В середине декабря прошлого года в Казанскую духовную семинарию приехала комиссия во главе с замглавы Учебного комитета РПЦ протоиреем Максимом Козловым для проверки жалоб студентов о сексуальном домогательстве со стороны «члена руководства семинарии». По итогам этой проверки своей должности лишился проректор по воспитательной работе Казанской семинарии и одновременно пресс-секретарь митрополита Казанского и Татарского Анастасия (Меткина) игумен Кирилл (Илюхин).

А 30 декабря на Ученом совете Московской Духовной академии был уволен с должности профессора этой академии диакон Андрей Кураев с формулировкой: «За деятельность в блогосфере и эпатажные высказывания». По мнению уволенного профессора, причиной его изгнания из академии стали его публикации в ЖЖ о церковном «голубом лобби» (в том числе о ректоре Казанской духовной семинарии, митрополите Казанском и Татарском Анастасии и о вышеупомянутом игумене Кирилле).

После увольнения Кураева его блогерская активность только возросла. «В общем, я такой круглый колобок, — сказал о себе недавно диакон Андрей Кураев, — которого трудно взять за шкирку и что-то приказать».

— Андрей Вячеславович, цитата из вашего ЖЖ: «Прошу прощения, что в святые дни продолжаю тему, но угрозы ко мне уже поступают, а ситуацию хотелось бы успеть сделать невозвратимой к прежнему заговору молчания». Это говорит о том, что есть какие-то реальные угрозы вашей жизни?

— Угрозы жизни — как и ранее — поступают и со стороны исламистов.

— А при чем здесь исламисты? Вы же про ислам ничего не говорите?

— Но я говорил по поводу недавних волгоградских терактов. Ведь самая сладкая добыча для террористов — это лица славянской внешности, на них полиция не обращает внимания. А вот как человека, который вроде бы стоит на пороге христианской культуры, сделать исламским террористом? Для этого нужно, чтобы у него был очень мощный заряд отторжения от христианского мира. И вот такого рода слухи об епископах-мужеложниках, конечно же, могут психологически очень сильно действовать и используются в жесткой ваххабитской пропаганде. Я писал об этом — в ответ получил: «Священника Даниила Сысоева свинцом накормили, ты следующий». (Протоирей Даниил Сысоев активно занимался миссионерской деятельностью, в том числе проповедью православия среди мусульман. В 2009 году был убит выстрелами из пистолета в церкви апостола Фомы. — Е. М.)

А со стороны суперправославных людей — прямые угрозы: «А вот сейчас про тебя напишем, вспомним…» И начинается: «Вот ты у нас, в нашем городе 10 лет назад был и пьянствовал, и в бане был, и там такое было…» И начинают всякие свои фантазии проецировать в мой адрес. Вы знаете, я даже рад, что вся моя жизнь была публичной. Публичность — дело тяжелое, но дает гарантию того, что шкафов со скелетами в ней нет.

— Вы сказали «суперправославные». Это что значит — суперправославные?

— Это оценочная вещь, конечно.

— Да. Но у меня есть ощущение, что «православный фетишизм» все больше доминирует в обществе. И даже есть такой термин «православнутые», у которых ритуалы главенствуют над верой.

— Люди имеют право быть разными, в том числе богословски необразованными. Люди имеют право быть фанатиками, быть искренними, реагировать вплоть до криков: «Порву на части за поругание!» А вот что плохо: плохо, когда таких людей начинают использовать циничные политтехнологи. Мне горько, что в церкви появляются политтехнологи.

— Это Кирилл Фролов, который называет себя главой ассоциации православных экспертов?

— Нет. Это мелочь, я говорю именно о политтехнологах в церковном руководстве.

— Председатель Синодального отдела по взаимодействию церкви и общества Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин?

— Циничные политтехнологи — это те, кто там поддерживает Дмитрия Энтео, православных активистов и т.д. Те, кто любит играть мышцами демонстративной «широкой народной поддержки»…

— Вы ходили поклоняться «Дарам волхвов»?

— Нет еще, не ходил.

— Пойдете?

— Пока не предполагаю.

— А почему?

— Оставим тему.

— То есть не верите?

— На Рождество детям надо делать подарки, а не греческим монахам.

Революция, говорите?

— Тот же Кирилл Фролов, которого вы называете агрессивным публицистом, заявил, что вы призываете студентов Казанской духовной семинарии к революции.

