Напряженный диалог между Россией и западным миром за последние полтора месяца перешел в открытое противостояние. Обеим сторонам весьма сложно слышать друг друга. Констатация президента Обамы, что Россия поставила в украинском конфликте на слабую сторону и что действия в Крыму будут иметь свою цену, воспринимаются в Москве как оскорбления и угрозы. Нашим визави среди развитых стран трудно понять апелляции к таким понятиям, как «исконные земли», присоединение которых воспринимается исключительно в контексте новой русской угрозы. Это взаимное непонимание не в последнюю очередь вызвано принципиальной разницей в теоретических и идеологических подходах, на которых строятся как отдельные заявления политиков, так и противостоящие друг другу политические курсы.

Может сложиться впечатление, что на внешнюю политику Кремля в большей мере, чем раньше, стали влиять «реалисты-государственники». Однако что значит быть реалистом в понимании западных партнеров России? В современной теории международных отношений реализм может быть описан не как некая единая концепция, но как спектр идей, опирающихся на представления о естественной природе человека как основе любой политики. Этот подход заставляет реалистов в описании какого-либо политического действия всегда искать чей-то интерес и силу для его реализации. Реалисты вполне государственники, поскольку считают государство основным актором на мировой арене. Однако сами международные отношения рассматриваются ими как анархия, в условиях которой разные по силе государства отстаивают собственные интересы.

Значит ли это, что реалисты полностью отрицают международное право и моральные ценности? Не совсем так. Просто реалисты не без оснований считают, что апелляция к морали и праву, особенно на уровне международной анархии, как правило, истолковывается противоположной стороной как прикрытие групповых эгоистических целей. Более того, обилие моральной риторики, как правило, характерно для наиболее опасных агрессоров и убийц, что показывают исторические примеры от Робеспьера до Гитлера. Если угодно, реалисты, начиная с Ганса Моргентау, отказываются от морального аргумента по известному консервативному соображению — благими намерениями усеяна дорога в ад.

Значит ли, что реалисты, делающие ставку на баланс сил как главную гарантию мира, обязательно воинственны? Нет. Один из важнейших вопросов здесь: «Сколько силы достаточно?» И, надо сказать, в ответе на него реалистам крайне редко свойственно шапкозакидательство. Скорее наоборот, опасная параноидальная крайность реализма — силы недостаточно никогда. Современные авторы критикуют Джорджа Кеннана и других западных реалистов за преувеличение советской опасности после Второй мировой войны. С позиций сегодняшнего дня очевидно, что Сталин, обладая крупнейшей сухопутной армией в мире, но без атомной бомбы и в условиях послевоенной экономической разрухи внутри собственной страны вряд ли имел реальный потенциал для дальнейшего наступления на Запад. Реалисты часто преувеличивают силы противника — это не в последнюю очередь спровоцировало политику сдерживания и гонку вооружений эпохи холодной войны. В любом случае реалист будет немало думать, прежде чем решиться на силовое действие, тем более на войну, ведь сила — слишком изменчивая величина, особенно когда начинаешь ее использовать.

Либералы, или, как их чаще называют в России, идеалисты, критикуют реалистов за безысходность в оценке человеческой природы. Они вовсе не отрицают ни международной анархии, ни интересов и силы. Однако еще Кант заметил, что в естественную природу человека входит стремление к свободе и процветанию. Этот вполне эгоистический интерес каждого индивида вполне мог бы стать основой вечного мира. Прежде чем начинать войну, настоящий либерал считает не только силы, но и возможные потери для бизнеса. Либералы не отрицают государства, но, как, кстати, и современные реалисты, видят прямую связь между внутренним устройством и внешней политикой государства. Там, где власть подконтрольна ответственным гражданам, войны происходят только в исключительных случаях. Более того, в развитых системах внешнеполитическая доктрина зависит не только от правительства, но и от всего гражданского общества, включая оппозицию. Для сегодняшней российской политики такой подход, конечно, неприемлем, но вряд ли его можно назвать антигосударственным.

А что же Россия? Тут корни скорее не в философской схоластике, которой на Руси отродясь не было, а в нашей богатой художественной литературе. Одинокий герой, непонятый и гонимый всеми. Собиратель земель, верящий в особый народный дух. Воин-бунтарь, готовый умереть в неравном бою. Поэт, черпающий вдохновение на руинах прошлого. Добавим крымские пейзажи: море, скалы, контрабандисты. Все это слишком и для идеализма, и для реализма. Перед нами — романтизм, причем в шинели Грушницкого. Большая редкость в Европе. Да и в России одним из последних произведений эпохи романтизма была, кажется, «Сказка о рыбаке и рыбке».