Многоэтажная символика взрывается откровенной публицистикой, сгустками злободневной реальности, мифология прячется за шаржем, трагедия развенчивается простонародным фарсом. Монструозный «Левиафан» и не хочет нравиться, он груб, порой смешон, порой вульгарен. Здесь всего через край: и водки, и шансона, и гнева. И безысходности.

Начало фильма — мощно оркестрованная увертюра: скалистый берег пожирают волны леденящего Баренцева моря, словно сам библейский Левиафан — олицетворение сатанинского беспощадного хаоса «кипятит пучину» (оператор фильма Михаил Кричман в этой работе до крайней степени экспрессивен). Рядом в тихой заводи кладбище кораблей. На мели лежит гигантский скелет — то ли кита, то ли самого спрута Левиафана, черное тело которого на миг показавшись в волнах, призовет к себе очередную жертву.

Тут же одинокий дом, где автомеханик Николай живет с женой и сыном-подростком. Дом родительский желает захапать власть в лице толстомордого мэра (жирным мазком выписанный Романом Мадяновым чиновник чем-то напомнит Ельцина). Хмельной от власти мэр, единоличный хозяин берега и моря, «руки по локоть», решает прикарманить живописнейшее место на берегу для строительства «особо ценного объекта». Безнаказанность коррупционной верхушки (мэр-судья-прокурор-главный мент) окормляет архиерей. Он же, по сути, и управляет беспределом, обучая мэра «силу показать». Главу города поддерживает губернатор, показавшийся перед финалом.

Такая вот вертикаль власти всей своей силищей и беспощадностью обрушивается на голову рядового автомеханика Коли. Представителя населения, которое в глазах мэра «насекомые, тонущие в говне», необходимые исключительно для одного. Чтобы прийти в следующем году, и проголосовать.

Вечный сюжет Иова, подвергаемого мучительным испытаниям, и не потерявшего веры, трансформируется в историю непримиримого противостояния отдельно взятого человека и автономного от человека государства. Вроде бы изначально призванного защищать и оберегать. Но по Звягинцеву, государство — враг у ворот. Государство — Левиафан, который изощренно и не без удовольствия при малейшем неповиновении скрутит, задушит в смертельном объятии и разотрет в пыль.

Действие фильма расходится кругами, вовлекая историю испытаний героя (думаю, имя его не случайно, Святой Николай, как известно — защитник невинно обвиненных) все больше и больше персонажей.

И достается по полной не только коррумпированной власти и церкви, но и «рядовым гражданам», ввергнувшим себя в болото тотального недоверия и лицемерия. Кроме жертвы Николая, которого обирают до нитки, здесь все предают всех. Все друг перед другом виноваты. Люди в общем неплохие, даже симпатичные, сочувствующие. Но какова система, таковы и ее собутыльники.

И практически все персонажи этого многофигурной провинциальной трагедии напоминают человека из притчи Платона, прикованного в пещере спиной ко входу, приговоренного следить за тенями на стене. Желание увидеть свет может помочь ему обернуться. Но желание это должно быть сильным…

Звягинцев не таит фиг в кармане, более того, переходит почти на площадной язык, желая точно быть понятым. Он не боится конкретики, которая указывает на связь всего со всем. Памятника Ленину перед администрацией, Пусси Райот, портрета Путина над головой мэра, водки из горла, священника с благовидными речами и неблаговидным закулисьем на фоне Тайной вечери.

Вот почему травматичный «Левиафан» и вызывает столь противоположные отклики. Его грубость шокирует. Даже корреспондент «Нью-Йорк таймс» после одобрительного высказывания о картине сказала, что она чрезвычайно фраппирует публику. И поделилась озабоченностью судьбой фильма Звягинцева. Тем более с учетом закона о запрете обсценной лексики. Ее тревоги разделяют многие.

Министр культуры фильм посмотрел. Говорят, картина ему не понравилась. И в Канны он не приехал…

От первого лица

Андрей ЗВЯГИНЦЕВ:

«Новая». Первая реакция профессионалов на «Левиафан», как у Репина: «не ждали». Не ждали такого убойного напора, брутальности, «лобовой атаки» на зрителя от всем известного тонкача, эстета Звягинцева. Стиль картины был продиктован…

ЗВЯГИНЦЕВ: Безусловно, сам материал требовал подобной энергии. Было огромное количество текста. Уже в монтаже, собирая картину по сценарию, я понял, что материал надо сжимать как пружину, «рубить». Отказаться от правила последовательно и аргументировано входить в сцену: экспозиция, общий план, развитие сцены… Надо было просто врываться в самое ядро сцены. И потом так же выходить из нее, не закончив.