— Я не только семинаристов призываю к революции. Для меня крайне горько и непонятно, почему у нас нет профсоюзного движения в России. Люди не умеют защищать свои простейшие фундаментальнейшие права. Потому что то, что называется сегодня профсоюзным движением, — это стыдобища. А реально нет профсоюзного рабочего движения. Это странно в стране, которая, казалось бы, сто лет шла за рабочим пролетарским знаменем. Вроде бы у всех дома тома Ленина и Сталина с инструкциями, как организовать рабочее движение, забастовку и т.д., — и ничего. Мне действительно горько и жалко простых работяг, простых людей, в том числе наших семинаристов и простых батюшек.

— Но Фролов еще заявил, что «Кураев пытается обвинить Святейшего патриарха Кирилла в покрывательстве содомитов».

А я просто цитирую слова патриарха Пимена (14-й Святейший Патриарх Московский и всея Руси, 1971—1990-е годы. —Е. М.), сказанные им еще в 70-х годах, — о том, что народ имеет право на восстание, если нарушаются его фундаментальные права.

Это была официальная позиция нашей церкви. Наверное, патриарх те слова говорил, имея в виду право народа Никарагуа на восстание (имеется в виду Сандинистская революция в Никарагуа в 1979 году. —Е. М.). Но он сказал то, что он сказал. И я с ним согласен.

— Как вы думаете, почему патриарх Кирилл не реагирует на этот достаточно громкий скандал с Казанской семинарией?

— Я не осведомлен о мотивах действий патриарха. Может быть, там готовится прекрасный ответ, реальное постановление об исправлении дел в этой епархии и семинарии. Потому что лучший ответ на слова — это дела.

— Кирилл был рукоположен митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом (Ротовым). И даже есть такое выражение: «Никодимов грех». Как раз имеется в виду содомия, которую приписывают Никодиму. А нынешний патриарх Кирилл, когда ему было 24 года, был у Никодима личным секретарем. Можно предположить, что Кирилл много знает о содомии: он мог это наблюдать, будучи личным секретарем митрополита Никодима.

— Совсем недавно многие люди, особенно блогеры, любили обвинять нашего патриарха ровно в противоположном: в том, что в его знаменитой квартире на набережной живет какая-то женщина.

— Да, Лидия Леонова, которую патриарх называл своей троюродной сестрой.

— Ну блогеры шли еще дальше в своих выводах… Так что тут придется уж подумать, какую сладкую косточку сосать нашим блогерам. Я не думаю, что патриарх Кирилл был этим очень увлечен. Репутация у митрополита Никодима, сколько я себя помню с семинарской поры, в этом отношении была вполне определенная. Хотя я в Московской семинарии учился, далеко от Ленинграда. Понятно, что всегда между двумя столицами есть свой спор, в том числе и в церковном смысле, и всегда хочется что-то негативное друг другу сказать и об этом. Но такие пересуды действительно были. Да, это не более чем слухи, ибо никто из рассказывающих не говорил, что некое печальное событие произошло именно с ним. Но само наличие таких слухов — это неоспоримый и малоприятный факт нашей церковной истории.

«Голубая луна…»

— Проблема же не в слухах, а в той действительно потрясающей, терпимой, толерантной позиции патриархии к слухам о такого рода епископах. И это тоже факт.

— А почему, на ваш взгляд, такое терпимое отношение?

— Причина не может быть мировоззренческой. Поэтому мне и приходится говорить о «голубом лобби». При этом я подчеркиваю, что «лобби» — это не только те, кто сами замешаны в этом грехе. И давайте опять же различать будем, что понятия «грех» и «преступление» не совпадают между собой. То есть, как бы ни считало светское право, с церковной точки зрения, это — грех. Но не только те, кто замешаны в этом грехе, входят в «голубое лобби», но и те, кто, во-первых, стараются это цинично использовать в своих раскладах, считая, что такие люди будут более послушны, потому что на них есть компромат. Скажем, я епископ, и я знаю, что такой-то мой священник или монах в этом замешан, и у меня есть на него жалобы…

— При условии, если епископ сам не «голубой»…

— Да, даже если сам епископ не «голубой», он считает: хорошо, вот удобный человек, можно его возвышать и т.д., он всегда будет послушным мне.

Второй вариант. Сам епископ отнюдь не «голубой», но он знает, что где-то там, наверху, в патриархийных высотах, есть люди, весьма и весьма заинтересованные в такого рода стиле жизни, а часть из них и где-то причастна к нему. И поэтому он боится наказывать тех своих священников, о которых есть такая же информация. Потому что иначе они пожалуются наверх, и бумерангом это вернется к нему же.

