СюжетыКультура

Тост Вахушти

Этот материал вышел в номере № 125 от 8 ноября 2013
Читать
Лучший текст похож на тост, на настоящий грузинский тост — устный шедевр (я слышал такие) по поводам, важнее которых нет в застолье. Встреча. Дружба. Достоинство. Любовь.
Изображение
Изображение

Этот текст — вспоминание. Собственно, все тексты выплывают из прошлого. Близкого, или уже отодвинувшего нас от возможности быть услышанными всеми, кому предназначались слова. Хотелось доставить радость достойным ее. Лучший текст похож на тост, на настоящий грузинский тост — устный шедевр (я слышал такие) по поводам, важнее которых нет в застолье. Встреча. Дружба. Достоинство. Любовь. Тост имеет адресата и слушателей — соучастников. Текст тоже имеет соучастников — это читатели «Новой газеты», и адрес — мои друзья в Грузии. Некоторые из них владели талантом тамады. Художник Миша Чавчавадзе, актер и писатель Гоги Харабадзе и, безусловно, поэт, переводчик и собиратель грузинского фольклора Вахушти Котетишвили…

Теперь мы с моим ближайшим другом Гоги вспоминаем их.

Я хотел бы встретить в России человека, который в разгар дружеского пира поднимется и, распахнув руки, как для объятий, произнесет в честь единственного грузинского гостя стихи, ну, скажем, Бараташвили:

«Цвет небесный, синий цвет Полюбил я с юных лет. В детстве он мне означал Синеву иных начал…» — и потому, что знает и любит грузинскую поэзию (в переводах Пастернака), и чтобы сделать приятное гостю, раз он приехал в Москву (тогда это было легко) и сам же, по обыкновению, накрыл для московских друзей стол.

А стихи русских поэтов за грузинскими столами я слышал часто.

Тбилиси, трудные годы начала девяностых. Холод, голод, темнота. Стол в доме Гоги Харабадзе собран из того, что хранится без холодильника: фасоль, сыр, вино. Мы втроем — Гоги, я и Вахушти.

— Если бы грузины, которые враждуют друг с другом, прикоснулись к твоим переводам Рильке или Хайяма, они стали бы лучше, — говорит хозяин.

Вахушти, чей дом под святой горой Мтацминда сожгли во время очередной грузинской революции, отрицательно качает головой, берет бокал и говорит:

— Это тоже моя судьба, что улетела птица мечты./Это тоже моя судьба, что уже ни во что не верю./Мудрость свою, радость свою, женщин своих/Я утопил в этой чаше. У меня остался последний тост:/Беда пусть будет здесь, а радость — там!

И он поднял руки к бесполезной без электричества лампе под потолком.

— За это пьем?

— Пьем за всех ненормальных, то есть за всех нормальных. Недавно зазвонил телефон, и кто-то спросил: «Это бочка Диогена?» Я ответил, что сегодня каждый интеллигентный дом в Грузии — это бочка Диогена. Я хочу выпить за наши бочки и за Диогенов, оставшихся и без бочек, и без свечей.

— Это тост?

— Нет, за это мы просто выпьем, а тост я вам скажу словами Цветаевой.

Вахушти поднялся из-за стола и хриплым мощным шепотом (горло у него было больное) произнес:

Я — страница твоему перу, Все приму. Я белая страница. Я — хранитель твоему добру: Возвращу, и возвращу сторицей. Я — деревня, черная земля. Ты мне луч и дождевая влага. Ты — Господь и Господин, а я — Чернозем — и белая бумага!

Пусть будут счастливы все, кто хочет любить! Пусть будут счастливы все, кто хочет быть любимым! И пусть они найдут друг друга!

— Это тост?

— Это тост!

— А знаешь, Вахушти, что рассказывал мне Тонино Гуэрра? К умирающему Феллини пришел друг-журналист и спросил его: «Ты о чем-нибудь мечтаешь, Федерико?» И тот ответил: «Еще хотя бы раз влюбиться!»

— Это тоже тост, Юра! За светлую мечту Феллини! Гаумарджос!

Изображение
shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow