Между берегом буйного Красного Моря И Суданским таинственным лесом видна, Разметавшись среди четырех плоскогорий, С отдыхающей львицею схожа, страна. Николай Гумилёв, «Абиссиния»

Перед тем как выполнить приговор суда*, я решил поощрить себя поездкой в Эфиопию.

Ave, Эфиопия! Осужденные на общественные работы — te salutant! За эти несколько дней я успею прочитать Тhе Negus Анжело Дель Бока об императоре Хайле Селассие, боге растаманов и потомке царя Соломона. Ночью увидеть Высоцкого в образе арапа, читающего «Новую газету». Скачать книгу Панхерста о концерте Live Aid (ocновную песню We are the world с 1985 года помню наизусть) и записки Гумилёва о поездке в «колдовскую страну» Абиссинию. Выяснить, что в Адис-Абебе (среди специалистов — «Адесса») есть интереснейшие археологические находки. (Люси — гипсовая копия австралопитека, найденного в этих краях, названа в честь песни Beatles LSD).

Успею также заглянуть в госпиталь, основанный русским Красным Крестом в конце XIX века, в котором работали и работают до сих пор русские врачи. На помойках ночью увижу гиен. Проведу ночь в колониальном отеле, где в 30-е годы прошлого века жил Ивлин Во.

Немало! Плюс командировочные 50 долларов в день.

*Автор – обозреватель «Новой», приговорен к 150 часам общественных работ за драку с бизнесменом Полонским в эфире НТВ.

Почему все дороги ведут через Дубай?

Прямых рейсов из России в страну с почти 90 млн населением и 4,5-миллионной столицей не оказалось. Все дороги ведут через Дубай. Темпы роста ВВП в 12 процентов в год, а также уникальная история и культура Эфиопии пока не будоражат воображение моих соотечественников. Ну да, количество предприимчивых и любопытных искателей в моей стране только за год, судя по закрытию ИП, сократилось на 460 тысяч (А всего их 3,5 млн).

Адис-Абеба. Столица с 4,5 млн жителей находится на высоте 2,3 — 3,2 км над уровнем моря. Выше - только Кито и Ла-Пасу.

Ну не Париж, нет.

«Эфиопиан Эрлайнз» — неплохая авиакомпания (это не реклама). Билеты на внутренние линии — в пределах 86—180 долларов. Аэропорты Гондара, Бахр Дара, Лалибелы, Аксума — увы, лучше аэропортов Воронежа, Нижнего Новгорода, Новосибирска и Барнаула (пишу и испытываю искреннюю неловкость). Может, потому, что в Эфиопии бюрократия не увлекается элитным жильем или приоритеты в экономике соблюдаются так же, как в Китае, — сначала инфраструктура, потом все прочее.

Коррупция здесь преследуется жесточайше.

В столице - большой современный аэропорт. «Эфиопиан Эйрлайнз» закупили «дримлайнеры», что недурно для страны без сырья, в которой главной статьей экспорта является кофе (около 15 млрд долларов в год). Никаких госкредитов от местной банковской системы - небольшой и слаборазвитой, зато без преднамеренных банкротств - на это не дают. Наши госбанки выдали кредитов на закупку западных воздушных судов минимум на 15 млрд долларов. Будь это частные банки, которые свои деньги считают, — вопросов бы не было, а так одна отрасль госсектора (банки) похоронила другую (авиапром).

Что за проблема для России: мотивировать отечественных перевозчиков использовать, например, ТУ-204СМ? Кредиты, субсидии пассажирам, дотации процентных ставок. Тогда — серийное производство хотя бы 20—30 лайнеров в год. Летала же компания RedWings даже без этого 7 лет - хотя лизинговая ставка от госкомпании «Илюшин-Финанс» была вдвое выше, чем на аналогичный «Боинг- 757». И ничего: все равно компания перевозила почти миллион пассажиров в год. Но, боюсь, теперь уже «недолго мучиться старушке»: даже 500 млн субсидий на рейсы в Калининград забрали… «Боинги» и «Эйрбасы»! О чем это я? Ах, да, об Эфиопии.

Здесь как раз сезон дождей. Как можем, бережем себя от малярии: пьем таблетки малорона, спим под пологом, используем репелленты. Я, впрочем, готов и не к такому. Я посещал Ботсвану, ЮАР и Намибию в это время года. В дельте Окаванго у меня был проводник, которого ударила в голову молния, поэтому он возил нас утром на лодке по тропам бегемотов, утверждая, что «они, думаю, уже спят». Зато было не так жарко.

Да и вообще в сезон дождей путешествовать приятнее, если не считать гроз во время перелетов.

В столице хватает нищих районов — металлические хибары-ящики в человеческий рост. Мусор люди бросают там же, где живут. Вечером я действительно встречал там, на свалке, гиен. Так близко я их не видел ни на одном сафари. Рядом домашний скот и кошки с собаками, и все они никак друг другу не мешают. К утру гиены уходят выше в горы.

В местном ресторане так темно, что пищу рассматриваем с помощью подсветки мобильных телефонов. Ее накладывают горками на блюдо диаметром полметра с лепешкой инжера из зерен злака теф и травы чат, запрещенной недавно к ввозу в Англию. Свинину не едят ни православные, ни мусульмане. Баранина, говядина, рыба телапия, курица. На сцене национальные танцы и музыка.

Грызу плитку из орехов и злаков. Нарушаю хорошее правило: не есть местной пищи, пока не разберешься, что к чему.

В гостинице (вполне европейской) - мы уже знаем - в наших комнатах установлена «техника» («плюсовой номер» на жаргоне КГБ). Впрочем, никаких обид - страна граничит с Сомали, Суданом, Эритреей. Терроризма нет. И даже уличной преступности нет. Хорошо работают спецслужбы. С опытом многолетней войны против режима Менгисту.

По местному календарю — в стране 2005 год, а число — на пять дней раньше, чем у нас.

Опыт эфиопского православия в окружении бегемотов

Утром 45-минутный перелет в Бахр-Дар, на озеро Тана. Новый аэропорт достраивают, но уже эксплуатируют. На озере несколько отелей, наш оформлен как хижины. Идет сильный дождь, у меня течет крыша (в смысле строительной конструкции). Это озеро - исток голубого Нила, где немало бегемотов. Мы подошли слишком близко — они шумно выдувают воздух, часто погружаются, выныривают и недвусмысленно раскрывают пасть. От них и от буффало гибнет больше людей, чем от хищников. По берегам растет папирус, похожий на нашу осоку в дельте Волги.

Жители перемещаются на лодках-плотах. Мимо плывут на острова за хворостом трое мужчин. Туда день, обратно день, собранные дрова продают в городе по 3 доллара за вязанку (у нас в новгородских лесах цена дров — 5 долларов). Нам улыбаются. За фото даем по 3 доллара. Едем смотреть монастыри на островах – это час небыстрого хода понтонной лодки. Много ли россиян знает, что большая часть эфиопов — православные?

Рыбаки с парусных плотов, мало изменившихся за тысячи лет, бросают и вынимают небольшие сети. Дети на пристани пытаются продать нам уже почищенную рыбу телапию, похожую на смесь крупной плотвы и головля. В ресторане вкус у нее отменный. Вдоль тропинки стоят плетеные лотки — дети и женщины торгуют изделиями ремесленников: украшения из серебра, утварь из глины, картинки на коже и холсте, иконы, одежда из хлопка (красивые национальные платья, накидки, шарфы и т.п.), благовония (в основном ладан), кофе в зернах. Здесь же под тентом этот ароматный кофе варят на углях в турках. Обещаем сделать покупки на обратном пути. Дети лет 8—10 ненавязчиво просят: «Promise!». Пообещай! У них очень неплохой английский, как и у гида.

