20-летие «Орестеи» Петера Штайна с русскими актерами — самое громкое театральное событие 90-х годов — праздновали тихо. В малом зале Театра наций прошел юбилейный вечер. Выбор площадки естественный: в «Орестее» Штайна 28-летний Евгений Миронов сыграл Ореста — и началом его большой славы стал этот спектакль. В учебниках истории русского театра этот восьмичасовой проект в обезумевшей Москве 1994 года будет помянут обязательно. «Орестеей» началось наше возвращение в мир.

Впервые со времен работы Гордона Крэга со Станиславским — в России ставил иностранный режиссер с мировым именем. В 1988 году Петер Штайн и Валерий Шадрин, ныне директор Чеховского фестиваля, а тогда секретарь СТД СССР, — договорились о начале проекта. Лучшим местом для античной трагедии был Театр Армии — вследствие чего по Москве загуляла возмущенная фраза министра обороны маршала Язова: «Какой-то немец будет ставить какого-то грека в моем театре?!» Распадался Союз, летел вниз рубль, интеллигентная публика столицы превращалась в обезумевших мизераблей 1992 года, инстанции и общественность шипели: «Пир во время чумы!» — а организаторы «Орестеи» упорно искали деньги и вели кастинги.

…Афину в «Орестее» сыграет Елена Майорова (1958—1997), безвременно погибшая звезда МХАТа 1990-х. Аполлона — Игорь Костолевский, Электру — Татьяна Догилева, Клитемнестру — Екатерина Васильева, Пифию — Людмила Чурсина. Деньги будут собраны к осени 1993-го.

…Петер Штайн прилетит в Москву, чтобы начать четырехмесячные репетиции, 3 октября 1993 года. Танки уже будут бить по Белому дому — и не дым античных костров, а подлинный запах пороха повиснет над Москвой. В «Шереметьево» Валерий Шадрин, ставя крест на своей шестилетней продюсерской работе… предложит режиссеру немедленно вернуться в Германию. Штайн откажется. Премьера спектакля о том, как на руинах архаической Греции, обескровленной и ожесточенной Троянской войной, в муках начался золотой век Эллады, — пройдет в Москве 29 января 1994 года. И на всех 46 московских спектаклях «Орестеи» яблоку негде будет упасть.

А потом «Орестея» поедет по Франции, Греции, Голландии, Италии, Германии. И это будут первые вольные гастроли «наших» в открытом мире. Выход русского театра из изоляции.

Вместе с «Орестеей», в теснейшей связи с этим проектом, начнется Чеховский фестиваль. В последующие 20 лет (и какие лихие 20 лет!) он войдет в пятерку крупнейших театральных фестивалей Европы. Гастроли и работа в России крупнейших режиссеров мира, вояж «Комеди Франсэз» по Сибири, успех русского театра в Авиньоне и Эдинбурге станут нормой.

У каждого профессионального цеха, если вдуматься, есть свой героический эпос начала 1990-х. Сквозь ужас распада страны, сквозь полное безденежье, сквозь ожесточение душ читателей-зрителей, искавших тогда только хлеба насущного для семей, сквозь собственную антропологию и опыт «человека из-за железного занавеса», сквозь страх и отчаяние — люди и команды проламывались, создавая издательства, газеты, радиостанции, театры и фестивали. Очень многое из того, чем мы дышим и мыслим сейчас, — началось в 1990-х. На руинах и через «не могу».

…Валерию Ивановичу Шадрину, директору Чеховского фестиваля, легендарному продюсеру, создавшему Чехфест в стране, где и самого понятия «продюсмент» не было, — 12 февраля исполнится 75 лет. Эту дату Чехфест официально праздновать не будет. А вечер 20-летия «Орестеи» в Театре наций завершился тем, что к рампе вышел Петер Штайн со словами:

— Ни в одной стране мира не устроили бы для театра такой праздник, как вы сегодня.

Евгений МИРОНОВ: «А в выходной я бумбарасил»

— Я не знаю, кто как попал в этот проект. Но помню, как было у меня. Весна… По Тверской навстречу идет Лена Майорова: красавица, блестят на солнце волосы… И такая счастливая!

Я ее спрашиваю: «Лена, ты почему такая счастливая?» — «Потому, что я буду играть богиню Афину. У великого режиссера Петера Штайна. Вот та-ак…» — «А кто там еще есть?!» — «Ой, Женя, все уже разобрано. Ну пока…» И ушла.

