Исполнилось ровно 25 лет первому опыту советской демократии: четверть века назад открылся первый Съезд народных депутатов СССР. На трибуну вышел врач из Риги и попросил почтить память погибших в Тбилиси. Народ приник к транзисторам: всем было так интересно, что люди не могли оторваться от прямых трансляций, и радиоэфир присутствовал везде, в том числе на улицах. Это была уличная демократия. Транзисторная демократия.
Взошла политическая звезда академика Андрея Сахарова. Юрий Афанасьев ввел в оборот понятие, оказавшееся бессмертным, — «агрессивно-послушное большинство». Алексей Казанник уступил свое место в Верховном совете Борису Ельцину. Михаил Горбачев, избранный председателем Верховного совета, спустя короткое время после форума понял, что его партия встала в оппозицию его же перестройке.
Никто не говорил, что советский народ не был готов к демократии. Советский народ, а внутри него и российский, наоборот, предъявляли спрос на демократию. Проявляли интерес к судьбе собственной страны. Востребовали перемены и пытались сформулировать — в дискуссии — их «дорожную карту». Верили в то, что могут повлиять на принимаемые решения. В стране еще не было кризиса лидерства: первым лицом оставался тогда еще самый популярный политик страны Михаил Горбачев, избранный на съезде 95,6 процента голосов председателем Верховного совета.
Спустя 2 года и 7 месяцев после того, как лидер страны окончательно выпустил джинна демократии из бутылки, — он потерял власть. Мог, наверное, побороться за нее, действуя авторитарно. Однако не стал. Да и новая система, созданная им, уже не позволила бы этого сделать: съезд ведь не нынешний российский парламент.
А потом долгие годы ушли на то, чтобы доказать: российский народ не готов к демократии. В результате российский народ сам в это поверил, а в отношении своего лидера, как внушаемый заложник, ощутил «стокгольмский синдром» — стал яростным сторонником того, кто ограничил его свободы.
Ровно те же самые процессы, что и в СССР, происходили 25 лет назад в Польше. В Советском Союзе выборы в новый парламент прошли с ограниченным контролем со стороны партии — за «красной сотней» были закреплены места. В Польше выборы прошли по схожей схеме. Но все «беспартийные» места в сейме получили представители оппозиции. Равно как и вообще все места в сенате. И дальше пути СССР и ПНР разошлись: пока советский лидер разбирался с разнонаправленными политическими течениями, с консервативной фрондой в Политбюро — поляки сформировали первое некоммунистическое правительство, а затем, осенью того же 1989-го, Лешек Бальцерович сформулировал программу радикальных либеральных реформ.
Россия пошла по этому пути только через 2 года. А затем начинаются принципиальные отличия. Польша стала классической западной демократией, при которой «цвет» правительства не сказывается фатальным образом на политическом курсе и состоянии экономики. Россия превратилась в авторитарное государство.
На днях в Варшаве я беседовал с Богданом Борусевичем, главой сената, легендарным деятелем подполья «Солидарности». Фрагменты разговора будут опубликованы в одном из ближайших номеров. Выводы его банальны: для нормального развития нужны ротация власти и здоровый парламентаризм. Ни того, ни другого в России, насаждавшей либерализм авторитарными методами, а в результате потерявшей и либерализм, и демократию, — нет. Транзисторная демократия превратилась в телевизионный авторитаризм.