Третье. Этот епископ может быть, опять же, не замешан, он может оказывать видимое покровительство таким своим знакомым гомосексуальным священникам, продвигать их и рекомендовать в надежде на то, что эта его симпатизантность будет замечена где-то наверху, и он тоже получит какие-то бонусы.

И, наконец, есть те, кто просто боится об этом говорить. Знают, гнушаются, у себя в епархии не допускают, но при этом, опять же, не делают ничего, чтобы в целом в церкви этот вопрос обсуждался хотя бы на уровне закрытого Архиерейского собора или совещания. Так или иначе, это тоже заговор молчания, это тоже некое соучастие.

— А в окружении патриарха много «голубых»?

— То, что сейчас вышло наружу про Казань или Тверь, — это еще, что называется, старые кадры, еще с Пименовской поры, они уже больше 20 лет на своих местах. Но я вижу, что люди такого же склада и при патриархе Кирилле получали епископские должности. Люди с достаточно ясной репутацией, по крайней мере в наших узких кругах. Это означает, что у них есть лоббисты и в нынешнем креативном штабе.

— А «голубые» пристрастия таких епископов могут быть крючком для таких епископов в руках Кирилла?

— Не знаю. Я про мотивы патриарха не берусь судить. Но мне доводилось слышать от одного епископа, когда мы обсуждали с ним подобный сюжет, такие слова: «Мне не важно, что они делают в постели, мне важны их деловые качества».

— Но содомия — один из самых серьезных грехов?

— Ну видите, у этого «голубого лобби» есть такое оправдание для своей супертолерантной позиции.

«Как молоды мы были…»

— Ваша цитата: «О сильнейшем присутствии голубизны в иерархическом слое церкви я знал уже в годы своей семинарской учебы в 80-е годы. Однако это были пересуды семинаристов и намеки маститых священников». Извините, что спрошу, это личный вопрос. Когда вы учились, по отношению к вам персонально со стороны преподавателей были намеки и предложения?

— Нет, ко мне не было. В годы учебы я был таким зачитанно-замоленным юношей…

— Они таких не любят?

— Об их вкусах не осведомлен. Кроме того, у меня была плохая репутация, я же откуда-то из совершенно нецерковных кругов пришел в семинарию, инопланетянин с кафедры научного атеизма МГУ. Вот недавно, лет шесть назад, на Украине сижу у знакомого священника, с которым вместе учились в семинарии. Ну и как одноклассники начинаем вспоминать, «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе сражались они». Он говорит: «А помнишь, у нас такая пьянка была?» Я говорю: «Не помню». — «Ну ты что? Там все были». Я говорю: «Меня там не было». — «Да все были». — «Нет, не было». — «Ах, ну да, тебя же стукачом считали, тебя не брали». И я вздохнул с облегчением: как же иногда помогает плохая репутация!

— Прошло уже много времени после того, как вы опубликовали информацию о происходящем в Казанской духовной семинарии. Деяния против семинаристов подпадают под статью 133 УК РФ «Понуждение лица к половому сношению, мужеложеству, лесбиянству или совершению иных действий сексуального характера с использованием материальной или иной зависимости потерпевшего». Но Следственный комитет, я так понимаю, никаким образом не среагировал на ваши публикации.

— Пока мне неизвестна такая информация. По крайней мере ко мне никто не обращался, и к моим собеседникам, и информаторам тоже.

— А почему такая тишина?

— Почему тишина со стороны Следственного комитета, это еще можно объяснить. Может быть, у них есть своя процедура, по каким именно поводам они возбуждают свой интерес.

— Да, но хотя бы не уголовное дело, но проверку провести по имеющимся материалам можно было?

— Проверку хорошо бы, ой, как хорошо бы! Но больше интересна причина молчания большой прессы, федеральной прессы. Вот это удивительно.

— Аркадий Мамонтов ничего не говорит?

— Ничего.

— Дмитрий Киселев тоже молчит?

— О моем увольнении они все сказали, а потом — ничего. Вроде бы и каникулы уже кончились, могли бы проснуться.

— А может быть, это связано с тем, что вы своими разоблачениями надламываете те самые духовные скрепы, которыми власть так усердно пытается скрепить общество?

— Ну, наверное, есть какие-то стоп-листы, в которые я срочно был внесен.

«Голубая сила»

— Меня очень удивило, что с предложением уволить вас из академии выступил первый заместитель председателя Учебного комитета при Священном Синоде РПЦ протоирей Максим Козлов, который собственно и руководил проверкой в Казанской семинарии. То есть мы тихо установили, мы тихо и разберемся, и не надо это выносить в паблик.

— Да, совершенно верно. Козлов показал себя человеком с очень гибким карьерным позвоночником, поэтому он может все что угодно сказать и сделать.

— То есть ему посоветовали?

— Ну, несомненно, это не была его инициатива. А Ученый совет просто послушно отозвался.

— Как вы полагаете, ваше увольнение — это инициатива патриарха?

— Есть люди, которые именно так и считают, — как, например, Кирилл Фролов, или недавно на сайте «Радонеж» об этом писал такой эксперт, как Сергей Худиев, — которые прямо увязывали такую цепочку событий. Но мне это представляется все-таки маловероятным. Я вижу два варианта. Совершенно понятно, что решение академии подсказано извне, из властных высот патриархии. Вопрос: кем? И вот здесь есть два варианта ответа. Или это патриарх. Но почему я эту версию не могу принять? Потому, что если это патриарх… Ну он очень умный человек, он знает меня, знает, что мой характер достаточно бойцовский. И он не мог не представлять себе последствий.

— А последствия какие?

— Медийные.

— Но вы же сами сказали, что центральная пресса молчит.

— Но тем не менее я не думаю, что даже то, что происходит в блогосфере, радует сейчас патриархию. Это явно не так. Поэтому я не думаю, что это патриарх мог так истерично, импульсивно отреагировать в порыве какой-то личной оскорбленности при упоминании его любимого наставника.

— Любимый наставник — это кто?

— Митрополит Никодим. Второй вариант: что это как раз то самое анонимное лобби, которому в силу его анонимности имиджевые потери малоинтересны. То есть подключили какие-то свои рычаги: звоночки, намеки и т.д. И в результате уговорили руководство академии, что надо именно так сделать. В любом случае поступок неумный. Ведь если меня увольняют с формулировкой «За деятельность в блогосфере и эпатажные высказывания» — это означает, что вся эта блогосфера немедленно бросается в мой блог и ищет, что же я такого там сказал за последнее время. И всплывает именно «голубая» тематика. Ну очень неумно. То есть если ты хочешь что-то скрыть, то так не скрывают.

— Сколько, на ваш взгляд, в Русской православной церкви епархий, где действительно сильно «голубое лобби»?

— По тому, что я слышал за свои многолетние поездки и общение со священниками, и по информацию, которую я сейчас получаю, — открываются новые имена для меня в этой связи, — у меня ощущение, что это около 50 епископов из 300.

— А вы не боитесь, что вы называете имена…

— Имена я не называю, имена называют люди, которые мне пишут. И я эти их рассказы выношу в свои посты, только если: а) это совпадает с моим ощущением от этого человека и бэкграундом — то, что я про него слышал раньше; б) если есть другие свидетельства, подтверждающие это. То есть два свидетельства должно быть как минимум.

— У вас в ЖЖ были названы имена: «Митрополит Казанский и Татарский Анастасий, помощник митрополита — ректор Виктор Новиков, игумен Кирилл (Илюхин), иеродиакон Владимир, епископ Стефан». Вы не боитесь получить от них иски о клевете?

— Я знаю характер такого рода людей, которых называют «тетки»: они трусы.

— «Тетки»?

— «Тетками» их называют, да. Что очень оскорбляет мои религиозные и мужские чувства в этой истории — это то, что почти все епископы, о «голубизне» которых мне довелось слышать, предпочитали пассивную роль.

— То есть, если бы они были активные гомосексуалисты, это бы вас не так оскорбило?

— Тут просто радикальный разрыв ролей: публично предельная претензия владык на властность и такая пассивность в интимной жизни. Меня это поразило. А для церкви такой грех одинаково оценивается, независимо от позиции. Я не знаю, какие у них эксперименты бывают. Характер у этих людей обычно бывает своеобразный, надорванный, но неприятностей и огласки они очень и очень боятся. Поэтому, если они подадут на меня в суд, я в этот суд приведу своих свидетелей. Вряд ли они обрадуются, увидев там тех парней, в которых некогда были «влюблены». Я же сам на них не подаю ни в церковный суд, ни в гражданский.

«Самый справедливый суд в мире»

— А тот же церковный суд, судя по вашим публикациям, рядовому священнику выиграть невозможно?

— Невозможно, совершенно верно. Поясню технологию. Вот, скажем, есть семинарист, келейник епископа. И вот вдруг однажды выяснилось, что епископ с ним не только молится, а еще и что-то другое намеревается сделать. Парень убежал, хорошо. Гражданский суд этим не интересуется, потому что не докажешь, что было наедине. И потом, приставание — это еще не преступление. Пробовать подать в церковный суд? А что такое церковный суд? Суд возглавляется местным епископом, состав суда назначается местным епископом. Решение о том, принимать ли дело к расследованию, принимает епископ и утверждает приговор епископ. Ну и какой смысл на этого епископа подавать в его же суд? В церкви еще нет разделения судебной и исполнительной властей.

А в Московский общецерковный суд этот парень не имеет права подавать, потому что он не священник. По нашему прописанному уставу общецерковного суда, только священники в порядке апелляции на уже проигранный епархиальный суд могут подавать в общецерковный.

— То есть, условно говоря, если митрополит пристанет к какому-то мальчику и мальчик решит пожаловаться, то никаких шансов у этого мальчика нет?

— В процессе суда по церковной линии — ни малейших. В порядке просто доноса — ну вдруг священное началие решит отреагировать и поверит ему. Но какими путями письмо этого парня, пришедшее не на бланке, ляжет на стол патриарху?! У нас строгий порядок в бумагах патриархии: любая бумага, адресованная патриарху, к патриарху не идет, она идет сначала в профильное ведомство патриархии. В этом профильном ведомстве патриархии (отдел внешнецерковных связей, издательский отдел, образования)…

— А по гомосексуализму куда пойдет?

— Не знаю. В управление делами, очевидно. Там, соответственно, она ходит по кабинетам, готовится проект резолюции патриарха…

— Бюрократия страшнейшая.

— Да-да. А затем глава этого отдела пересылает проект резолюции в канцелярию уже самого патриарха. Так что много кабинетов и много рук должно это письмо увидеть, прежде чем оно попадет на стол к патриарху.

— А там тоже есть руки «голубого лобби»…

— Исключать такого тоже нельзя. Скорее даже обратное имеет смысл предположить. Поэтому я считаю, что обычным путем такое письмо не дойдет.

«У меня от этого адреналин»

— Фактический спикер РПЦ Всеволод Чаплин заявил, что Иван Охлобыстин (актер, режиссер и священник РПЦ, временно запрещенный в священнослужении) поднял важную тему по поводу возврата уголовной ответственности за мужеложество, но, говорит Чаплин, этот вопрос должен решать народ на референдуме. Что вы об этом думаете?

— Охлобыстин пробует отойти от своего эпатажного заявления, где он предлагал вообще сжигать гомосексуалистов («живьем в печах». Однополые браки Охлобыстин сравнил с «женитьбой на морской свинке» и «некрофилией». —Е. М.).

— То есть нынешнее его заявление — это потепление?

— Да-да, это уже в сторону смягчения, прямо скажем. А Чаплин, я думаю, просто решил эту тему использовать для того, чтобы переключить общественное внимание с обсуждаемых церковных проблем про «голубое лобби» на общие.

— А вам от патриарха или от Чаплина не советовали как-то по-дружески: ну прекрати, ну не надо больше?

— Нет, мне не звонили даже из академии, не говоря уже о более высоком уровне. Не было даже протокольного звонка, что вы уволены, забирайте документы…

— Люди внутри церкви, когда-либо сталкивающиеся с «голубизной», вам пишут, вам рассказывают, у вас все больше и больше информации на эту тему появляется. Реакции — ноль, что со стороны патриархии, что со стороны Следственного комитета. Что дальше?

— Дальше? Смотрите, какие плюсы происходят независимо от официальной реакции, какой бы она ни была. Пусть даже заметут все снова под «коврик молчания», закроют всем рты, тем не менее, что происходит: первое — да, не скрою, мне радостно знать, что сейчас все епископы, а наипаче заляпанные этим грехом, дежурят у меня в блоге днем и ночью, с ужасом ждут: не назовет ли кто-нибудь их имена…

— То есть у вас адреналин?

— У меня от этого адреналин, да. Сочувствия у меня в этом вопросе нет. Плюс для этих епископов в том, что они начинают бояться. Люди начинают бояться. В них проснулся страх, если не божий, то человеческий. А есть старая такая известная церковная притча: как некий монах пришел в город, нашел проститутку, заплатил ей, идет, и когда они выходят на центральную площадь города, то этот монах говорит: «Ну что, давай, ложись, начнем». Та говорит: «Ты что, с ума сошел? Здесь же люди». — «А чего тебе люди мешают?» — «Ну как, они смотрят». — «Да? Ты людей боишься? А Бога не боишься? Бог-то всюду видит». Так что пусть хотя бы страх людской остановит их, умерит их активность. Может, это какого-то мальчишку реально спасет. Он даже об этом не узнает, этот мальчишка, чего он избежал. Но он спокойно будет отпущен. Не опущен, а отпущен. Это уже хорошо.

Второе. Понятно, что у людей теперь сняты предохранители, то есть слишком много узнано и рассказано. А я помню, в первые дни, после первых моих высказываний и публикаций на эту тему, сколько православных людей писали мне возмущенно: да не может такого быть, каноны нашей церкви однозначно осуждают гомосексуализм у священников, это невозможно! Но мало ли что осуждают каноны и законы… У нас законы осуждают коррупцию. И что, ее нету, что ли, в нашей стране?

— Но все-таки считается, что церковные отцы должны быть святыми, не грешить. Ведь они же проповеди читают, им прихожане руки целуют…

— Мне приходили письма, в которых слова «Иерарх» и «Епископ» были написаны с очень больших букв. Сейчас это уже немножко успокоилось, пришло некоторое отрезвление. Сейчас уже так не пишут. Что это означает? Что и сами эти священники поймут, что они начинают жить в стеклянном доме, что розовые очки у людей сняты. Значит, это тоже на какое-то время (на какое-то время, не навсегда) сделает их осторожными.

— Но они под «ковер» просто уйдут.

— Ну пусть даже так. Но пусть хотя бы новых ребят вербовать не будут.

— А попытки вербовки происходят в самом начале обучения?

— Да. То есть по тому, что пишут мне семинаристы и даже преподаватели Казанской семинарии, они рассказывают, что основная вербовка на первом курсе идет.

— А никто из этих ребят не обращался с заявлениями в милицию?

— Мне пишут, что были попытки, кончались плохо для жалобщиков. Об этом узнавали, выгоняли, угрожали и т.д.

Теперь третье. У нас сегодня умножается количество епископов, умножается количество их прихвостней — карьерно-ориентированных сытых монахов и малослужащих монахов. Это идеальная среда для распространения этого порока. И, соответственно, рано или поздно кто-то опять проколется. Если за нулевые годы было 4 скандала с гомосексуалистами-епископами, начиная с Никона Екатеринбургского (кроме того, Аркадий был снят с Томской кафедры из-за этого; Савва — с поста главы отдела по взаимодействию с армией по громкому настоянию Родионова, тогдашнего министра обороны, и Гурий Парижский (Корсунский. —Е.М.).

— Это все при патриархе АлексииII было?

— Да.

— А при патриархе Кирилле никого не убирали?

— Напротив, трех из этих четырех при Кирилле вернули на кафедры. Реабилитировали.

— А с какой мотивацией вернули?

— А ни с какой, просто назначили. Мотивацию не объясняют.

— А кого вернули из этих четырех?

— Гурия, Савву и Никона.

— Но они своим гомосексуальным традициям не изменили?

— Этого я не знаю. Я лишь говорю, что поскольку даже в нулевые годы в среднем раз в два-три года такой скандал громыхал, то понятно, что сейчас, когда количество епископов увеличилось в три раза, количество таких скандалов скорее даже увеличится. Поэтому весьма вероятно, что годика через два-три будет очередной такой скандал. Но он громыхнет сильнее, чем то, что происходит сегодня. Потому что розовые очки сегодня у людей уже слабее — и у церковных людей, и у нецерковных людей. Копится у людей вот этот отложенный спрос на правду, спрос на чистоту.

— Но такие же гомосексуальные скандалы были и у католиков. Они попытались очиститься, и это вызвало уважение у прихожан.

— Вот это тоже еще один вопрос для меня, потому что руководство нашей церкви составляют люди, которые прекрасно знают католический мир, жили там, работали, учились…

— Тот же Кирилл, кстати.

— …находятся в прекрасных рабочих отношениях с руководителями католической церкви. И поэтому, почему бы не использовать этот опыт, не актуализировать, не поговорить с ними приватно?! И те бы рассказали им, как они тоже заметали десятилетиями эту грязь под «коврики» и в итоге, чем это кончилось. Какие потери они понесли, в том числе финансовые (это доходчивый аргумент — финансовые потери).

— А какие финансовые потери были?

— Ну по общегражданским судам к епархиям. Когда уже не к частному священнику-содомиту иск, а к епархии, которая его покрывала.

— Но пока, получается, что наша церковь покрывает содомию?

— Пока мы не видим реакции.

— Мне кажется, что это связано прежде всего с тем, что церковь слишком похожа на военную организацию, с жесткой вертикалью, и, пока не будет отмашки от Кирилла, все будет уходить под «коврики».

— Вот что точно могу сказать. Ни один из этих четырех упомянутых мною скандалов не приводил к действиям патриархии до подключения федеральной прессы (кроме случая с епископом Саввой, но там был ультиматум генерала Родионова). Даже уровня региональных публикаций для реакции патриархии не хватало. Лишь когда московские издания начинали об этом говорить — лишь тогда вдруг следовала реакция. Поэтому мой четвертьвековой опыт работы в церкви показывает: каналы самоочищения у церкви замусорены, и без давления извне ничего не произойдет. Я знаю случай, когда губернатор потребовал по этому поводу убрать своего епископа.

— Это где такое было?

— Ну не скажу где. Церковные читатели сами очень легко поймут.

— И послушались, убрали?

— С повышением.

— Как это похоже на действия нашей светской власти!

Миссия миссионера

— Чем на жизнь будете зарабатывать, Андрей Вячеславович? Лекции читать?

— Ну, наверное, да. А что делать еще?

— Но ведь теперь не каждая академия…

— Епархии, конечно, не будут меня приглашать: епископы будут бояться, это совершенно понятно. Но, поймите, я действительно самый свободный человек в нашем клире. У меня есть гражданская профессия, есть какое-то светское реноме.

— А какая профессия у вас?

— «Преподаватель философии» — в дипломе у меня написано. Светская ученая степень, светское место работы, в конце концов, МГУ никуда не ушел, МГУ, где я уже 20 лет преподаю, не гонит еще. Есть приглашения от других университетов. Я как раз за финансовую сторону своего выживания не очень волнуюсь.

— А вам обидно, что вас уволили?

— (Молчание.)

— Обидно?

— Нет, вы знаете, это не обида, это сожаление. Потому что все-таки для меня — это родные стены. Для меня работа в академии была средством Макропулоса, средством омоложения. То есть местом, где ты сам парнишкой бегал, кругом ребята того же возраста и в той же форме, есть старые профессора, на мой взгляд, не изменившиеся и даже не постаревшие с той поры, те же картины и иконы… Конечно, это было приятно, радостно. Но, с другой стороны, я ведь вел в семинарии курс миссиологии, и мне бы очень хотелось готовить миссионеров. Но пока я прихожу к выводу, что не получается это делать в семинарской среде. Более или менее действенные миссионеры получаются только из ребят, которые имеют базовое университетское образование. Поэтому скорее даже для этих целей лучше сосредоточиться на преподавании в светских вузах.

— То есть недостаточно пока знаний у тех, кто идет в семинарии?

— Там психологический склад своеобразный, жизненная ориентация, представление о своей будущей церковной жизни, о служении…

— Как я понимаю, очень мало ребят, которые заканчивают семинарии, остаются в итоге в церкви.

— За 10 лет моего преподавания из моих ребят, с которыми я общался не только на уроках, с которыми более или менее по-человечески сближался, получилось несколько очень хороших священников. Действительно очень хороших, замечательных, светлых. Но это не миссионеры.

Священная мизогония

— Вы опубликовали в ЖЖ стенограмму встречи митрополита Казанского и Татарского Анастасия со слушателями Духовной семинарии, которая произошла после отъезда комиссии Максима Козлова. Анастасий на этой встрече говорил своим студентам: «Мы им (семинаристам) звоним, они не берут трубки, преподаватели ведут неправильную политику, поддерживают этих хищниц, что похищают наших семинаристов». Разделяете точку зрения Анастасия, которого вы назвали «гомоиерархом»?

— Даже из этих его слов понятно внутреннее устроение этого человека: такая устойчивая ненависть и ревность к женщинам. Вы, дескать, крадете моих мальчиков.

Это откровенная гомосексуальная пропаганда. Это мизогония, ненависть к женщинам. Это часть гомосексуальной пропаганды. Это совершенно очевидно.

— А вы чувствуете, когда общаетесь с кем-то из церковных, что этот человек «голубой»? Это как-то ощущается?

— Вы знаете, с годами, кажется, уже немножко научился. В студенческие годы я не обращал внимания. И для меня, скажем, было шоком, что один из моих одноклассников был даже осужден за это. В 2007 году он был осужден за педофилию. 14-летний мальчик нажаловался на него. Он два года отсидел в тюрьме и, выйдя из тюрьмы, скончался. Для меня это было очень горько, потому что надо сказать, что я как раз всегда думал, что, может быть, из этого монаха получится как раз преемник Анастасия в Казани, потому что он татарин, принявший православие.

— А Анастасий — татарин?

— Нет, Анастасий — русский.

«Конфликт разума и страсти»

— А почему все-таки реально из тех мальчиков, которые учатся в семинариях, так мало становятся священниками? Как жалуется тот же Анастасий. Это связано с церковной грязью, в которую они попадают?

— Отчасти да. Ведь семинария не дает освобождения от армии. И мне не понятен психологический уклад самих этих ребят — ради чего? Условия жизни печальные, перспективы… Ну если вы не хотите сами быть священником всерьез, не принимаете, — зачем? Зачем эти унижения, этот позор терпеть? Вот это молчание ягнят означает страшную социальную вещь. Означает, что дома у них еще хуже.

Проблема гомосексуализма в истории монашества не является новой, она всегда была. Вопрос в степени распространения и в создании вот такого очень агрессивного лобби.

— А это агрессивное лобби когда появилось?

— Я думаю, что все-таки в конце 60-х.

— А сейчас оно агрессивнее, чем в советское время?

— А вот мы посмотрим, что будет со мной и чем кончится история с Казанью. Это тот случай, когда логика не может помочь. Налицо традиционный аскетический конфликт разума и страсти. Что победит в душах лиц, принимающих решения, — предсказать нельзя.

— Вы думаете это страсть, а не распущенность?

— Распущенность — это шаг на пути к страсти. Слово «распущенность» предполагает некое разгильдяйство, а страсть предполагает собранность воли и мысли, но вокруг порочного предмета. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть». И это совсем не секс. Страшнее страсть власти или гордыня.

— А вы давно знали про увлечения Анастасия?

— У него репутация была однозначная всегда.

— То есть есть конкретные епископы, у которых однозначная репутация в этой области?

— Да. В том-то и дело. Церковный мир, особенно с советских времен, — очень узкий.

Поэтому здесь шила в мешке не утаишь. Если бы патриархия всерьез хотела бы эти вещи решать, во-первых, я уверен, что у них все материалы есть, они великолепно знают, кто есть кто. Да даже просто за одну ниточку дернуть, за этого игумена Кирилла (Илюхина), внимательно посмотреть его биографию: где, в каких епархиях он был и делал карьерные шаги, — много можно понять. Ведь где бы он ни бывал, он знал, куда идет, — к тем епископам, которым заведомо именно понравится сам по себе как симпатичный безбородый юноша.

— А сколько ему лет?

— Да он молодой, ему лет 26, может быть.

— Но наверняка он когда-то был точно так же совращен.

— Конечно. Поэтому по его биографии это все очень хорошо можно установить, даже без всяких допросов, детекторов лжи и т.д.

Я расскажу одну мою мечту. Вот в греческой церкви, говорят, есть такой механизм: Синод (там церковь государственная, у Синода там много связей, да и церковь там действительно общенародная) узнаёт, что какая-то газета готовится сообщить некие печальные подробности о финансовой или интимной жизни какого-то епископа. Этого епископа вызывают на Синод и говорят: «Вот, дорогой, у нас есть информация, что по вам может быть нанесен такой-то медийный удар. Мы вас не спрашиваем: правда или нет, и не будем сами это расследовать. Но дело вот в чем: епископ — это лицо церкви, и удар по вам — это удар по всей церкви. Поэтому, если такая публикация появится, мы обязаны будем подать в суд на это издание, обвинив издание в клевете. И начнется гражданский процесс, который нам не будет подконтролен. Вы уверены, что мы его выиграем? Вы уверены, что не найдутся у этого издания свои свидетели? Подумайте и решите: или вы пишете сейчас прошение об отставке, и тогда у вас архиерейская пенсия, почет и т.д. И тогда вы частное лицо, мы за вас не отвечаем и в суд не подаем. Или же мы идем до конца с вами, защищаем вас в суде. Но если в суде не удастся защитить вашу честь, тогда уж, простите, — лишение сана и пенсии в том числе».

— И большинство уходит, наверное? Почему же у нас так не сделают?

— Я думаю, все можно сделать. Вопрос желания.

— А почему, как вы думаете, нет этого желания?

— Здесь мои понималки кончаются. Учитывая, что должность патриарха пожизненная, должность члена Синода у половины членов Синода тоже пожизненная, мне трудно понять, чего им бояться в противостоянии с «голубым лобби»…

— У меня есть только один ответ: что тот, кто вправе снять, но не снимает, не убирает, — сам каким-то образом в этом замешан.

— Этот ответ многие люди в интернете высказывают, он витает в воздухе, но он затрагивает не мою честь, поэтому не мне на него отвечать. Вопрос, действительно, сейчас идет о чести церкви и руководства церкви. И отвечать на это надо не моим увольнением или лишением сана, а чем-то совсем-совсем иным.