СюжетыОбщество

Искушение правдой

Куда привело бывшего капитана КГБ Орехова «стремление к душевной открытости»

Этот материал вышел в номере № 127 от 13 ноября 2013
Читать
Куда привело бывшего капитана КГБ Орехова «стремление к душевной открытости»
Изображение

Игорь ГАМАЮНОВ (Отрывок из документальной повести)

Я не видел Виктора Орехова 15 лет. Нет, пожалуй, уже 16. А тут звонят мне в редакцию. Спрашивают: готов ли я рассказать об Орехове? «Кому?» — уточняю. Режиссеру документальных фильмов, приехавшему из Парижа. Но есть ли повод? Да, есть. Пропавший Орехов нашелся. Точнее — его нашли. Искали же его французские журналисты, изучающие диссидентское движение в России. «Мы вам его покажем, — пообещали, — он у нас снят…» И я стал вспоминать всё то, что знал об этом незаурядном человеке, которого диссиденты считают героем, а сослуживцы — предателем.

…Жизнь Виктора Орехова, бывшего капитана КГБ, в очередной раз резко изменилась в конце 80-х. Вернувшись из заключения, он написал в редакцию письмо, оказавшееся на моем столе. А потом пришел. Сел в кресло. Стал рассказывать.

В его жизни, казалось, уже было всё: обольщение романтикой работы в КГБ. Жестокое разочарование. Помощь диссидентам и 8 лет лагерей за нее. Любовь к девушке, которая стала его женой после его возвращения. И вот, после моих очерков о нем, опубликованных в «Литгазете» и в журнале «Юность», после снятых о нем документальных фильмов, — обрушилась на него еще и всероссийская известность. А следом — новая судимость.

Есть что-то загадочное в его судьбе — какая-то, как сказали бы психологи, особая доминанта. Врачи, обследовавшие его в 80-х, перед первой судимостью, в Институте имени Сербского, признав здоровым психически, отметили «некоторый инфантилизм, проявившийся в стремлении к душевной открытости».

Из приговора Симоновского межмуниципального (районного) суда г. Москвы:

«Орехов приобрел у неустановленного лица огнестрельное оружие, не имея соответствующего разрешения.

Пояснил, что хранил в качестве пугача.

Ранее судимый.

Осужден 21.07.95 по ч. 1 ст. 218 УК РСФСР к 3 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии строгого режима».

Из интервью с женой Виктора Орехова — Надеждой:

— Моя версия — это провокация спецслужб… Пистолет принес в пакете малознакомый Виктору человек, попросил сохранить… Виктор однажды соблазнился — взял пистолет с собой в качестве пугача, потому что возвращаться ночью по Москве сейчас опасно… Особенно — предпринимателю… У Виктора — небольшое швейное производство, и на него не раз наезжали… Почему не зарегистрировал оружие?.. А кто бы ему дал разрешение? У него же судимость!

Из речи адвоката Андрея Рахмиловича при повторном рассмотрении дела в Мосгорсуде:

…Осужден человек, перед которым общество в большом долгу, — ведь те 8 лет он пробыл в местах лишения свободы за сопротивление тоталитарному режиму.

…Он не обращался за формальной реабилитацией, потому что уже считал себя реабилитированным самим развитием событий.

…Симоновский межмуниципальный суд обязан был отложить рассмотрение настоящего дела, дав возможность Орехову решить вопрос с оформлением реабилитации… Суд же назначил ему как рецидивисту 3-летнее наказание в колонии строгого режима.

«Я был закоренелым коммунистом»

Виктор Орехов стал мечтать о разведработе, когда служил в погранвойсках. Учился в Высшей школе КГБ в конце 60-х. Он, по его словам, тогда был «закоренелым коммунистом». Убежденным, что светлое будущее совсем близко.

Потом, пытаясь понять природу своего фанатизма, Орехов вспоминал: жили они на Украине в семье деда, на хуторе Орехово, под Путивлем, в Сумской области. Дед был первым председателем первого в тех местах колхоза. К тому же многодетным отцом — 8 детей. Деда уважали за трудолюбие. Он считался принципиальным — трое из восьми его детей умерли от голода.

Уже взрослым Орехов узнал, что его второй дед был кулаком. Под Путивлем у него отобрали дом, землю, скот, а самого с детьми отправили в Сибирь. Там он и успокоился навсегда. Один из его сыновей выжил и, вернувшись, женился на председательской дочке, но семейная жизнь не заладилась — рос Виктор без отца. Братья матери стали профессиональными военными. Они нравились ему выправкой, веселым нравом. От них ему передалась вера: все переживаемые народом трудности временны. Вот скоро построим коммунизм… Только бы не мешали строить.

В органы госбезопасности Виктор пошел выявлять мешающих. Главным из мешающих, как он тогда считал, были не коррупционеры и взяточники, а — диссиденты, распускающие о нашей стране клеветнические слухи. Его дотошность граничила с занудством. Ну прочитал он в самиздате, потом слышал, как пересказывали, будто в Липецке капуста под снег ушла. А неубранный хлеб, подумать только, сожгли. Ведь уверен был: клевета. На том бы и остановиться. Нет, задумал проверить. У него был отличный источник информации — два десятка общежитий лимитчиков. Поехал, походил по коридорам, нашел липецких. Но… не получилось опровержения. Подтвердили: да, под снегом капуста. И хлеб сожгли. Значит, не врет самиздат? Но почему молчат газеты?

И еще одна особенность тогдашней жизни удивляла Орехова. Те, кто читал и передавал другому диссидентскую литературу, — в общем-то не очень боялись. Орехов видел: люди, прозванные в прессе диссидентами, готовы ради правды — на всё. И чем больше он всматривался в них, тем больше они ему нравились. Но работать капитан Орехов продолжал. Собирал информацию через агентурную сеть. Вел профилактические беседы. Выезжал с опергруппой на обыски.

Однажды искали тетрадь со стихами, известными, по донесению агента, как порочащие наш строй. Автор стихов стоял тут же, в комнате, среди развала книг и рукописей. Тетрадь попала в руки Орехову. Он пролистал ее, мельком вчитываясь, понял, что это она, взглянул на хозяина. Тот был бледен, но взгляда не отводил. Орехов еще раз полистал и протянул ее хозяину, пробормотав: «Это нам не нужно, кинь вон туда». И тетрадь сгинула в кипе просмотренных уже бумаг. Кажется, с этого момента он понял, что этим людям надо помогать.

…А вскоре в квартирах, где намечался обыск, стали раздаваться телефонные звонки. Незнакомый голос предупреждал: уберите компромат, завтра к вам придут.

Разглашение гостайны

Об этом человеке по фамилии Морозов знали: инженер, 45 лет. Общается с известными правозащитниками. Распространяет солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ». На него было заведено ДОП (дело оперативной проверки). В тот день Морозов позвонил знакомому, работавшему в институтской фотолаборатории. В разговоре мелькнуло: «Привезу «Сказку», нужно снять копию». («Сказкой» называли «Архипелаг ГУЛАГ».) За обоими выехали две машины.

Орехов был в машине, когда инженер Морозов вышел из дома. На предложение пройти в машину сказал довольно спокойно: «А зачем, собственно?..» Он и в кабинете, на собеседовании, не особенно волновался. Коллега Орехова, старший по чину, вел разговор напористо:

— Мы знаем, что у вас в портфеле. Рекомендуем всё рассказать.

— А откуда знаете? Телефон прослушивали?

— Ну, совсем не обязательно.

Тогда считалось неудобным сознаваться в этом грехе.

Разговор не клеился, и старший по чину оставил Орехова одного — вести профилактическую беседу. Цель — попытаться склонить Морозова к сотрудничеству. Орехов понимал: попытка безнадежная. Морозов уверен: ничего противоправного ни он, ни лаборант не совершили. Кто доказал, что «Архипелаг» — клевета? Чьим решением запрещена книга? Орехову это бесстрашие импонировало.

— Ну если вы рассчитываете на мою откровенность, — сказал ему Морозов, — зачем меня считать дураком?! Ведь о том, что я выхожу из дома с «Архипелагом», знал только лаборант, и только — по телефону.

Орехов признался: да, телефон прослушивается. Это было началом разглашения государственной тайны — такая статья Уголовного кодекса будет потом ему инкриминирована.

Затем он стал встречаться с Морозовым по-приятельски: тот снабжал Орехова правозащитной литературой. Подолгу разговаривали. Кое-что Орехов записывал: он полагал, что сможет из этих заметок составить объективную характеристику правозащитного движения. Верил, что убедит — нет, не своих непосредственных начальников, а высшее руководство КГБ и страны, что диссиденты — не враги народа, они хотят добра своей стране.