То же касается красок в актерской игре.

Нужна была динамика, игра с напором. Да и текст невозможно было бы вместить в два часа двадцать минут. Это же огромная ветвистая вещь со множеством событий. Концентрация действия, сгущение материала на монтаже сжимают историю в плотную пружину.

Одна из отправных точек фильма метасюжет библейского Иова. В чем отличие героя фильма Николая, на которого одно за другим обрушиваются несчастья — от праведника Иова. Ведь Николай вроде бы тоже не ропщет, можно сказать подставляет вторую щеку.

Бог воздает Иову. Что такое воздать? В библии это означает своим образом жизни прославлять Бога. Наш Николай тоже не ропщет, даже с какой-то растерянной улыбкой спрашивает: «За что? Господи, за что?» Раздавленный и оскорбленный, он не тычет гневно кулаком в небо, не вопиет: «Господь, покажи свое лицо!» Конечно, параллели безусловно есть. Протосюжет — в библии, к тому же я нашел схожую фабулу в одной из новелл Клейста, хотя там финал иной. Но матрица общая.

В фильме обнаруживаются многие этические вопросы.

Я бы не хотел обобщений. Есть сам фильм. Но если говорить о религиозной теме, здесь представлены примеры начетничества, лицемерия, процветания фарисейства. Предупреждал же Христос учеников: «Берегитесь закваски фарисейской».

Фильм беспощаден не только по отношению к власти, священникам, полиции. Одна из ключевых фраз: «Виноваты все». В книге Иова есть слова: «…Левиафан, которого ты сотворил, чтобы играть в нем». Выходит, мы сами виноваты в том, что живем внутри Левиафана…

Вот сейчас мы к Томасу Гоббсу и его труду («Левиафа́н, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского») и подходим. Человек не просто виноват, по другому он и не может. Он уже выбрал такой путь. Ему нужно было создать государство, он делегировал этому суверену выступать защитником его жизни, социальных потребностей. В результате своими руками создал монстра, поедающего его волю. Отдал добровольно все права и свободы. Так и был заключен этот контракт не с идеальным платоновским государством, а с государством Гоббса.

Я помню твои слова о необходимости сегодня называть вещи своими именами (кстати, это девиз «Новой газеты»). Но в картине самые точные, правильные слова о том, что сила в правде, говорит священник, узаконивающий словом божьим насилие… Мы же знаем, что сегодня у нас и слова отобраны.

Да, Владыка говорит потрясающие слова, я под каждым подпишусь. Но «не по словам судят, а по делам». И дистанция между поступком и словом может развернуться в бездну. Эта сцена с обращения к пастве священника — настоящий вербатим, слова из речи на открытии одного из храмов.

Ты используешь мифологию для острого социального высказывания. В чем необходимость этого сплава?

Эта связь необходима для того, чтобы не впасть в буквальную публицистику, чтобы остаться на территории искусства. Тема же нами поднимаемся — она не только сегодняшняя. И важна не только для одной восьмой части суши. Она универсальна. Просто у нас все обостряется до предела. Нужно было создать мифологический объем, чтобы эта история не превратилась в газетный или документальный фельетон.

Но известно, что пусковым моментом к созданию фильма была реальная история в Америке, которая обошла все газеты. И в той истории, был другой финал.

Да, в одном из штатов человек, которого обобрали местные власти, в итоге сел на бульдозер. Предварительно соорудил броню, запаял себя заживо в кабине. Выехал в город, полиция не смогла его оставить. Он снес все административные здания, смял машины на пути. Ни один человек при этом не пострадал.

Тихий и безутешный финал фильма — страшней.

Согласен. Если бы мы заканчивали бунтом, на титрах все бы завершилось. Зритель получил бы этот трудный вдох длиной в фильм, потом выдохнул бы, и удовлетворенный вышел из зала. Не удалось бы дать ощущение тотальной непостижимой безнадежности происходящего.

Помнится, ты говорил, что «Новая газета» упоминалась в сценарии…

Да, адвокат Николая, пытаясь остановить-урезонить мэра, заявляет ему что опубликует в СМИ обнаруженные им факты. И он называл «Новую газету», с редактором которой — «на дружеской ноге». Но мы решили не конкретизировать, не сужать смыслы.

Так как ты полагаешь, договор с государством в принципе возможен?

Я не знаю… Если бы законы работали… Если бы человек знал, что у него есть возможность защитить себя, свое достоинство в суде. Народ же чуткий, прекрасно понимает, что в суде прав тот, у кого больше прав.