делаем это ежедневно, совершая покупки в магазинах и платя налоги. Изменило ли это что-то в сознании поляков за две декады? Получается, что нет. В опросах 2012 года 47% респондентов высказываются за экологические инициативы, даже если они несут за собой дополнительные расходы. Оказывается, что почти половина поляков твердо придерживается экологических взглядов. Но достаточно ли этого для удержания положительной динамики, если из тех же самых опросов следует, что лишь 17% поляков включаются в экологические акции и инициативы?