Орехов хорошо знал всех единомышленников Морозова: уже тогда они были известны как Хельсинкская группа. Орлов, Подрабинек, Щаранский, Слепак — все они свободно говорили (и писали в открытых письмах) о невыполнении у нас Хельсинкских соглашений по правам человека.

Из материалов уголовного дела:

…В декабре 1976 года Орехов сообщил Морозову о предстоящем обыске у гражданина Слепака; зимой 1977 года — данные о лице, сотрудничавшем с органами КГБ; весной 1978 года — данные о другом лице, также сотрудничавшем с органами КГБ.

В январе 1977 года Орехов предупредил о предстоящем аресте Орлова, в феврале 1977 года — о проведении специальных оперативно-технических мероприятий в отношении Щаранского и о предстоящих обысках у Лавута и других граждан.

Орехов, зная, что Морозов имеет отношение к изготовлению и распространению антисоветских листовок, разгласил данные о проведении оперативно-технических мероприятий в отношении Морозова, а также в отношении Гривниной и Сквирского. Получаемые от Орехова сведения Морозов передавал своим единомышленникам…

Служебное расследование

В то, теперь уже запредельно далекое время Виктор познакомился с нынешней своей женой — Надей. Она мелькнула тогда в его странной, сумбурной жизни рыжим бликом, юная красавица, тайком печатавшая на машинке запретные стихи. Появилась она в одной из диссидентских групп — в компании Деда (прозвище Владимира Ильича Сквирского): кто-то позвал, сказав, что у Деда есть уникальная коллекция авторской песни.

Ходили здесь по рукам фотокопии Солженицына и Джиласа. Обдумывали свой подпольный журнал «Поединок» — с двойной, контрастной информацией из западной и советской прессы об одних и тех же событиях. Прорабатывали отпечатанное на папиросной бумаге руководство: как держаться на допросах. Не верилось, что дойдет до этого. Но аресты начались. И как-то Дед сказал Наде: нужно познакомиться с одним человеком. Он работает там, у него информация об обысках, будешь сообщать…

Морозов познакомил их у себя на кухне. Надежда знала о Викторе одно: человек оттуда. Всех, работающих в той организации, она считала одинаково коварными. А вдруг, думала, и Дед, и Морозов обмануты им?

Пили чай. Разговор не шел. Виктор терялся в предположениях: не верит ему? Заговорил о том, что в КГБ работают разные люди: есть совестливые, спиваются, растравляют язву желудка, чтобы по нездоровью уйти; есть, конечно, равнодушные исполнители; есть карьеристы, зарабатывают звездочки на сломанных судьбах… Есть отчаянные… Только нужно заглянуть в душу, чтобы понять…

Они встретились еще раза два — ходили в кино. Как-то она спросила с улыбкой: не разыграл ли он ее? Не верилось ей уже, что он оттуда. В подъезде под тусклой лампочкой показал ей настоящее удостоверение и два липовых, которыми чаще всего пользовался. По одному он был сотрудником какого-то НИИ, по другому — следователем МУРа. И они расстались, не подозревая, что расставание не на день, не на неделю — на 13 лет.

…Из отпуска Орехова отозвали на неделю раньше. Сказали: много работы. В первый же день в коридоре столкнулся с группой своих — шли плотной толпой, лица отрешенные. Прошелся по кабинетам. В разговорах «про жизнь» спросил, между прочим, куда это такой толпой двинулись сотрудники. «Да к Сквирскому, — ответили ему. — Там мероприятие «Т» (установка прослушивающей аппаратуры). Виктор мысленно ахнул: сколько же народу теперь у Деда погорит из-за одних разговоров!.. Он взглянул на часы и пошел к выходу. На улице резко свернул в проходной двор. Подождал. Хвоста не было. Позвонил из телефона-автомата Морозову.

— Где Сквирский?

— Должен завтра приехать.

— Кто у него дома?

— Никого.

— Теперь там будет хорошая вентиляция. Боюсь — простудится.

Повесил трубку. Возвращаясь, подумал: не слишком ли большой группой поехали его коллеги к Сквирскому? Еще ведь технарей прихватить надо. Но чем больше народу, тем труднее соблюсти режим секретности. А вдруг это мероприятие — фикция, попытка проверить, через кого уходит информация? И он, Орехов, впопыхах проглотил наживку? Телефонный разговор с Морозовым, конечно, остался на пленке.

