— Тема русского языка за пределами России — болезненная. Много обид, политические амбиции. Чуть не то скажешь, начинают стрелять. Давайте разберемся: люди, говорящие по-русски вне России, — такие же русские, как в России? Или это какая-то особая категория со своими ценностями, своей литературой?

— Русский язык играет в постСССР ту же роль, что играла латынь в римском мире. Латынь стала для туземцев Европы вторым родным языком не потому, что так захотели римляне. Да и Рима уже давно не было, а латынь все жила и жила. Люди, говорящие по-русски за пределами России, — это и Тургенев, который писал прозу во Франции, и генерал Дудаев, гонявший на «Жигулях» по окраинам империи, увертываясь от ракет из Москвы, и жители экс-республик СССР, и миллионные диаспоры в США и Канаде, живущие там с начала XX века… Понятно, что среди них есть русские и нерусские. Но все они — часть русского мира. А так как русский мир — часть европейского, то я бы не говорил о какой-то особости. Да, все мы немного русские, но в той степени, в какой русские — европейцы.

Я вот, например, никакой своей особости не ощущаю, живя в Молдавии. Ни в плохом, ни в хорошем смысле. Дискриминации по национальному признаку здесь нет. Нас всех обкрадывают, и все нам лгут, независимо от того, к какой этнической группе мы принадлежим. У молдаван здесь точно так же нет перспектив, как и у всех остальных. Собственно, поэтому молдаване в массовом порядке отсюда и бегут, остальные лишь подражают им.

Маниакальное желание покинуть дом преследует человечество с эпохи Авраама, покинувшего благословенную Месопотамию ради безводной Палестины. Люди хотят уехать, чтобы достичь рая, в то время как рай их — дома. Но без путешествия, без очищения дорогой это невозможно принять. Важность и истинность общеизвестных вещей — «Мой руки перед едой», «Не стой под стрелой», «Не плавай в море пьяным» — постигаются на опыте. До тех пор они — лишь набор банальностей. Но это, так сказать, теория, а на практике и дом не всегда рай. Трудно винить человека в желании покинуть Афганистан, где ежедневно убивают, или Молдавию, где уровень заболеваний туберкулезом вышел на послевоенный.

Знаете, когда я начал писать роман «Табор уходит» — книгу о том, как молдаване, доведенные до отчаяния, становятся адептами новой религии и всем народом покидают в одну ночь страну, требуя от ООН выделения новой земли, — я думал, что у книги будет счастливый финал. Но произведение подчиняется своей логике. Иногда — железной. Так что ничего хорошего у моих героев не получилось. Ведь Молдавия это не кусочек земли, а то, что у них в головах. Так что смена географической позиции вряд ли что-то изменит в судьбе народа, в том числе русского. Есть только одна Россия — в головах и культурном коде — и придумывать другой не нужно.

— Но воюют-то как раз из-за географии, а не из-за культурного кода. Очередная горячая точка может возникнуть совсем недалеко от города, в котором вы живете, — в Приднестровье. Как вы думаете, это реально?

— Приднестровье не горячая точка. По крайней мере, сейчас. На данный момент это «замороженный конфликт». Горячо там было в 1992-м, во время гражданской войны в Молдавии. Да и то: по меркам конфликтов конца 80-х— начала 90-х — это просто детская прогулка: 1,5—2 тысячи погибших и 3—4 месяца боевых действий. Звучит кощунственно, но это действительно — мало и быстро. Вспомните Армению и Азербайджан, Абхазию и Грузию…

Сейчас Приднестровье — совершенно спокойное место, куда можно доехать примерно за 40 минут из Кишинева на маршрутном такси за 3—4 доллара. Купить коньяка «Квинт», прогуляться по набережной в Тирасполе и уехать, как приехал. А еще у них совершенно потрясающая министр иностранных дел Нина Штански — ничем не уступает прокурору Крыма. Всячески рекомендую к просмотру ее фото на фейсбуке.

Причин, которыми обусловлена гражданская война в Молдавии 1992-го, множество. Начиная от всплеска бытового национализма на правом берегу Днестра и неуступчивости кишиневских властей и заканчивая ориентацией региона на российские рынки сбыта.

Начнется ли война в Приднестровье в связи с событиями в Украине? Вряд ли. Молдавия, во всяком случае, войну не потянет: тут все украли и распродали, включая остатки армии. Войдет ли Приднестровье в состав России? Сказать трудно. Если Россия заберет себе все побережье Украины у Черного моря — то, разумеется, войдет. Там прямая граница с Приднестровьем. Но в таком случае и Румыния заберет Бессарабию. А если Украина останется независимой, то, скорее всего, сохранится статус-кво: Молдавия де-юре едина, де-факто разделена.

В любом случае я не вижу перспектив большой и долгой войны. Тут быстро сдаются. Первый русский или румынский танк — и к нему бросятся с цветами в руках. Быстрее всего — те, кто клялся встречать этот танк гранатами. Таковы местные традиции.

— Вы редкий пример русского писателя, имеющего успех на Западе, причем без поддержки российских и любых других госструктур. И это притом что все говорят: мы им неинтересны, мы сошли с мировой арены. И вдруг у писателя с окраины не существующей уже империи получилось. Как это объяснить?

— Я бы не говорил о каком-то особом успехе. Скажем так: меня там читают. Дело в том, что мой мир — это и их мир. Мне куда ближе Фитцджеральд и Хемингуэй, чем любой советский писатель. Хотя, казалось бы, язык-то один… Соответственно, и для читателя из США, Франции или Германии мой текст — абсолютно свой. Потому что я не произвожу «клюкв на экспорт», как многие мои российские коллеги, полагающие, что условный «Запад» ждет от них чего-то условно «русского». «Дай-ка я надену колпак и начну кривляться», — думает такой автор. И лепит — про tyran Putin, медведь, Gulag, Kaukaz и пельмени. Все это вывозится на международные ярмарки Федеральным агентством по печати. Спросом, разумеется, не пользуется. Люди, озлобленные, возвращаются в Россию и пишут колонки в глянцевых журналах про то, что «Запад не читает русских писателей нам, русским людям, назло». Я так понимаю, мстят за Крым?

Вспомните XIX век, наивысшую точку русской литературы. Чехов, Толстой, Достоевский… То, что они писали, не было «экзотикой», товаром на вывоз. Русская литература XIX века описывается одной фразой: «Талантливые образованные европейцы писали на европейском языке выдающиеся европейские романы». Потому европейцы их и читали.

Нет в литературе отдельной категории — «жители Запада». Есть сообщество людей, которые читают: оно, как дворянство когда-то или интернет-пользователи сейчас, — наднационально, не разделено границами. Вменяемые, доброжелательные люди, а нужна им хорошая литература: британский писатель Барнс, французский Уэльбек и русский Лорченков тоже, надеюсь. Русские — часть европейской цивилизации. Нас воспринимают, как равных, и готовы читать, как равных. Главное при этом — быть равным.

Ян ШЕНКМАН