Вокруг лес из акаций, кофейных и фиговых деревьев, фикусов и прочей тропической флоры. Если неаккуратно дернуть за ветку — можешь получить стреляющей колючкой в лицо.

Наша обувь уже в грязи.

Монастырь - круглый, деревянный, сверху прикрыт сеткой от птиц. Отдельные входы в помещения для мужчин и женщин: в этот монастырь доступ женщинам разрешен.

Беднее убранства не бывает, по сравнению с этим храмом даже простая русская церковь покажется дворцом. Колокол - это два куска базальта на проволоке, они при столкновении издают громкий металлический звук. Есть и большой барабан. Освещение в храме только естественное. На фресках XI века, восстановленных в XVI, – все те же святые, апостолы, архангелы, дева Мария, Христос и грешники. Их лица европеоидные, но глаза и волосы характерны для коренных жителей Африки. Сцены Ветхого Завета и деяния святых, многие из которых принадлежат к Эфиопской православной церкви, подкупают какой-то наивной честностью. Так, наверное, видят жизнь дети. Знаток назвал бы этот жанр «примитивизмом», но сюда это слово не подходит. Все фрески потрясают глубокой непосредственностью и близостью к небу.

На службе присутствуют человек 15, из них половина — туристы. К настоятелю подходят на благословение. Он бос, как и все монахи. Белая чалма, белый балахон, серебряный крест в руках. Пение священников чем-то напоминает молитву муэдзина, чем-то — блюз Нового Орлеана. Во время свадебных церемоний они пританцовывают, двигаясь вперед-назад. Здесь девушек из PussyRiot не в чем было бы обвинить. Сидеть на службе нельзя. Можно взять посох из эвкалипта с серебряным или деревянным верхом. У посоха специальный рожок — если поставить его под мышку, можно облокотиться.

Дорога к Гондару

Дорога из Бахр-Дара к Гондару — около 350 км, с заездом в две церкви и древний монастырь. Дорога лучше, чем все российские в удалении на 100 км от Москвы. Про глубинку средней полосы, Сибирь и Алтай умолчу. Зато в оправдание наших дорог скажу, что здесь машин мало, т.е. износ покрытия небольшой, среднегодовая температура +22, а строят дороги китайцы.

Да, китайцы в Эфиопии много лет строят качественные дороги, быстро и дешево. Китайские инженеры живут в одноэтажных городках за колючей проволокой. Простых рабочих привозить нельзя — нанято только местное население. Много ручного туда, но и на специальной технике тоже работают местные. То есть вся «экспансия» — несколько инженеров, импорт техники и технологии. Расчеты — кофе, кунжутное и другие растительные масла, другие продукты питания. Или в кредит. А у нас действует негласный запрет китайского присутствия. Как-то ехал в Красноярск из аэропорта и увидел множество теплиц, целые поля. «Чьи это теплицы?» — спрашиваю. «Китайцев», — отвечают. Если увидите на юге и в средней полосе, в глуши, вдали от любопытных глаз, восстановленные здания советского периода — это вьетнамцы или китайцы. Только тогда почему их теперь задерживают в Москве? Может, хватит давать обогащаться подпольным цеховикам-бандитам и их крышам, а через конкурсы допустить к созданию инфраструктуры иностранную конкуренцию? А, ну да… Все уже отдано двум-трем семьям. Извините.

Водители в Эфиопии ездят на редкость аккуратно. Возможно, потому, что крепкий алкоголь не в моде: в клубах на столах местное пиво (очень неплохое) и медовое вино.

С рассвета жизнь вдоль дорог кипит — дети и женщины гонят скот. Навьюченные ослики, отары овец, стада коров зобу и коз, редкие лошади. Мотоциклов и велосипедов почти нет: вероятно, все это людям не по карману. Впечатление от всей страны — почти нет социального расслоения (во всяком случае, его не заметно). В деревнях торгуют плодами кактусов, гуавы, манго. Цены около 1 доллара за килограмм. Для папайя не сезон. Местная валюта «быр» — по официальному курсу 18,5 за 1 доллар, и более грязных бумажек по 10 я нигде не видел.

В машине несколько упаковок местной минеральной воды. Джипы идут со скоростью 90, в деревнях совсем медленно. Все улыбаются и машут рукой, но женщины не любят фотографироваться и, улыбаясь, отворачиваются. Дети пытаются обменяться почтой и просят прислать всё — фото, обувь, деньги на учебу… Совсем ненавязчиво, с чувством собственного достоинства. Что-то всегда предлагают взамен.

Парень лет 12 объясняет мне, что отец больше не отпустит его учиться, если он вернется в деревню. Родители считают, что надо работать в поле, а он хочет стать инженером. Нельзя ли оплатить аренду комнаты, так как брать наличные деньги неправильно? С трудом уговариваю взять 5 долларов за лекцию о местном укладе жизни: он рассказывает, сколько в семье детей (шесть), сколько земли, что его семья возделывает (пшеницу, ячмень, теф, сорго), сколько держат скота, а также что здесь никто не курит. Тут я понимаю, что видел уже тысячи людей - и ни одного с сигаретой.

И второе наблюдение, непривычное для европейца: никакой наружной рекламы. Если, конечно, не считать ржавого металлического щита полтора метра на метр, где название Coca-Cola едва читается. Вероятно, он нашел пристанище здесь еще во времена Хайле Селассие.

Я вообще почти не видел в этой стране нахрапистого продвижения каких-либо иностранных брендов, не видно даже Nestle, которая закупает здесь кофе. Крестьянские кооперативы получают процентов пять конечной цены, остальное забирает Nestle. Финальный результат: швейцарский концерн с выручкой более 120 млрд долларов в год, заработанных в том числе на нашем рынке. Это как сырая картошка и чипсы Lay’s (Pepsico) - картошку продаем по 5—10 рублей за килограмм, а цена 50-граммовой упаковки чипсов в магазине — 30, то есть при переработке в чипсы цена увеличивается до 120 раз!

Дорога на Гондар идет через монастырь IX века. Та же полутьма. Алтарь, где, по преданию, находится копия чаши Грааля, закрыт расшитым занавесом. Настоящий Ковчег — в храме в Аксуме. Говорят, увидевший его — сгорит, хотя Конюхов утверждает, что проник в sanctasanctorum, и ничего.

Ковчег якобы был вывезен священниками, восставшими против реставрации языческого культа в Земле Обетованной, еще до разрушения Иерусалимского храма Навуходоносором. Интересно, что в летописях он не упоминается в качестве утраченных святынь.

Быт архиепископа и быт его прихожан

Архиепископ приглашает нас в свои покои. Это дверь в одноэтажный сарайчик без окон, привычных для нас покоев патриарха здесь нет. Более скромное жилища иерарха представить себе трудно: так, вероятно, жил Никита Столпник в Спасо-Яковлевском монастыре в Ростове. Понятно, почему эфиопская церковь так популярна, почему ей удается роль духовного лидера. Спрашиваю гида: всегда ли церковь была такой? Отвечает: нет, при Хайле Селассие она была частью и опорой монархии. Зато Менгисту и хунта не любили ее, но особо не трогали. Она встала на сторону людей во время войны против марксистского режима. Церковь здесь является органичной частью жизни простых людей. Но, повторюсь, почти все в стране живут одинаково. Первоначальное накопление капитала наблюдается в развитии сети отелей и кафе, но это пока заведения на 10—30 человек.

Гид смеется: он хочет купить доступное жилье по государственной программе — 50 кв. метров примерно за 12 тысяч долларов. Спрашиваю про средний месячный доход - выясняется, что не более 100 долларов в месяц. Минимум в 10 раз меньше нашего. (Моя методика точно не хуже росстатовской, особенно с учетом того, что пенсионеры у нас усредняются с людьми из списка Forbes).