Несколько дней Орехов выжидал. Заметил: ему не дают сводок. Он знал, где лежат сводки, хватило нескольких минут пролистать. Ни в одной ни слова о мероприятии «Т» у Сквирского. Обычно после установки оборудования информация начинает поступать на второй, в крайнем случае, на третий день. Может, Сквирский не вернулся? Позвонил ему. Трубку сняли, в нее ворвался гул голосов: квартира как всегда битком набита. Так. Всё ясно. Мероприятия «Т» не было. Пущена ложная информация. Цель — проследить ее путь. Значит, его, Орехова, уже разрабатывают.

…Шел 1978 год. Судил Орехова трибунал. Процесс был закрытым. Осудили на 8 лет. Все 8 он отсидел — от звонка до звонка. Ни в нашей, ни в зарубежной печати об этом процессе не сообщалось.

Встреча на Кропоткинской

Он не знал, что стал в диссидентских кругах легендой. О нем ходило несколько версий. Одни утверждали, что его навсегда погребли в психушке. Другие — будто он, искалеченный в лагерях, умер мучительной смертью. Третьи предполагали: он освободился, но живет замкнуто. А потом, после публикации в «Литгазете» моего очерка, — ему позвонили. И позвали на Кропоткинскую.

Я видел их встречу. Был март 1991-го. Орало воронье на бульваре у метро, где возле киосков с мороженым бородатые юноши продавали с лотков свободную прессу. Там, на подтаявшем сугробе, прижатый толпой к газетной витрине, Виктор рассказывал о лагерных годах.

—…Так это вы мне звонили перед обыском? — спрашивали его.

—…Был ли кто-нибудь среди ваших коллег, кто так же помогал диссидентам?

—…Я вспомнил: у меня на обыске вы отдали мне тетрадь со стихами. Только тогда у вас не было бороды.

Он стал известен. О нем писали. Его снимали. Приглашали на международные конференции «КГБ — вчера, сегодня, завтра». Выступал он всегда напористо, четко и очень искренне, потому что слишком хорошо знал, от чего мы должны отказаться, чтобы времена ГУЛАГа не повторились… А как-то позвонил мне, обескураженный:

— Тут со мной такая нелепость приключилась. Взял с собой чужой пистолет вместо пугача, а милиция остановила, нашла. Дело завели…

На суд, правда, он поехал не очень волнуясь: верил — разберутся. Накажут условной мерой. Не лишать же свободы за это. Но его лишили. На 3 года. Арестовав в зале суда.

Весть об этом немедленно разнеслась по телефонным проводам. Все те, кто его знал, кто помнил о его помощи, те, кто оценил его 8-летнюю неволю как подвиг во имя правды, — вышли на Лубянку с плакатами: «Свободу Виктору Орехову!»

В конце концов (спустя год!), вышел указ президента России о помиловании Орехова.

Через несколько месяцев он уехал из России. Никто не знал, куда именно.

… И вот спустя 16 лет приезжают ко мне в редакцию французские журналисты. С киноаппаратурой. Я спросил у режиссера Николя Жалло, где сейчас Орехов.

— Далеко, — улыбаясь, сказал Николя. — Где-то в Калифорнии, точнее сказать не могу. Виктор просил не говорить. Опасается.

— Чего?.. Всё же изменилось…

— Он считает, что не всё.

— Как он живет? На что?

— У него маленький автомобиль. Он развозит пиццу.

Через месяц Николя прислал мне из Парижа диск с фильмом. Я увидел и этот автомобиль, и выходящего из него с коробками пиццы Виктора. Потом в кадре возник каменистый берег какого-то озера и — Орехов с удочками. Морщась в улыбке, он говорил, как бы оправдывая свое мальчишеское увлечение рыбалкой:

— А чем мне здесь еще увлекаться…

И вдруг добавил:

— Я здесь вообще как рыба, попавшая в аквариум.

…Как же ему там, в неизвестном мне калифорнийском городке, тесно и тоскливо, подумал я.

Фото из архива

Полностью повесть Игоря Гамаюнова «Искушение правдой» можно прочесть в его недавно вышедшей книге «Бог из глины». Изд-во МИК. 2013 г.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow