21 января 15-летнего Толика Алексеева, воспитанника печорской школы-интерната, поместили в Псковскую областную психиатрическую больницу. Толик повздорил с воспитателем и ушел на полночи из интерната. «Лечить» Толика от подросткового своенравия было решено как буйного психа.

24 января, когда Толику уже третий день вовсю кололи аминазин, в Женеве, на конференции по правам ребенка, был зачитан доклад, который по запросу ООН был подготовлен Гражданской комиссией по правам человека России. Доклад назывался «Карательная психиатрия в отношении детей-сирот России».

О том, что судьба Толика будет интересовать мировое сообщество, он, естественно, не знал. До 13 лет его судьбой хоть как-то интересовалась его тетка, которая, не удовлетворившись тем, что Толик упорно не поддавался православному воспитанию по жестким канонам, — сдала его в интернат. А потом у него в мобильном появился телефон Андрея Румянцева — сценариста фильма «Каникулы строгого режима», в котором Толик несколько лет назад снимался в массовке. Толик иногда звонил Румянцеву, это был единственный взрослый человек, который интересовался его судьбой.

О том, что в России уже много лет такие меры «воспитания» применяют к сиротам в российских детских домах, Толик и Румянцев не подозревали.

# Из доклада «Карательная психиатрия в отношении детей-сирот»

«В 2009 году несколько сирот из города Кимовск Тульской области сбежали из детского дома к местному священнику. Они рассказали, что их отправляли в психиатрический стационар по объяснению преподавателей «за непослушание и в назидание другим». Экспертное заключение, проведенное в центре судебной психиатрии имени Сербского, показало, что они были «психически здоровы».

В 2010 году 20 из 72 детей-сирот из детского дома Комсомольска-на-Амуре были помещены в психиатрический стационар, где их подвергали лечению нейролептиками. Прокуратура города обнаружила, что все дети были помещены в стационар для лечения «эмоциональных расстройств» без обследования комиссией врачей-психиатров или судебного решения. Дети рассказали, что их предупреждали, что за плохое поведение их отправят в сумасшедший дом.

В селе Софьино Московской области психиатрической госпитализации и лечению в 2008-2011 годах подвергались 23 из 46 воспитанников, проживающих в местном детдоме.

В марте 2011 года Уполномоченная по правам ребенка Санкт-Петербурга Светлана Агапитова сообщила о принудительной госпитализации четверых детей-сирот из детского дома № 19 в наказание за непослушание. Медицинские карты детей не содержали записей об этих госпитализациях».

Характерно, что ни одно из этих дел не дошло до суда и реальных приговоров. Все ограничивалось прокурорскими проверками.

Теперь представьте – ваш ребенок, психанув по поводу нудных родительских нотаций, хлопает дверью и уходит из дому. Возвращается поздно, да еще назло вам, отключив мобильный. Вам придет в голову его лечить? Вам придет в голову вообще тащить его к психиатру, если он огрызается и, страшно представить, сопротивляется родительскому авторитету?

В российской педагогической практике, применяемой в детских домах, метод психиатрического устрашения пользуется уже десятки лет неизменным спросом. Напичканным аминазином ребенок быстро становится вялым и равнодушным, а после отмены препаратов, пережив весь этот кошмар, еще и запуганным и покорным.

# Как это делается

Татьяна Мальчикова, президент Гражданской комиссии по правам человека (комиссия занимается в основном нарушениями прав граждан в области психиатрии) рассказала, почему, по ее мнению, эта система так живуча в России.

• Системе выгодно повесить на ребенка-сироту психиатрический диагноз по двум причинам.

Во-первых, ребенка с психиатрическим диагнозом, а ставится он почти всегда после однократного (!) попадания в психбольницу, либо при поступлении в детдом, по принятой схеме отправляют в коррекционный интернат. После обучения в коррекционном интернате его автоматом переводят в ПНИ – психоневрологический интернат, где он и будет жить всю оставшуюся жизнь в окружении людей с реальными психическими проблемами. Этому ребенку уже не надо выделять квартиру. Он будет гнить на государственном обеспечении до конца своих дней.

Во-вторых. Директора детских домов и интернатов часто заинтересованы в том, чтобы поставить ребенку психиатрический диагноз. Если у него есть диагноз, то директор умывает руки. И если такой ребенок нахулиганит или сбежит, то все можно будет списать не на свою педагогическую профнепригодность, а на болезнь ребенка. И любому проверяющему можно будет сунуть его медицинскую карту с аргументом: «Что вы хотите, он же псих!». И значит, любая прокурорская проверка зайдет в тупик, потому что доказать, что ребенка отправили в психушку за непослушание, практически невозможно, у него просто, по версии лечащего врача, обострилось психическое состояние, - говорит Татьяна Мальчикова.

По некоторым данным, половине всех детей-сирот, живущих в госучреждениях, ставится психиатрический диагноз.

Как это делается? С легкостью необыкновенной. Ребенка, попадающего в детский дом, тестирует медико-психологическая комиссия. Поточным методом, на каждого по полчаса. Очевидно, что туда крайне редко попадают дети из благополучных семей. Либо из дома ребенка, где редко занимаются полноценным развитием (это просто невозможно), либо из асоциальной среды, где он рос среди пьющих и опустившихся людей. Такой ребенок, представ перед комиссией, вряд ли будет демонстрировать общительность, сообразительность и быструю реакцию. Он почти наверняка не пройдет предлагаемые тесты и диагноз «олигофрен» или «синдром алкогольного плода» ему обеспечен. Как и пожизненная перспектива превратиться в «овощ» в ПНИ.

На самом деле, во всем мире тесты, определяющие только актуальный уровень развития ребенка, признаны несостоятельными. Уровень знаний у таких детей действительно бывает очень низким, но этот уровень – следствие жизни в неблагоприятной среде, а не реальные показатели интеллекта. Еще реже условная «тупость» и заторможенность – показатель психического расстройства. Поэтому везде, кроме России, используют тесты, позволяющие определить интеллектуальный потенциал ребенка, а не его текущее состояние.

Как только эти дети попадают в семью или к нормальному педагогу, они начинают активно развиваться и успешно учиться. Но стране значительно проще заклеймить ребенка диагнозом, чтобы не озадачиваться социальной ответственностью перед ним.

Тема карательной психиатрии в детских домах крайне редко оказывалась в центре общественного внимания – несколько публикаций в СМИ за последние годы. Не потому что она не актуальна – потому что вырваться из интерната и связаться с правозащитниками удавалось единицам детей.

В 2010 году эксперты и правозащитники пытались достучаться до власти. На общественных слушаниях «Психиатрия в детских домах и психоневрологических диспансерах» выступали выпускники детских домов и интернатов, проживающие на тот момент в ПНИ. Дети рассказали, что у них отбирают три четверти пенсии, паспорта. Они не могут устроиться на работу или учебу, даже выйти за пределы интерната – проблема. Их часто заставляют делать грязную работу за персонал, а если они возражают, грозят «заколоть» психотропными препаратами или отправить в психушку.

Через несколько месяцев в том же 2010 году в Думу был отправлен проект Системы общественного контроля за обеспечением прав детей в стационарных учреждениях. Туда была включена дополнительная законодательная рекомендация помещения детей в психиатрические лечебницы. Татьяна Мальчикова расскажет, что этими предложениями очень заинтересовалась депутат от «Справедливой России» Москалькова, она же отправила их в институт государства и права РАН, Минздравсоцразвития и Минздрав Московской области с просьбой дать предложениям экспертную оценку. В ответ все три адресата прислали крайне скептические ответы, объединенные общим посылом : «Вы что, реально думаете, что можно внести поправки в несколько законов сразу?»

На этом дело закончилось. А между тем, в программе были пункты, которые могли бы препятствовать психиатрическому беспределу. В частности, предлагалось закрепить законодательно обязанность органов опеки и попечительства брать под контроль каждый случай постановки воспитанников детдомов на психиатрический учет, создать межведомственную комиссию, которая могла бы в любое время посещать детские дома и ПНИ, внедрить в практику реабилитацию детей с психическими отклонениями с помощью альтернативных программ без использования психотропных препаратов. При этом пока ребенок не пройдет эту реабилитационную программу у квалифицированного специалиста, не направлять его в психушку.

И самое главное. Эксперты предлагали создать в каждом субъекте Федерации альтернативную медико-психолого-педагогическую комиссию, куда могли бы обращаться дети-сироты, несогласные с поставленными им диагнозами, с госпитализацией, с направлением в ПНИ.

За четыре года не удалось пробить ничего, что защитило бы детей-сирот. (Закон Димы Яковлева и свежепринятый Думой запрет на усыновление российских детей в страны с разрешенными однополыми браками в расчет не брать).

Единственное колыхание власти обнаружилось в мае прошлого года, когда вице-премьер Ольга Голодец посмотрела фильм «Мама, я убью тебя» режиссера Елены Погребижской. Этот фильм Елена Погребижская снимала четыре года в Колычевской спецшколе-интернате для детей с ограниченными возможностями, с диагнозом «олигофрения в стадии дебильности». Выяснилось, что и там совсем недебильных детей отправляли «подлечиться» в психиатрические больницы. Голодец так впечатлилась увиденным, что приказала профильным министрам посмотреть фильм: «Кино посмотрите в обязательном порядке. Или закачайте в айпады. Это Средневековье – отправлять детей в наказание в психиатрические больницы».

А дети после того, как фильм посмотрел директор интерната, стали звонить Елене и рассказали, что интернат замучили комиссии, воспитатели отобрали у воспитанников дорогие подарки и косметику, некоторые дареные вещи вообще сожгли. Погребижской один мальчик прямо сказал по телефону: «Ты все-таки сюда не приезжай, нам тут воспитатели говорят, что вы сняли фильм про то, какие дети плохие, и из-за этого нас всех мучают…» Тогда же Голодец обещала установить жесточайший контроль за помещением ребенка в любое психиатрическое заведение.

# Толик и лечение

С контролем пока удалось не очень. Толик Алексеев тому свидетель. Если бы Румянцев не устроил скандал, не поднял Псковского уполномоченного по правам ребенка Шахова, а после того, как поговорил с Толиком по телефону, окончательно не осатанел, не было бы прокурорской проверки в интернате. И Толику весь положенный срок кололи бы аминазин, а не отменили по-быстрому, решив не связываться с дотошным Румянцевым. Тогда, в конце января, он узнал, что согласие на госпитализацию Толик подписал под давлением педагогов. Румянцев еще дозвонился до врача Псковской детской поликлиники Ирины Михальченко, которая освидетельствовала Толика. Та в телефонном разговоре нехотя признала, что мальчик не станет умнее или лучше себя вести, если его месяц колоть в больнице сильнодействующими психотропными препаратами.

А лечили Толика, как узнал Румянцев, от «синдрома бродяжничества» (этот «диагноз» был записан в его медкарте). За расшифровкой Румянцев обратился к клиническому психологу. Выяснилось, что «синдром бродяжничества» не упомянут и не описан в МКБ-10 (Международной классификации болезней 10-го пересмотра), которая обычно используется российскими психиатрами для постановки диагноза. Не описан он и в DMS–4(диагностическом руководстве по психическим заболеваниям), который используют западные психиатры. Как симптом, бродяжничество, может входить в ряд психопатологических синдромов, но само по себе не является достаточным для постановки диагноза.

Румянцев позвонил и в местную полицию и узнал, что на учете как беглец Толик не стоял. Еще Румянцев скажет: «Я знаю Толика несколько лет, это абсолютно нормальный подросток. Да – вспыльчивый, видимо, неуравновешенный, но если он нахамил, это не значит, что его нужно лечить. Я однажды приехал к нему с посылкой и слышал, как воспитатель, не стесняясь меня, орет на детей матом. Это нормально?»

Спустя неделю после того, как в Женеве слушали доклад о карательной психиатрии в отношении детей-сирот, в Россию были направлены рекомендации Комитета ООН по правам ребенка с требованием «немедленно прекратить практику помещения детей в психиатрические пансионаты в качестве наказания, остановить практику необоснованной диагностики, прекратить практику объявления детей необучаемыми».

На сайте российского Уполномоченного по правам ребенка Павла Астахова об это не было ни слова. Зато появилось видео-интервью для телеканала «Вести 24», в котором детский омбудсмен рассказал о том, что Комитет ООН по правам ребенка одобрил проводимую в России работу по защите детей.

P . S . Я попросила Румянцева узнать у Толика, готов ли он встретиться и рассказать о своей истории. Румянцев позвонил через день, Толик уже вернулся в интернат: «Вы знаете, вчера, когда я спросил его об этом, он согласился, а сегодня я долго не мог до него дозвониться, а когда дозвонился, услышал, что он ни с кем не хочет разговаривать».

Вера ПЕЧНИКОВА, директор Печорской школы-интерната :

• Я считаю, что Толика необходимо было поместить на лечение. Он – сложный ребенок. Когда он поступил к нам в 2011 году, выяснилось, что он практически не освоил общеобразовательную программу. Он еще до прихода к нам наблюдался у психиатра, тот отмечал у него двигательную расторможенность, вспыльчивость. В 2013 году он уже лечился в психиатрической больнице, у него была бессонница, мог внезапно уйти гулять, отказывался работать на уроках. Он мог сказать воспитателю: «Не лезьте в мою жизнь». В последнее время он опять стал плохо спать, ушел надолго из интерната. Мы боялись, как бы что с ним не случилось.

Сейчас, после лечения он чувствует себя нормально. Даже сам извинился перед воспитателями