На Гондар мы потратили полдня, в основном на осмотр средневековых дворцов периода XVI—XIX вв., когда этот город был столицей. Любопытно встретить в Африке архитектуру европейских замков. Перелетаем в Лалибелу — город вырубленных в скалах церквей. Нам дают местного гида: везде есть своего рода кооператив людей этой профессии, конвенцию не нарушают.

Церкви в скалах — не такие, как в Петре. Они не высечены в стенах, а словно прорыты в скалу вертикально вниз. Это то, чего вы не увидите больше нигде в мире. Глубиной до 18 метров, они безукоризненны с точки зрения пропорций, геометрии и техники. Кто это строил в XI веке, какими орудиями, кроме долот, они пользовались, — не понятно. Но это была культура выдающихся знаний.

Традиция церковной службы не прерывалась, вероятно, более тысячи лет, и в ней явно прослеживаются разные религиозные культуры.

Здесь я впервые вижу настоящего юродивого, с веригами и в холщовом рубище: он что-то монотонно выкрикивает у входа в храм, и священники уважительно его не перебивают.

Сегодня праздник Святого Георгия, выглядит это событие очень торжественно. Здесь с пяти утра — тысячи людей, молодых и старых. Простота и аскетизм обстановки подчеркивает духовное единство паствы и священников.

Вечером в местном «кафе» — металлической клетушке с узкими лавочками — продолжаем знакомиться с местными танцами и музыкой. Три тамтама и инструменты с одной струной и смычком задают ритм. Танцуют артисты, иногда выходят гости, энергично двигая подбородком и плечами. Меня вытаскивают на «танцпол», но копировать движения нелегко.

Восхождение к Акуна-Ямата

Улетаем в Мекеле — второй по величине город после «Адесы». Отсюда едем в Аксум, где кстати, была столица государства царицы Савской, очаровавшей Соломона. Отправляемся на восхождение к церкви Акуна-Ямата - это четыре часа вверх по отвесным скалам. На вершине в пещере живет 82-летняя монахиня. Настоятель, о котором мы прочли в «Финтаймс», умер недавно в возрасте 120 лет.

В соседней пещере укрываются от леопардов и гепардов дети со скотом. Как сюда поднимается скот — козы и ослы, — не понимаю. А мы поднимаемся так: босыми ногами и руками цепляемся за выдолбленные в отвесной скале небольшие углубления. Наверху сидим на карнизе. Высота на часах проводника — 2,8 тыс. метров. Слева на площадке сидят полсотни грифов. Похоже, они знают что-то, что нам неведомо. Может, ждут?

Хотя все это не подается как маршрут для тренировок альпинистов без страховки и снаряжения - он именно таковым и является.

Когда основатели обители искали для нее место, они хотели быть ближе к Богу и подальше от бесчисленных завоевателей и вооруженных религиозных фанатиков. Доступ сюда должен был быть закрыт. С тех пор ничего не изменилось: та же тропа по камням в узких базальтовых расщелинах. Надо ползти за проводником, который подсказывает, куда ставить босую ногу и за что цепляться рукой. Дороги вперед не видно и на 5 метров: она скрыта в складках гор, покрытых кустарниками.

Над обрывом у меня в рюкзаке раздался сигнал СМС-сообщения. Размышления о бренности существования и единстве с природой прерваны сообщением о том, что мы выиграли в Лондоне суд с GeneralElectric. Шансы были близки к нулю: юристы Debevoise & Plimpton работали по контрактам на процессуального противника и доказать хищение у нас денег в этой связи было трудно. В этот момент мне показалось, что я узнал о событии на другой планете… «Побед от поражений ты сам не должен отличать».

Спустившись, выведали у проводников, похожих на афганских моджахедов, что какой-то студент, страдающий вертиго, упал с карниза. А некий француз умер от разрыва сердца уже после спуска. Мы, впрочем, мокрые насквозь, уже привыкли к высоте. Заболтались даже с мамой и дочкой, которые проходили с вязанками хвороста на спине. В семье пятеро детей, все работают в поле и со скотом. Английский учат в школе. Выращивают теф, сорго, пшеницу, ячмень. Держат коз, корову зобу, ослов и волов. Девочка хочет стать врачом, мальчики — инженерами. Возможность продолжить учебу после школы есть, но это далеко отсюда. Там трудно с жильем, да и отец недоволен: нужна помощь в поле.