Я понял: вот так. Судьба. Планета «Штайн» пролетела мимо меня со свистом. И вдруг в «Табакерке» ко мне подошла очень интеллигентная женщина со словами: «Вот вы — у вас видео есть?» У меня видео было: фильм «Любовь» и «Бумбараш». Я отдал их, понимая, что это бессмысленно. И вдруг оказывается: надо лететь на кастинг в Мюнхен. Уже в самолете вспомнил: просили выучить монолог Ореста. А я, честно говоря, после разговора с Леной Майоровой не удосужился открыть пьесу. И думал, что «Орестея» — это какая-то женщина. Видимо, пожилая.

…Я тогда играл спектакль «Прищучил!». Про школьника, который дерзил учителям. У него был монолог. Его-то я и читал в Мюнхене, огромными глазами глядя на Штайна. До сих пор не знаю: понял он, что происходило на кастинге, или нет. Но потом я узнал, что выбран на роль.

Я был занят в репертуаре, а тут 4 месяца репетиций, 46 спектаклей. В студии Табакова устроили собрание «по моему персональному вопросу» — честь по чести. И все говорили: «Надо дать попробовать… Мальчику надо дать попробовать!» Олег Павлович в конце концов сказал: «Хорошо. Но пусть в выходной, по понедельникам, он играет Бумбараша».

Так что каждый день мы играли «Орестею». А в выходной я бумбарасил.

Эти месяцы репетиций страшно повлияли на меня — наверное, на нас на всех. Я с такими большими вещами тогда еще в своей жизни не сталкивался. И то, что Валерий Иванович Шадрин все это устроил… Как ему хватило смелости?! Как он все организовал — в те немыслимые времена?!

Сейчас я сам руковожу театром. И знаю, как трудно искать деньги, и как трудно держать слово, и как трудно держать лицо, когда ничего не получается. Как Шадрин выдержал «Орестею»?

Это был громадный проект, о котором все долго говорили. Москва ждала. А Штайн не собирался никого удивлять шоу. Он очень подробно, по миллиметру разбирал с нами текст. Учил ходить. Не махать руками. Правильно держать меч — чтобы была сила удара. Это и был высокий стиль высокой трагедии, с которым артист может столкнуться один раз за всю жизнь.

По крайней мере — у меня пока так.

Петер ШТАЙН: «После Троянской войны надо учиться жить заново»

— «Орестея» Эсхила — я много раз говорил об этом — лучшая пьеса, когда-либо написанная. Без нее, возможно, не было бы последующего развития, не было бы всего европейского театра. Этот цикл, три величественные архаичные трагедии, — базис! А в России он был мало известен.

И я хотел перенести «Орестею» (которую уже ставил в Германии) в Россию именно в тот момент, когда происходили такие громадные изменения. Конец 1980-х… Perestroika, вы помните? А в этой трилогии — речь именно о том, как рождалась афинская демократия. Суд старейшин над Орестом в финале трилогии — первый в мировой истории суд присяжных.

В прологе Вестник возглашает: кончилась Троянская война. Но сразу вслед за тем — льется новая кровь. Потому что не отмщены старые преступления, потому что пошатнулся старый закон. И надо что-то решать, надо вырабатывать новые формы жизни. «Орестея» в России 1993 года звучала очень актуально. Но так же современно звучит она и сейчас.

Я готовился к работе в Москве, отсматривая лучшие русские фильмы. Думаю, я был готов к работе с русскими актерами, понимал, в чем сила и слабость национальной актерской школы. Собственно, эту проблему понял уже Чехов, у него есть такая мысль в записях: беда русского актера в том, что он всегда делает слишком много. Из лучших побуждений — и тем не менее…

Да, мы начали репетиции в Москве 3 октября 1993 года… Что мы могли? Только закрыться на замок — и работать, работать, работать. Когда говорят пушки, музы молчат? Но художники должны думать дальше пушек! И есть особая гордость в том, что в смутные времена, в Москве, стоявшей на грани гражданской войны, — мы делали свою работу.

А в декабре 1993 года мы репетировали третий акт «Орестеи»: богиня Афина устраивает жизнь Эллады. Кладет начало преображению архаической страны в Афины классической эпохи, фундамент нашей цивилизации. Мы репетировали — а в России в те же недели шли первые настоящие выборы. По крайней мере, что-то похожее на них. Было и такое совпадение…

Я готовился к русской «Орестее» 7 лет. Россия с 1987 года по 1994-й! Постижение страны — такой огромной и важной страны в эпоху такого переворота! И я наблюдал это, сам был частью этого. Важнейший личный опыт — и не только профессиональный… Единственный раз в жизни я так близко видел и осязал мировую историю.