Лично у меня не было и тени сомнения, что приговор Владимира Путина восьмерым «узникам Болотной» будет обвинительным и строгим. Не возникало, мне кажется, в ходе процесса в этом сомнений и у судьи г-жи Никишиной. Если за песенку «двушечка», то за митинг «пятерочка» — это ведь логичненько?

Сомнений не было, потому что даже в нынешнем (усеченном) виде «болотный процесс» является процессом сугубо политическим. Политическим прежде всего в том отношении, что он имеет принципиальный политический смысл для самого Владимира Путина. Этот процесс призван подтвердить право «власти» на незаконное и чрезмерное насилие. Утвердить незыблемость такого репрессивного порядка, который и предлагается по преимуществу понимать как «власть».

Впрочем, говоря о политическом характере процесса, я имею в виду и сугубо юридическую сторону дела. Согласно определению Верховного суда, вынесенному еще те времена, когда вменяемая «болотникам» 318-я статья («насилие в отношении представителя власти»), не имела политического подтекста, применение этой статьи возможно лишь в случаях, когда действия представителя власти носили законный характер.

Эта норма вытекает из порядка вещей. Ведь на самом деле «власть» — это система институтов, основанных на законе, а не группа охраняемых лиц. А представители власти — это представители закона. И именно в этом качестве они обладают иммунитетом, а не по праву ношения формы. Всем ясно, наверное, что майор Евсюков не был «представителем власти», когда, будучи в форме, из табельного пистолета расстреливал посетителей супермаркета.

Между тем по прошествии 22 месяцев ход событий на Болотной площади 6 мая 2012 года выглядит предельно ясным. Без уведомления изменив схему проведения митинга и создав бутылочное горлышко, «власти» добились прямого соприкосновения толпы и стражей порядка, дезорганизации, конфликтов и первых столкновений. После этого митинг был объявлен запрещенным, о чем протестующие в основном не знали, а ОМОНу был отдан приказ освободить территорию. Началось избиение, которое провоцировало отдельные попытки сопротивления. Были, кстати, в толпе и группы, подготовленные к противостоянию, но за 22 месяца следствие не сделало никаких попыток выделить и исследовать эти эпизоды как отдельные. Дело в том, что такое исследование подрывало бы общую концепцию, согласно которой виновными были все, кто находился на площади, а потому их следовало избивать за сам факт присутствия. Именно такой приказ — работать по толпе, как будто это бунтовщики, «участники массовых беспорядков», был отдан ОМОНу.

Зачитывая первую часть обвинения, г-жа Никишина, называя каждого полицейского, в отношении которого якобы имело место насилие, упоминала должностную инструкцию, согласно которой он действовал. Здесь она неявно адресовалась к тому постановлению Верховного суда: мол, по инструкции — значит, законно. Но только действовать таким образом инструкция предписывает в том случае, если массовые беспорядки и агрессия имели место. А их не было.

На многочисленных видеозаписях отчетливо видно, что в большинстве эпизодов именно ОМОН нападает на людей, не совершающих никаких агрессивных действий и только слабо, почти безвольно пытающихся защититься от жестокости и несправедливости. И это совершенно принципиальный момент: вопрос об ответственности сопротивляющихся насилию неотделим от вопроса о законности насилия и его соразмерности. Вне этого вопроса не существует ни законного порядка, ни Уголовного кодекса, ни статьи 318-й, в частности.

Если вы переходите улицу в неположенном месте, а подбежавший полицейский начинает вас бить дубинкой, и вы вырываете у него дубинку из рук и валите его на землю, то не прав полицейский, а не вы. Этот пример практически один в один повторяет, кстати, эпизод, определение по которому принял Верховный суд 8 апреля 1997 года, указав, что применение 318-й статьи возможно лишь в случае законных (!) действий представителя власти. Там оправданный гражданин повалил на землю сотрудника милиции, когда тот замахнулся дубинкой на его брата, отказавшегося пройти в отделение в ответ на необоснованное требование предъявить документы. Это совершенно естественное решение выглядит сегодня почти фантастически!

На самом деле 318-я статья — это настоящий полицейский бич нашего времени. Краеугольный камень узаконенного садизма. Она регулярно используется полицией именно в тех случаях, когда ее сотрудники применяют необоснованное и незаконное насилие. Чтобы защититься от наказания, они выдвигают обвинение по 318-й статье и с помощью подставных милицейских свидетелей и недобросовестности судов добиваются осуждения избитых. В этом смысле 318-я статья — это настоящие ключ и крыша круговой поруки беспредела в правоохранительных органах. И случай Болотной — по сути, из той же серии. Не важно, сколько раз и за что сотрудник ОМОНа ударил тебя, важно, не схватил ли ты его в это время за бронежилет. 318-я статья сегодня — это и есть бронежилет беззакония.

Лозунг «Болотное дело — дело против тебя» обычно понимают в том смысле, что на площадь вышли 80 тысяч человек, а посадить в отместку им и в острастку собираются — восемь. Но я понимаю его еще и по-другому: обвинение по «болотному делу» — это тот механизм, который превращает граждан в бесправные тушки для битья, а стражей порядка — в опьяненных безнаказанностью беспредельщиков. Это тот механизм, который подрывает существование государства. И в этом смысле «болотное дело» — это дело против каждого!

Кстати, как вы думаете, те люди, которые воевали на Майдане с «Беркутом», они в основном были пользователями «Фейсбука» и посетителями киевских «жан-жаков»? Моя гипотеза, что нет. Моя гипотеза, что боевое ядро Майдана — это как раз те, кто с юности и с детства наблюдал и уразумел технологии милицейского беспредела, кто прекрасно знаком с механикой милицейского правосудия: будут бить, пока не скажешь спасибо, что не посадили. И именно впитанное сознание этой безвыходности придало им ту нечеловеческую решимость, плоды которой мы все и наблюдали.

«Болотное дело» — это дело о насилии, заменившем законность. Поэтому «болотное дело» — это дело против всех, кто верит в правопорядок.