До монастыря, куда надо подниматься по отвесной стене на веревке, три часа езды. Из следов войны по дороге мы видели только одну разбитую башню танка — все убрали за последний год, а до этого покалеченная военная техника оставалась в местах боев повстанцев и хунты «ДЕРГ». Останавливаемся около местечка, где авиация Менгисту разбомбила воскресный рынок, в результате — тысячи жертв среди мирных жителей. Режим сознательно не помогал мятежным северным провинциям во время засухи: в 80-м был голодомор, тогда Боб Гелдоф организовал Life Aid.

Гуманитарная помощь здесь доходит до цели — общинное устройство жизни таково, что если что-то сюда доставят, то это будет распределено честно. В последние годы 12-процентный рост экономики страны снял проблему голода из-за неурожаев. Исчезла возможность что-то скрыть: мобильные телефоны у всех, и качество связи отличное. Интернет практически везде.

Мы проехали место жестокой битвы при Адуа, самой массовой и беспрецедентной по потерям, где в 1896 году эфиопская армия победила итальянских колонизаторов. Похоже, призвание итальянцев после Адриана и Марка Аврелия — искусство и потрясающий вкус, а не война. Правда, потери экспедиционного корпуса и башибузуков были втрое меньше, чем у армии Менелика (при его троекратном численном превосходстве). Но поражение есть поражение.

С трудом разыскиваем итальянское кладбище, основанное при Муссолини во время абиссинской кампании. Тысячи трупов после битвы при Адуа годами никто не убирал — братские могилы появились через много лет. Однако и мы во многих местах сражений Первой мировой пока не обустроили захоронений.

Вход в монастырь - отвесная скала с проемом метра полтора на полтора, куда посетителя затаскивают на веревке, а сам он, упираясь в небольшие выдолбленные отверстия босыми ногами, подтягивается по канату. Монах в желтом тюрбане и одеянии за минуту взбирается вверх без страховочного каната. А меня закрутило на веревке, потому что я отпустил ноги. Ну, ничего страшного, если не считать последовавших справедливых упреков: «У тебя дети маленькие! А обо мне ты подумал?».

Вид на горы отсюда потрясающий. На склонах сидят ящерицы с голубыми хвостами и сурки, похожие на сытых котов. В небе парят ястребы. Церковь похожа на какой-нибудь кержацкий скит на Алтае — так все просто, бедно и по-настоящему смотрит в душу и в небо. Создается ощущение единства с культурой, остающейся неизменной тысячелетиями. Мы, не сговариваясь, сидим без слов: Бог, небо, горы и необычные люди - в простых одеждах, с босыми ногами, с лепешками теф и молоком. И фрески под стать всей этой симфонии Вселенной. Кажется, застынь мир таким — и мы откажемся от желаний, забот и тревог в пользу вечного созерцания замысла Творца.

В чем же он? Что видно отсюда? Люси, Номо Наbilis и Homo Erectus в Aдессе… Здесь и Дарвин, и археологи, и палеонтологи с их теориями лишь усиливают ощущение присутствия божественного промысла. Кому-то ближе вот это, а не яхта 350 метров с виллой над заливом, где жизнь проскользнет в неге и роскоши столь же быстро, сколь и бессмысленно. Не можем же мы появиться на свет только для того, чтобы проедать жизнь в дорогих ресторанах Сен-Тропе и Монако и стареть на роскошных виллах!

Поймут ли это знакомые миллиардеры и миллионеры, судачащие о том, зачем кое-кто портит отношения с властями, ставит под удар свой бизнес и материальное благополучие? Но ведь человек может добиваться общественно важных и полезных изменений в интересах других, даже если в успех никто не верит.

Проиграл? И да, и нет. Посмотрим.